Он говорил и то, что в Москве все плохо, и что все носятся вокруг меня, и что черты моего характера такие-сякие, и что я все время критикую и на Политбюро выступаю с такими замечаниями, и что он трудился над этим проектом, а я, зная об этом, тем не менее, позволил себе высказать такие оценки докладу. Говорил он довольно долго, время я, конечно, не замечал, но, думаю, что минут сорок.
Безусловно, в этот момент Горбачёв просто ненавидел меня. Честно скажу, я не ожидал этого. Знал, что он как-то отреагирует на мои слова, но чтобы в такой форме, почти как на базаре, не признав практически ничего из того, что было сказано!.. Кстати, многое потом в докладе было изменено, были учтены и некоторые мои замечания, но, конечно, не все.
Остальные тихо сидели, помалкивали и мечтали, чтобы их просто не замечали. Никто не защитил меня, но никто и не выступил с осуждением. Тяжёлое было состояние. Когда он закончил, я все-таки встал и сказал, что, конечно, некоторые замечания я продумаю, соответствуют ли они действительности, то, что справедливо, учту в своей работе, но большинство упрёков не принимаю. Не принимаю! Поскольку они тенденциозны, да ещё и высказаны в недопустимой форме.
Собственно, на этом и закончилось обсуждение, все разошлись довольно понуро. Ну, а я — тем более. И это было началом финала. После этого заседания Политбюро Горбачёв как бы не замечал меня, хотя официально мы встречались минимум два раза в неделю: в четверг — на Политбюро и ещё на каком-нибудь мероприятии или совещании. Он старался даже руки мне не подавать, молча здоровался, разговоров тоже не было.
Я чувствовал, что он уже в это время решил, что надо со мной всю эту канитель заканчивать. Я оказался явным чужаком в его послушной команде.
ХРОНИКА ВЫБОРОВ 10 марта 1989 года
Никогда к этому не привыкну. Всякий раз, когда на меня обрушивается клевета, очередная провокация, страшно расстраиваюсь, переживаю, хотя уже пора бы реагировать бесстрастно и спокойно. Не могу!
Недавно мне позвонили из нескольких мест и сообщили, что в райкомы партии спущено анонимное методическое пособие на десяти страницах по дискредитации кандидата Ельцина. Очень скоро один экземпляр мне принесли. Заставил себя прочесть этот текст и опять расстроился. Не из-за того, конечно, что избиратели отвернутся, полагаю, нормальный, порядочный человек не примет такую анонимку. Поразила меня степень убожества, падения нашего идеологического аппарата, идущего на самые низкие и бесстыдные поступки.
Авторство этой подделки установить так и не удалось, но исходила она из достаточно высокой инстанции, поскольку послужила руководством к незамедлительным и активным действиям. Секретари райкомов партии вызывали партийный актив предприятий, организаций, собирали их в райкомовских залах и зачитывали вслух этот пасквиль. Не могу удержаться, чтобы не процитировать особо памятные места:
«Как ни парадоксально, являясь сторонником нажимных, авторитарных методов в работе с кадрами, он считает возможным входить в общественный совет „Мемориал“. Не слишком велик диапазон его политических симпатий? И „Мемориал“, где он оказался в одной команде с Солженицыным, и „Память“, на встречу с которой он с охотой пошёл в 1987 году. Не та ли это гибкость, которая на деле оборачивается беспринципностью».
«Он очень активно борется за выдвижение в народные депутаты, по существу пошёл ва-банк».
«Что движет им? Интересы простых людей? Тогда почему их нельзя практически защищать в нынешнем качестве министра? Скорее всего им движет уязвлённое самолюбие, амбиции, которые он так и не смог преодолеть, борьба за власть. Тогда почему избиратели должны становиться пешками в его руках?»
«Создаётся впечатление, что в депутатских делах он ищет лёгких путей, удобную „политическую крышу“.
«Это не политический деятель, а какой-то политический лимитчик».
Предполагалось, что после читки этого документа партийные работники должны пойти в свои коллективы и там открыть глаза трудящимся — какой же, оказывается, гнусный тип, этот самый Ельцин.
Задумка сорвалась. Нет, конечно, идеологические работники на местах пошли в массы. Но там их так встретили!.. А многие, кстати, и не пошли вовсе, на всякий случай. Кто-то просто возмутился прямо на этих читках и потребовал прекратить провокацию против кандидата в депутаты. В общем, разная реакция была. Но то, что эффекта эта аппаратная выдумка не дала никакого, абсолютно точно. Спасибо газете «Московские новости», она выступила с разоблачением этой акции.
Когда я как-то сел и спокойно посчитал, сколько было устроено против меня больших и малых провокаций только ради одной цели — чтобы я не был избран, даже сам удивился: этого количества хватило бы на весь Верховный Совет. Срывавшиеся встречи с трудовыми коллективами, потому что не давали залов, распространявшиеся организованным способом анонимки, фальсификация и обман — все это я получил в полной мере.
Совсем грустно стало, когда за дело взялся Центральный Комитет КПСС. Это произошло на Пленуме, на котором, кстати, проводились просто позорные выборы от КПСС как общественной организации. Тогда и была принята специальная резолюция по мне. На следующий день во всех газетах было опубликовано решение о создании комиссии во главе с членом Политбюро В.А.Медведевым по проверке моих высказываний на встречах с избирателями, митингах и т.д.
Все началось с выступления рабочего Тихомирова, члена ЦК КПСС, эдакого классического послушного и исполнительного псевдопередовика, взлелеянного и подкармливаемого системой. Таких в недавнем прошлом было много, они являлись как бы выразителями рабочего класса и от его имени поддерживали и одобряли любые, самые авантюрные решения партии и правительства. Начиная от ввода войск в Чехословакию, высылки Солженицына, травли Сахарова и закачивая бурной поддержкой войны в Афганистане. Для этих целей всегда имелись вот такие карманные рабочие. Писатель Даниил Гранин хорошо его назвал — «номенклатурный Тихомиров».
Так вот, он выступил на Пленуме с заявлением, что мы не можем больше позволить иметь в своих крепких рядах ЦК такого, как этот Ельцин. «Он выступает перед избирателями на митингах и собраниях, клевеща на партию, позволяет себе высказываться даже в адрес Политбюро, и к тому же он сам бюрократ, хотя в своих выступлениях ругает бюрократию, — говорил Тихомиров; — я попытался попасть к нему в кабинет, но в течение сорока минут он держал меня, члена ЦК в приёмной…».
Это была очередная ложь. Он действительно приходил ко мне и ждал в приёмной, но пришёл без предупреждения, а в этот момент у меня шло совещание с ведущими специалистами Госстроя. Но как только секретарь мне сообщила, что в приёмной ждёт Тихомиров, я, зная его, попросил товарищей сделать перерыв. Мы с ним переговорили, пришёл он по совершенно несущественному поводу. У меня тогда ещё зародилось сомнение, что это он решил ко мне заглянуть?.. А когда он выскочил на Пленуме, все стало ясно.
Я сразу выступил вслед за ним, сказал, что это клевета. Горбачёву в этой ситуации повести бы дело тоньше, не обращать внимания на этот явно несерьёзный провокационный выпад против' меня. Но, видимо, он уже был сильно заведён, а скорее всего, вся ситуация была заранее продумана. Он предложил создать эту самую комиссию.
Известие об этом ещё больше взорвало людей. В эти дни я получил письма, телеграммы со всей страны с протестами против создания комиссии ЦК. Решение Пленума, честно говоря, добавило мне ещё несколько процентов голосов.