К его бы способностям да еще и умение читать и писать – несдобровать бы тогда горцам…
Мустафа достал записку и начал читать. На лицо легла тень недоумения и настороженности. Он вновь и вновь перечитал записку. Сомнения не было, речь шла о том самом коране с медной застежкой, что увез Абу-Супьян. В записке черным по белому было написано, что отцу его надлежит передать этот коран в руки гонца с газырем.
– О каком коране здесь речь? – на всякий случай уточнил Мустафа.
– Я ничего не знаю, мне не дано прочесть, что там написано. Если речь идет о коране, значит, есть такой коран.
– У нас в доме был коран с медной застежкой…
– С медной, а не золотой?
– С медной…
– Где же он, если был?
– До захода солнца я передал его в руки уважаемого Абу-Супьяна. Одному из любимых друзей моего отца.
– Это который же Абу-Супьян, не из Шам-Шахара ли?
– Да, он самый.
– Беда, брат мой, беда. Ты не имел права распоряжаться этим кораном! – не на шутку встревожился Саид Хелли-Пенжи.
С этими словами он вскочил в седло. Сейчас ему и вовсе не было дела до укоров почтенных агачаульцев.
– Надеюсь, следы коня Абу-Супьяна я найду на этой стороне? – и Саид показал на юг.
– Да, там…
– Прощайте! Мне надо спешить! – крикнул он и ветром унесся из аула. «Чем горячее огонь, тем дальше приходится засовывать руки в него», – с досадой подумал Саид Хелли-Пенжи.
Недовольно посмотрели ему вслед люди.
– Странный кунак, очень странный. У тебя он не вызвал недоверия, сын Али-Шейха?
– Удивительно, но и мне он показался каким-то странным, – ответил Мустафа. – Уж очень глаза у него бегали и все лицо выражало подозрительную тревогу.
– А что ему понадобилось от тебя? Если это не семейная тайна, может, расскажешь, в чем дело.
– Да нет тут никакой тайны. Ему тоже вдруг понадобился коран с медной застежкой.
– Вах, вах, не тот ли самый, что ты великодушно отдал Абу-Супьяну?
– Другого такого у нас нет и не было.
– Тут что-то не то… Боюсь, с этой книгой связана какая-то тайна.
– Не думаю. Если бы тут была какая-нибудь тайна, отец не скрыл бы ее от меня…
– Чует мое сердце, быть беде…
– Не надо гадать, почтенный. Да будет милостив аллах и избавит людей от бед и горя…
– Может, в этом коране тайна святости владельца его?
– Не знаю. Лучше бы я захоронил его вместе с отцом.
– А отец завещал тебе так поступить?
– Нет. Он же ничего не успел сказать.
– Да, тут все что-то странно… Сколько войн я пережил в нашем краю, но так тревожно на душе у меня никогда не было. Поверите ли, почтенные люди, словно бы мне подарили какую-то радость, а я вот ее теряю… Хочу уберечь, но не ведаю как!
– Старость это, почтенный, старость. Мозг твой серым стал, вот тебе и мерещится счастье. В молодости его не было, а на старости хоть бы и явилось, так на черта оно…
– Может, и пригодится. Ты будто знаешь, какое оно, словно купался в его голубых лучах.
– А ты знаешь?
– Не знаю.
– Ну так и замолчи. Не будоражь людям души. Выдумал еще – голубые лучи. Счастье у каждого свое бывает, как и папаха.
– А у меня вот и папахи нет. Может, в ней бы отыскал счастье…
– В папахе что другое найдешь, только не счастье.
– Ты что это, собачий сын, насмехаться надо мной вздумал?
– А чего глупости говоришь?
– Глупее людей, чем в твоем роду, нигде не было, ослиное отродье!
– Что ты сказал?
– То, что слышал!
– Да я из тебя душу вытрясу! Правду говорят, дом вороны отыщешь по карканью.
– Сдержите их, люди! Что они, ума лишились? Где это видано, чтобы счастье искали в драке.
Два человека почтенного возраста и правда чуть не сцепились друг с другом. Не миновать бы беды, не вмешайся в их свару Мустафа:
– Очнитесь, люди! Вспомните, где вы находитесь. Хотя бы один день чтите память Али-Шейха.
Едва ли ссора улеглась бы от этих слов Мустафы, но тут вдруг подошел какой-то человек.
Стройный, в белой черкеске с газырями из слоновой кости, в рубашке с застегнутым до самого подбородка воротом, на черкеске пояс кубачинской работы, на поясе оружие: кинжал и наган в кобуре; на голове белая чалма с красной лентой, красный башлык, лицо волевое, грустное, но благородное, широкие плечи, мужественная осанка, на ногах хромовые сапоги. Он вел на поводу белого коня, через седло которого был перекинут завернутый в бурку человек. Пришелец молча сделал знак, чтобы помогли снять ношу. Люди бросились к нему. Сняли бурку, положили на землю, развернули и… ахнули. На ней лежал бездыханный Абу-Супьян!..
Да, это был Абу-Супьян. Не только Мустафу, всех потрясло случившееся. Мустафа в душе укорял себя, что отпустил старика одного. «Ведь мог же послать с ним племянника, – думал он. – Не было бы тогда беды».
Мустафа обернулся к тому, кто привел белого коня с черной ношей.
– Его убили? – спросил сын Али-Шейха.
– Да. Вы знаете этого человека?
– Как не знать уважаемого Абу-Супьяна, он только перед заходом солнца распрощался здесь с нами!
– Я нашел его распростертым на молитвеннике у родника в Талгинском ущелье.
– О мусульмане! Убить человека во время молитвы! Что может быть подлее. Кто же его убил?
– Вот я бы тоже хотел это знать.
– Кто ты? – спросил настороженно Мустафа.
– Я Хасан сын Ибадага из Амузги.
– Что?..
– Ты Хасан из Амузги?
– Почему это вас удивляет? Да, я – Хасан из Амузги, к вашим услугам, приехал приветствовать почтенного Али-Шейха и пожелать ему доброго здоровья на много лет…
Люди окружили человека в белой черкеске. Мустафа готов был броситься на него и схватить за горло, но не дремал и тот, кто назвал себя Хасаном из Амузги. Стройный, легкий, готовый к отпору, он настороженно оглядел всех, попятился назад, и в мгновение ока в руке его уже был наган…
– Вы что, люди, рассудка лишились?! Не спешите. Разделаться с недругом никогда не поздно. В наших горах и без того немало людей погибает по недоразумению. Призовите-ка лучше на помощь рассудок. Не шутите, почтенные, и попросите сюда Али-Шейха. Он вам объяснит, кто я!
– Тебе, выходит, неизвестно, что уважаемого Али-Шейха уже нет среди нас?
– Что с ним? И его убили?
– Нет, он умер своей смертью. Мы сегодня похоронили его.
– О аллах! А кто же теперь несет бремя старшего в его роду?
– Я, Мустафа, его сын. А ты бы лучше сказал истину, кто ты есть.
– Я уже сказал вам, Хасан сын Ибадага из Амузги, вот кто я.
– Хасан из Амузги убит в Большом ореховом лесу, об этом нам сообщил его брат.
– Я так и думал. И давно он убрался отсюда?
– Кто?
– Тот, кто назвался моим братом? Трусливый шакал ему брат, а не я!
– Не больше часа назад. Он здесь долго не задерживался.
– Что ему нужно было у вас?
– Сначала мы хотели бы знать, что нужно тебе?
– Надеюсь, это о чем-нибудь скажет, – Хасан из Амузги сунул в ладонь Мустафы газырь.
Тот раскрыл ладонь и еще больше растерялся.
– Но точно такой же газырь дал мне и человек, назвавшийся твоим братом.
– Это не тот газырь, который должен был быть предъявлен. Да и нет у меня никакого брата! Это матерый волк – Саид Хелли-Пенжи, он украл у меня газырь с запиской. И ты, конечно, отдал ему коран с медной застежкой?
– Нет.
– Очень хорошо сделал. Рукописный коран твоего отца нужен мне сейчас, немедленно!..
– Нет его у меня…
– Как нет? А где же коран?
– Абу-Супьян попросил отдать ему, и я не смог отказать столь уважаемому человеку.
– Ты вручил ему его смерть!
– Нет, нет! Я и не думал об этом! – вскричал встревоженный Мустафа. – Прошу, не обвиняйте меня, я ни о чем не ведал. Хоть бы знать, кто его убил? Если ты Хасан из Амузги, ты должен знать, кто убил Абу-Супьяна. Мы отомстим. Я и четверо его сыновей! Говори – кто?
– Да что теперь говорить! Эх, не повезло же!..