— Это вышло так неожиданно. Я… я не поняла. Вы поссорились так скоро.
— Дело очень просто, — ответил я, улыбаясь. — Капитан оскорбил вас вчера и сегодня он поплатится за это. Вот и все. Или нет, это не все, — продолжал я, понизив голос и говоря совершенно другим тоном. — Если я удалю его, это будет полезно для вас, мадемуазель. Вы поняли меня? Я думаю, что сегодня уже не будет никаких обысков.
Она издала какое-то восклицание и, схватив меня за руку, посмотрела мне прямо в лицо.
— Вы убьете его? — пролепетала она.
Я утвердительно кивнул головой.
— Почему нет?
Дыхание вернулось к ней. Она стояла, прижав одну руку к груди, и смотрела на меня.
— Да, да, почему нет? — повторила она, сжав зубы. — Почему нет?
Ее рука продолжала лежать на моей, и пальцы судорожно сжались. Я уже начинал хмуриться.
— Почему нет? Значит вы это придумали для нас, мосье?
Я кивнул головой.
— Но как вы это сделаете?
— Об этом уж не беспокойтесь, — ответил я и, повторив ей, чтобы она увела сестру наверх, повернулся к дверям. Моя нога была уже на пороге, и я готовился встретить своего противника, как вдруг услышал позади себя движение. Через секунду ее рука опять лежала на моей.
— Подождите, подождите одну минуту! Идите сюда, — задыхаясь пролепетала она.
Я обернулся. От прежней улыбки и румянца не осталось и следа. Лицо мадемуазель было бледно, как белая стена.
— Нет, — отрывисто сказала она, — я ошиблась! Я не хочу этого, я не желаю участвовать в этом. Вы придумали это прошлой ночью, господин де Барт. Это убийство!
— Мадемуазель! — с недоумением воскликнул я. — Убийство? Что вы говорите? Это дуэль!
— Это убийство, — настойчиво повторила она. — Вы задумали это ночью. Вы сами так сказали.
— Но я рискую при этом собственной жизнью, — резко возразил я.
— Все равно, я не желаю участвовать в этом, — сказала она слабым голосом.
Она дрожала от волнения и избегала смотреть на меня.
— Ну, пусть это падет на мою голову, — резко ответил я. — Во всяком случае, теперь уже поздно идти на попятный, мадемуазель. Они ждут меня. Но сначала позвольте мне попросить вас удалиться отсюда.
С этими словами я отвернулся от нее и вышел из комнаты, полный самых противоречивых мыслей. «Во-первых, — думал я, — что за странные существа эти женщины. Во-вторых, убийство! Только потому, что я подготовил дуэль заранее и вызвал ссору? Никогда я не слыхивал ничего столь чудовищного. Станьте на такую точку зрения, называйте каждого, кто готов с оружием в руках отстаивать свою честь, Каином, — и много клейменых лиц появится на некоторых улицах». Я рассмеялся при этой мысли и продолжал свой путь по садовой дорожке.
Тем не менее я начинал понимать, что собираюсь совершить неблагоразумный поступок. Лейтенант во всяком случае останется здесь, а он — тертый калач, еще более опасный человек, нежели капитан. Наконец, и солдаты тоже еще будут в деревне. Что, если они разъярятся против меня за смерть начальника и станут преследовать, невзирая на полномочия, данные мне монсеньером. Глупое положение будет в самом деле, если накануне успеха меня выживет из деревни какая-нибудь кучка солдат.
Эта мысль так не понравилась мне, что я невольно замедлил шаги. Но отступать действительно было поздно.
Капитан и лейтенант ожидали меня на маленькой лужайке, шагах в пятидесяти от дома, — там, где узенькая дорожка пересекала широкую аллею, по которой прогуливались мадам и мадемуазель в первый день моего пребывания в замке. Капитан снял свой дублет и стоял в одной рубахе, прислонившись к солнечным часам, с обнаженной головой и шеей. Он уже вынул свою шпагу и нетерпеливо рыл ею землю. Я обратил внимание на его могучий, нервный торс, и двадцать лет тому назад этот вид мог смутить меня.
Но теперь малодушные мысли были чужды мне, и, хотя с каждой минутой я чувствовал все большую неохоту драться, сомнение в исходе дуэли не играло роли в моих соображениях.
Я начал медленно готовиться и, чтобы выиграть время, охотно нашел бы какой-нибудь недостаток в выбранном им месте. Но солнце было настолько высоко, что не давало преимущества ни той, ни другой стороне. Почва была превосходна, и место выбрано удачно. Я не находил никакого предлога, чтобы отделаться от этого поединка, и уже готовился отдать своему противнику честь и начать атаку, как вдруг неожиданная мысль осенила меня.
— Одну минутку, — сказал я. — Позвольте вас спросить, капитан: если я вас убью, что станется с вашим поручением?
— Об этом можете не беспокоиться, — насмешливо ответил он, превратно толкуя себе мою медлительность и нерешительность. — Напрасно вы на это рассчитываете, сударь. Во всяком случае, это не должно стеснять вас. У меня есть лейтенант.
— Да, но что станется с моей миссией? — прямо спросил я. — У меня нет лейтенанта.
— Вам следовало раньше подумать об этом и не затевать истории с моими сапогами! — презрительно возразил он.
— Это правда, — сказал я, не обращая внимания на его оскорбительный тон. — Но лучше поздно, чем никогда. Вникая теперь в дело, я нахожу, что мой долг по отношению к монсеньеру не позволяет мне драться.
— Значит, вам нипочем нанесенный вам удар? Вы проглотите оскорбление? — воскликнул он, плюнув на пол в знак презрения. — Черт!
Лейтенант, стоявший рядом с ним, злорадно засмеялся.
— Я еще не решился, — сказал я.
— Ну так решайтесь скорее, Господи Боже мой! — ответил капитан с насмешкой и стал медленно расхаживать взад и вперед, играя своей шпагой. — Боюсь, лейтенант, что сегодня нам не придется позабавиться, — продолжал он, обращаясь к лейтенанту, но так, чтобы я слышал. — У нашего петуха оказалось цыплячье сердце.
— Все-таки я не знаю, что мне делать, — спокойно ответил я. — Конечно, погода сегодня превосходна, место выбрано очень удачно, солнце расположено очень хорошо. Но я мало выиграю, убив вас, капитан, и наоборот, это может поставить меня в большое затруднение. С другой стороны, я очень мало теряю, оставив вас в покое.
— В самом деле? — презрительно сказал он, глядя на меня так, как я глядел бы на лакея.
— Да, — ответил я, — если вы скажете, что ударили Жиля де Беро и остались невредимы, вам никто не поверит.
— Жиля де Беро! — воскликнул он, нахмурившись.
— Да, сударь, — вкрадчивым тоном ответил я. — К вашим услугам. Вы не знали моей фамилии?
— Я думал, что ваша фамилия де Барт, — сказал он.
Странно звучал при этом его голос. С разжатыми губами он ждал ответа, и в его глазах промелькнула тень, которой я раньше не замечал.
— Нет, — сказал я. — Это фамилия моей матери. Я назвался ею только здесь.
Его цветущие щеки утратили румянец, и он, закусив губу, с тревогой посмотрел на лейтенанта. Мне уже не раз приходилось видеть эти признаки, я их хорошо знал и теперь мог, в свою очередь, воскликнуть: «Цыплячье сердце!» Но я не хотел отрезать ему путь к отступлению.
— Я думаю, теперь вы согласитесь со мной, — сказал я, — что мне ничто не может повредить, если я даже не отплачу за оскорбление?
— Храбрость мосье де Беро известна, — пробормотал он.
— И не без основания, — добавил я. — А в таком случае не согласитесь ли вы отложить это дело, скажем, на три месяца, капитан? Такой срок для меня самый удобный.
Он поймал взгляд лейтенанта и затем мрачно уставился в землю. Конфликт, происходивший в его уме, был для меня ясен, как божий день. Ему стоило проявить немного упорства, и мне волей-неволей пришлось бы драться.