– Полно, милорд, – сказал Джулиан, – вы вовсе не столь равнодушны. Вам до смерти хочется узнать причину этой спешки, но вы считаете, что изысканные манеры требуют выказывать притворную небрежность к своим делам.
– Да что там могло случиться? Опять какие‑нибудь раздоры между министром нашего величества губернатором Ноуэлом и нашими вассалами или, быть может, какой‑нибудь спор между нашим величеством и духовной властью. До всего этого нашему величеству так же мало дела, как любому христианскому государю.
– А я думаю, что получены какие‑нибудь известия из Англии, – возразил Джулиан. – Вчера вечером в Пилтауне говорили, что Грпнхелдж привез неприятные новости.
– Ничего приятного он мне не привез, это я знаю, – отвечал граф. – Я надеялся получить что‑нибудь от Сент‑Эвремона или от Гамильтона – новые пьесы Драйдена, Ли или несколько шуток и пасквилей из кофейни Розы, а он притащил мне всего лишь пачку трактатов о протестантах и папистах и книгу пьес in folio note 2 3 – одно из так называемых творений этой сумасшедшей старухи, герцогини Ньюкасл.
– Ради бога, тише, милорд, – зашикал Неверия, – сюда идет графиня, а вы же знаете, как она сердится за малейшую насмешку над ее старинною подругой.
– В таком случае пусть она сама читает сочинения своей старинной подруги, – сказал граф, ‑и воображает, что та очень умна; а я не отдам ни единой песенки Уоллера или сатиры Денэма за целый ворох писаний ее светлости. Однако вот идет наша матушка, и на лице ее заметно беспокойство.
И в самом деле, в комнату вошла графиня Дерби с бумагами в руках. Она была в трауре; длинный черный шлейф платья несла ее любимая служанка, глухонемая девушка, которую графиня из жалости взяла к себе на воспитание несколько лет назад. Следуя своим романтическим склонностям, леди Дерби назвала это несчастное создание Фенеллой в честь одной принцессы, некогда жившей на острове Мэн. Сама графиня почти не переменилась с тех пор, как мы представили ее читателям. С годами походка ее стала медленной, но не менее величественной; время запечатлело на лбу несколько морщин, по не могло потушить холодный огонь ее черных глаз. Молодые люди встали, чтобы встретить графиню столь любезным ей почтительным поклоном, и она благосклонно их приветствовала.
– Кузен Певерил, ‑сказала графиня (она всегда называла Джулиана кузеном из уважения к его матери, приходившейся родственницей ее мужу), – вчера, когда мы так нуждались в вашем совете, вы, к сожалению, отсутствовали.
Невольно краснея, Джулиан ответил, что прогулка завела его далеко в горы, что он воротился очень поздно я, узнав, что ее светлость покинула Каслтаун, тотчас же отправился сюда, но приехал после ночного колокола, когда уже был расставлен караул, и потому счел за лучшее переночевать в поселке.
– Прекрасно, – сказала графиня. – Я должна отдать вам справедливость, Джулиан, вы редко нарушаете порядок, хотя, подобно всем молодым людям ваших лет, порою тратите на развлечения гораздо больше времени, чем следовало бы. Что касается вашего друга Филипа, то он открыто презирает порядок и любит тратить время попусту, даже не находя в этом никакого удовольствия.
– Зато теперь я по крайней мере испытал удовольствие и потратил время недаром, – сказал граф, встав из‑за стола и небрежно ковыряя в зубах. – Эти свежие голавли превосходны, а лакрима кристи еще лучше. Прошу вас, Джулиан, садитесь завтракать и отведайте яств, о которых предусмотрительно позаботилось наше королевское величество. Король острова Мэн никогда еще не был так близок к тому, чтобы отравиться дрянным бренди из своих владений. Прошлой ночью, во время нашего поспешного отступления, у старика Гриффитса, конечно, недостало бы ума спасти несколько бутылок, если б я не намекнул ему на этот важный предмет.
Прошлой ночью, во время нашего поспешного отступления, у старика Гриффитса, конечно, недостало бы ума спасти несколько бутылок, если б я не намекнул ему на этот важный предмет. Впрочем, я никогда не теряли присутствия духа среди тревог и опасностей.
– В таком случае, Филип, я хотела бы, чтобы вы употребили его с большей пользой, – сказала графиня сердито, но с улыбкою, которой не в силах была подавить. Ее нежная любовь к сыну не ослабевала даже в те минуты, когда она всего более досадовала, что молодой граф лишен рыцарских качеств своего отца, которые так согласовались с ее романтическим и гордым нравом. – Дайте мне вашу печать, – добавила она со вздохом. – Боюсь, что бесполезно просить вас прочитать депеши, полученные из Англии, а также распорядиться об исполнении указов, которые я сочла нужным составить по этому случаю.
– Располагайте моей печатью, сударыня, – отвечал граф Филип, – но прошу вас, избавьте меня от дел, которые вы гораздо лучше уладите сами. Как вам известно, я истинный Roi faineant
– Боже сохрани! – вскричала графиня, краснея и дрожа от гнева. – Ведь это была печать вашего отца! Последний залог, присланный со словами любви ко мне и с благословением вам накануне того дня, когда они убили его в Боултоне!
– Матушка, милая матушка, – вздрогнув и как бы очнувшись от забытья, проговорил граф; он взял руку графини и с нежностью ее поцеловал, – я пошутил, печать цела, и Певерил это подтвердит.