История всех блудных детей одинакова: бесконечные пиры, игра и женщины.
Ален Монпле провел в Париже один год; отведите четыре месяца на Золотой дом, четыре месяца на Фраскати, четыре месяца на квартал Бреда, и вы получите более или менее полное представление обо всех местах его пребывания за истекший период.
Грубый, нетерпимый и вдобавок невежественный, Ален не мог не навлечь на себя неприятностей, то и дело ввязываясь в опасные ссоры.
У него произошли две серьезные стычки.
Первая — на балу в Опере.
Будучи пьяным, наш герой оскорбил молодого человека, в спутнице которого, как ему показалось, он узнал свою любовницу.
Ален Монпле умел только одно: драться. Поэтому он ринулся в бой. Нормандец был силен, как бык. Юноша, на которого он набросился,
согнулся под тяжестью его удара и даже не попытался дать обидчику сдачи. Однако на следующий день, около семи часов утра, двое неизвестных
нашему герою молодых людей передали ему свои визитные карточки.
Ален Монпле поднялся с постели, недовольно ворча.
Оба незнакомца оказались секундантами юноши, которого он оскорбил на балу в Опере.
Ален Монпле, отправившийся после этого происшествия ужинать в Золотой дом, уже забыл и о бале в Опере, и о женщине в маске, и о недавней ссоре.
Молодые люди вежливо ему обо всем этом напомнили, и в голове его мало-помалу прояснилось. Затем ему объяснили, что в Париже все обстоит отнюдь не так, как в Мези, где достаточно быть самым сильным, чтобы все признали твою правоту; что между порядочными людьми приняты иные правила поведения, и их следует соблюдать, а для устранения неравенства сил цивилизация изобрела нехитрые орудия (одни из них называются шпагами, другие — пистолетами), благодаря которым пигмей ни в чем не уступает великану, а слабый — сильному.
Вследствие этого г-н Эктор де Равенн, признававший превосходство молодого крестьянина в силе и не желавший сражаться с ним в кулачном бою, отстаивал свое право отплатить обидчику другим способом.
Таким образом, Алену Монпле предложили выбрать себе двух секундантов и явиться на следующий день в девять часов утра на аллею Ла-Мюэтт.
Он мог захватить с собой шпаги; его противник собирался принести свои.
Жребий должен был решить, чьим оружием воспользуются дуэлянты.
Во время этих разъяснений Ален Монпле понял, что попал в серьезное положение и что речь шла о его жизни.
В Мези все было проще, особенно для него.
Когда там случалась ссора, спорщики дрались на кулаках и отделывались либо сломанным зубом, либо подбитым глазом. Этим все и ограничивалось.
В Париже, как видно, дело обстояло иначе.
Между тем Ален находился в Париже, а не в Мези, в департаменте Сена, а не в департаменте Кальвадос.
Стало быть, ему следовало смириться со здешними обычаями.
Молодой селянин был храбр.
Он и не подумал отказаться от предложенного ему поединка.
Однако Ален никогда не брался за шпагу, и ему даже в, голову не приходило, что когда-нибудь представится случай воспользоваться этим оружием.
Он также никогда не брался за пистолет, но зато весьма крепко держал в руках ружье и превосходно им владел.
Таким образом, сын фермера понимал, что между ружьем и пистолетом довольно много общего, и по крайней мере с помощью пистолета он мог бы защитить свою жизнь.
Поэтому Ален заявил, что он хочет биться на пистолетах, а не на шпагах.
Но в связи с этим ему изложили второе правило, которое было столь же логично, как и первое.
Вот в чем оно состояло: тот, кто оскорбляет другого или первым пускает в ход кулаки, оказывается из-за причиненной обиды или примененной силы в полном подчинении у своего соперника; в противном случае тот, кто чувствует свое превосходство в каком-нибудь виде оружия, мог бы безбоязненно оскорблять или бить кого угодно, а затем предлагать свое оружие.
Таким образом, шпаги и пистолеты — чудесное изобретение, уравнивающее наши физические возможности, — стали бы в этом случае совершенно бесполезными.
Ален Монпле был до этого в выгодном положении по двум причинам: он нанес г-ну Эктору де Равенну оскорбление и первым его ударил. Стало быть, обидчик присвоил себе два преимущества, а у его противника оставалось только одно преимущество — выбор оружия.
Господин Эктор де Равенн решил воспользоваться своим преимуществом и выбрал шпагу.
Ален Монпле попытался было высказать несколько соображений, но пришедшие заявили в ответ, что им поручено потребовать у обидчика сатисфакции, а не заниматься его воспитанием; если молодой человек сомневается в правильности сказанного ими, он может обратиться за разъяснениями к своим секундантам; если же ему и этого окажется недостаточно, он волен познакомиться с «Дуэльным кодексом» — превосходной книгой, изданной при содействии графа де Шато-Виллара, безупречного дворянина по происхождению, чести и отваге.
Оставался еще один способ уладить дело.
Молодому провинциалу было предложено принести свои извинения г-ну барону Эктору де Равенну в письменной форме и отнести все случившееся на счет состояния опьянения, в котором он, г-н Ален Монпле, пребывал в момент, когда им было нанесено оскорбление.
Однако при этих дерзких словах, произнесенных одним из секундантов г-на барона Эктора де Равенна, Ален Монпле поднялся с достоинством, которого от него не ожидали, и с улыбкой объявил друзьям своего противника, что он согласен драться на шпагах, и на следующее утро, в назначенный час, явится с двумя приятелями на аллею Ла-Мюэтт.
Двое молодых людей, уже начинавших посмеиваться над Аленом Монпле из-за его невежества, увидели, что за этим невежеством таится отвага, и, перед тем как уйти, попрощались с нашим героем с учтивым почтением, которое неизменно внушают людям мужественные натуры. :
В это самое время Ален Монпле ждал двух приятелей к завтраку.
Приятели пришли в урочный час.
Гостеприимный хозяин поведал им свою историю.
Это были довольно вульгарные люди, как и прочие знакомые, которыми Ален обзавелся в Париже, но у них все же был опыт в такого рода делах, и они подтвердили своему подопечному — Ален Монпле попросил их быть его секундантами, — что секунданты его противника сказали ему чистую правду.
Оставалось выяснить, что представляет собой Алан Монпле со шпагой в руке.
Некий учитель фехтования прославился в Париже своими уроками самозащиты, как он сам их называл; благодаря этим урокам он, возможно, спас жизнь двум десяткам дуэлянтов, плохо владевших шпагой или еще не державших ее в руках.
Этого учителя фехтования звали Гризье.
После завтрака друзья отправились на улицу Предместья Монмартр, в дом № 4.
Именно там известный мастер проводил свои занятия.
Один из секундантов Монпле был учеником Гризье.
Он рассказал учителю о том, что произошло.
— О! — вскричал тот. — А вот и наш молодой человек!
— Да, это я, — сказал Монпле.
— И вы никогда не держали в руках рапиру?
— Никогда!
— Вы боитесь?
— Чего?
— Что вас ранят?
— Да мне, — щелкая пальцами, ответил Ален, — мне на это наплевать. (Впрочем, мы не вполне уверены, что он сказал: «Мне на это наплевать»). Учителю доводилось видеть столько юнцов, готовых ринуться в бой, что он мог делать психологические заключения об особенностях различных характеров.
Гризье признал, что любая опасность, сколь бы грозной она ни была, нисколько не пугает этого дикаря, как тот и сам утверждал.
— Вы желаете, — спросил мастер, — научиться у меня владеть шпагой так, чтобы вас не убили или чтобы вы отделались легкой царапиной?
— Я сомневаюсь, что мне удастся отделаться легкой царапиной, — ответил Ален, — ведь я ударил человека.
Гризье покачал головой.
— Скверная привычка, сударь! — заявил он. — Вообще-то воспитанные люди обмениваются лишь ударами шпаги.
— Да, я узнал об этом вчера. Но дело в том, что я не воспитанный человек, а простой крестьянин.
— Черт побери!.. Ну, и чего же вы хотите? Мне сказали, что вы собираетесь драться с господином Эктором де Равенном, а это известный фехтовальщик, один из лучших в Париже; вы же не станете требовать, чтобы я за один день подготовил вас настолько, что вы сумеете его убить, ранить или обезоружить?
— Я ничего не требую, кроме одного: не быть посмешищем во время дуэли. Поставьте меня быстрее в боевую позицию, больше я ничего у вас не прошу.
— Известно ли вам, что то, о чем вы просите — это верное средство ускорить вашу гибель?..
— Почему?
— Если господин Эктор де Равенн увидит по вашей неумелой стойке, что вы ничего не смыслите в фехтовании, он не захочет взять на себя грех убийства и ограничится тем, что ранит или обезоружит вас.
— Черт возьми! Именно этого я и не хочу. Пусть барон меня убьет, лишь бы он не выставил меня в смешном виде. Научите меня вставать в боевую позицию и больше ни о чем не беспокойтесь. Я не желаю держать шпагу, как палку или рукоятку метлы; остальное — дело хирурга, если барон меня ранит, или гробовщика, если он меня убьет.
— Было бы жаль, если бы он вас убил, — заметил Гризье, — ибо, сдается мне, что вы отважный малый!.. Что ж, берите рапиру и давайте учиться.
Четверть часа спустя Ален Монпле уже стоял в боевой позиции так, словно он провел в фехтовальном зале десяток лет.
Добившись столь блестящего результата, преподаватель перешел к искусству самозащиты.
Оно заключалось в умении отбивать атаки противника, отражать выпады и наносить ему ответные прямые удары.
Благодаря своим стальным мускулам Ален Монпле смог выдержать занятия в течение двух-трех часов.
— Следуйте моим указаниям, — сказал Гризье, — и вы отделаетесь несколькими царапинами.
Затем, повернувшись к секундантам, он произнес:
— Господа, ваше дело — прекратить бой, как только вы сочтете, что он может закончиться достойно.
Ален предложил учителю фехтования деньги.
— Сударь, — ответил тот, — я даю вам эти уроки бесплатно или, по крайней мере, не обязываю вас платить, пока вы не вернетесь с дуэли.
Ален взял руку мастера и крепко пожал ее.
— Прекрасная хватка! — воскликнул Гризье. — Какая досада, что с подобной хваткой вас не начали учить фехтованию в десять — двенадцать лет.
Выйдя от Гризье, Ален Монпле приобрел пару шпаг в магазине Девима. Девим, будучи превосходным фехтовальщиком, придал этому оружию, обычно именуемому колишемардой, замысловатый изгиб и снабдил его рукоятку защитной чашкой.
Один лишь факт обладания подобным оружием свидетельствовал о том, что их владелец умеет обращаться с ним.
Вернувшись домой, Ален Монпле встал перед зеркалом в боевую позицию и остался весьма доволен собой.
На следующий день, в восемь часов утра, он уже был на ногах в ожидании своих секундантов.
Они прибыли с опозданием и привезли с собой юного студента-хирурга — знакомого своих друзей.
Без четверти девять Монпле, двое его секундантов и молодой хирург вступили на аллею Ла-Мюэтт.
Дуэль, как уже было сказано, была назначена на девять часов.
Без пяти девять в конце аллеи показался экипаж.
Он быстро приближался.
Из экипажа вышли трое молодых людей.
Это были г-н Эктор де Равенн и два его секунданта, явившихся накануне к Алену Монпле от имени своего друга.
Секунданты и противники учтиво раскланялись.
Затем секунданты сошлись, осмотрели шпаги дуэлянтов, признали их подходящими и подбросили в воздух луидор, чтобы выяснить, чье оружие первым будет пущено в ход.
Право выбора было предоставлено секундантам Алена Монпле.
Разумеется, они выбрали шпаги, приобретенные накануне у Девима.
Один из секундантов поднес их барону с перекрещенными клинками.
Эктор де Равенн взял одну из шпаг; другую же вручили Алену Монпле. Барон приставил оружие к своему сапогу и взмахнул клинком, рассекая
воздух.
Затем он заявил, обращаясь к своим секундантам:
— Какое превосходное оружие, оно изготовлено на редкость искусно: я считаю, что оно лучше моих шпаг.
— В таком случае окажите мне честь, господин барон, — произнес Ален Монпле, — прежде чем мы узнаем, как каждый из нас распорядится этим оружием, примите обе эти шпаги в подарок.
Барон молча поклонился в ответ. Воспоминание о пощечине, полученной им от Монпле, все еще сильно удручало его, и он не считал себя обязанным рассыпаться перед противником в любезностях.
После того как дуэлянты были самым тщательным образом поставлены в одинаково выгодные позиции по отношению к местности и солнцу, один из секундантов скрестил концы обеих шпаг, сделал шаг назад и сказал:
— Начинайте, господа!
Противники приняли положение «к бою».
Ален Монпле, помнивший наставления своего учителя, встал в позицию столь уверенно, словно он был не менее первоклассным фехтовальщиком, чем барон де Равенн.
Как и предсказывал Гризье, эта классическая поза погубила его.
Барон де Равенн отступил назад.
— Черт возьми! — воскликнул он, обращаясь к своим секундантам. — Почему вы сказали мне, что этот господин никогда не держал шпаги? Он защищается, как святой Георгий!
Затем, снова вставая в позицию, он заявил:
— Это сулит ему неприятности: я собирался только ранить его, а теперь мне придется его убить.
Послышался звон металла; все смотрели, как шпага барона крадется, словно уж, подбираясь к противнику; не давая ему опомниться, Эктор де Равенн согнулся, сделал выпад и выпрямился быстрее молнии, вспыхивающей и гаснущей на небе.
Рубаха Алена Монпле обагрилась кровью; некоторое время он держался на ногах, и казалось, что один-единственный удар был не в состоянии повергнуть силача на землю. Но в конце концов он зашатался, вытянул руки, уронил шпагу, на его губах выступила красноватая пена, и он рухнул на землю, подобно могучему дубу, срубленному под корень топором дровосека.
Секунданты смотрели на падение юноши с волнением, которое неизменно вызывает подобное зрелище.
Обернувшись к четырем секундантам, барон спросил:
— Господа, я вел себя как человек чести?
— Да, — ответили четверо секундантов в один голос.
— Мог ли я поступить иначе в силу нанесенного мне оскорбления?
— Нет, — последовал столь же единодушный ответ.
— В таком случае, я надеюсь, что пролитая кровь останется на совести виновника этой ссоры.
Секунданты сделали знак, говоривший о том, что это пожелание, очевидно, уже исполнилось; барон сел в экипаж вместе со своими секундантами, оставляя неподвижного, как труп, Алена на попечении двух его друзей и молодого врача.
IV. ВЗЯТЬ РЕВАНШ ЕЩЕ НЕ ЗНАЧИТ УЛАДИТЬ СВОИ ДЕЛА
Между тем Ален не умер.
Клинок шпаги наткнулся на ребро и слегка отклонился в сторону.
Пройдя сквозь грудные мышцы, он задел край правого легкого и вышел наружу под лопаткой. Это был прекрасный удар — четкий и прямой, но отнюдь не смертельный.
Однако раненый задыхался.
Следовало опасаться кровотечения.
Молодой доктор приподнял рукав Алена, обнажил его богатырскую руку и широко вскрыл ему вену, чтобы произвести обильное кровопускание.
Ален открыл глаза и стал дышать легче.
Но, как только он попытался пошевелиться, силы его покинули и он снова потерял сознание.
Рядом находился Мадридский павильон, и раненого отнесли туда.
В этом павильоне жил смотритель; он привык к таким визитам и в подобных случаях всегда готов был предоставить нуждающимся комнату.
Это приносило славному малому дополнительный доход.
К счастью, комната была свободной — последняя дуэль состоялась поблизости от павильона неделю назад, и раненый скончался тогда по истечении четверти часа.
Постель застелили чистым бельем и положили на нее Монпле.
Студент-хирург, у которого еще не было пациентов, мог всецело посвятить себя раненому.
Благодаря постоянному уходу и на редкость крепкому телосложению Алена его исцеление происходило с поразительной быстротой, особенно в глазах тех, кто не подозревает, как скоро заживают некоторые раны.