С того момента, как в свите Фернанда Кортеса, знаменитого авантюриста, Лопес де Луна ступил ногою в Америку, состояние этой семьи, до той поры очень бедной — у дона Лопеса не было ничего, кроме шляпы и шпаги, — стало быстро расти и вскоре достигло невероятных размеров. Семья достигла такого благоденствия, что впоследствии уже ничто не могло его уменьшить, и дон Педро де Луна, истинный представитель этого древнего рода, уже обладал богатством, размеры которого он не мог даже определить. Богатство это еще более преумножилось за счет владений дон Антонил де Луна, его старшего брата, исчезнувшего двадцать пять лет назад во время событий, к которым мы еще вернемся. Полагали, что он трагически погиб в пустыне или, что более вероятно, попал в руки апачей, этих неумолимых врагов белых, с которыми они непрестанно ведут ожесточенную войну.
Словом, дон Педро был единственным представителем своего рода и состояние его не поддавалось исчислению. Кстати, не будучи в Мексике, невозможно представить себе размеры богатства, накопленного землевладельцами. Если бы они занялись подсчетами, то обнаружили бы, что они в пять или шесть раз богаче самых крупных европейских капиталистов.
Казалось бы, судьба всячески благоволит к богатому землевладельцу, и он наслаждается безоблачным счастьем, однако изрезанный глубокими морщинами лоб дона Педро, печальная строгость лица, отчаяние во взгляде, обращенном к небу, наводили на мысль, что он отнюдь не так безгранично счастлив, как это может показаться со стороны, что его терзает какая-то тайная тоска, с годами становившаяся все более тягостной.
Что же так глубоко печалило дона Педро?
Мексиканцы самые забывчивые и беззаботные люди на свете. Это во многом объясняется условиями, в которых они живут, в том числе и удивительно переменчивым климатом. Мексиканец живет на вулкане, земля постоянно дрожит у него под ногами, поэтому он стремится жить сегодняшним днем. Вчера для него не существует уже сегодня, а завтра может не наступить. Единственное, что реально для него существует, это — сегодня.
Жители асиенды Лас-Нориас, беспрерывно подвергавшиеся набегам краснокожих, беспрерывно занятые защитой от нападения и грабежа, были еще более забывчивыми, чем их соотечественники в отношении прошлого, совершенно их не интересовавшего. Следовательно, тайна печали дона Педро, если только такая тайна существовала, она принадлежала ему одному. А так как он никогда не жаловался, никогда не рассказывал о ранних годах своей жизни, то трудно было даже высказать какие-то предположения, а поэтому никто ничего не знал.
Единственное существо было способно разгладить морщины на лбу дона Педро и вызвать мимолетную улыбку на его устах — его дочь.
Пятнадцатилетняя донна Гермоза была редкостная красавица. Агатовые дуги бровей, словно начертанные кистью, подчеркивали прелесть лба матовой белизны, большие голубые задумчивые глаза, опушенные длинными ресницами, контрастируя с черными как эбеновое дерево волосами, локонами ниспадавшими на нежную шею, вызывали ощущение удивительной гармонии.
Маленького роста, как все знатные испанки, она отличалась необычайно гибким станом. Эта восхитительная девушка излучала радость и веселье, а ее звонкий голосок звучал в асиенде с утра до вечера, соперничая с голосами птиц.
Дон Педро боготворил свою дочь, он любил ее беспредельно, что может быть понято только отцами, в полной мере заслужившим право так называться.
Гермоза, выросшая в асиенде, лишь изредка и ненадолго появлялась в больших городах и была чужда городских обычаев. Привыкнув жить как вольная птичка и размышлять вслух, она была до крайности откровенна и наивна. Все обитатели асиенды, о которых она трогательно заботилась, обожали ее.
Но, живя в этой отдаленной провинции, привычная к грозным кличам краснокожих, а то и являясь свидетельницей кровавой резни, она рано свыклась с постоянно угрожавшей их асиенде опасности, демонстрируя мужество и душевную силу, которых никак нельзя было заподозрить в этом слабом существе. Сила, которую ощущали все соприкасавшиеся с ней, была необъяснима и удивительна. Поэтому все безоговорочно подчинялись ее обаянию и были готовы даже пожертвовать ради нее жизнью.
Несколько раз нападавшие на асиенду апачи и команчи, будучи раненными, оказывались в руках мексиканцев. Донна Гермоза не позволяла дурно обращаться с этими несчастными, приказывала старательно ухаживать за ними, а потом, когда они выздоравливали, возвращала им свободу. В результате краснокожие мало-помалу отказались от нападения на асиенду, и девушка в сопровождении всего лишь одного человека, с которым мы скоро познакомим читателя, безбоязненно отправлялась на дальние прогулки верхом по степи и часто, влекомая азартом, уезжала далеко от асиенды, а индейцы при этом не только не мешали ее прогулке, а напротив, из чувства суеверного благоговения, оставаясь невидимыми, старались всячески обеспечить ее безопасность.
Краснокожие, с присущей им поэтичностью, звали ее Белой Бабочкой, такой легкой и нежной она им казалась, когда скакала по высокой траве, едва сгибавшейся под тяжестью ее тела.
Чаще всего девушка направлялась к одинокому домику неподалеку от асиенды. В домике этом, выстроенном в живописном месте, окруженном старательно возделываемыми землями, жила женщина лет пятидесяти с сыном, статным красавцем двадцати пяти лет, с гордым взором и с пылким сердцем, которого звали Эстебан Диас.
Тетушка Мануэла — так звали старушку — и Эстебан питали к девушке чувства искренней дружбы и преданности. Мануэла была кормилицей донны Гермозы и потому считала ее почти дочерью, так велика была ее к ней привязанность. Эта женщина принадлежала к той категории слуг, которая навсегда исчезла в Европе, они как бы являются членами семьи, и господа воспринимают их скорее как друзей, нежели слуг.
В сопровождении Эстебана Гермоза совершала длительные прогулки, о которых мы упомянули выше. Это постоянное пребывание пятнадцатилетней девушки наедине с двадцатипятилетним мужчиной, которое в наших странах, так лицемерно добродетельных, показалось бы неприличным, было совершенно естественным в глазах обитателей асиенды, знавших глубокое почтение и верную дружбу, питаемые Эстебаном к его молодой госпоже, которую в детстве он держал на коленях и помогал ей учиться ходить.
Гермоза, с присущими ей весельем и шаловливостью, находила удовольствие в обществе Эстебана, над которым она подшучивала без опасения вызвать его недовольство и тем более гнев.
Дон Педро относился к Мануэле и ее сыну дружески и с величайшим доверием. Уже два года назад поручил он Эстебану важную должность мажордома, которую он делил, по причине обширности земель, с Лючиано Педральвой.
Эстебан Диас и его мать были после хозяина самыми главными лицами в асиенде, где не только в силу их положения, но и доброго нрава они пользовались всеобщей любовью и уважением.
Мексиканские землевладельцы, земельные владения которых необычайно велики, имеют обыкновение время от времени совершать объезды своих владений, которые, по бытующему в Южной Америке выражению, способствуют богатому урожаю и тучности скота. Дон Педро ежегодно совершал объезд своих земель, и работники с нетерпением ждали прибытия господина, которое, хотя бы на короткий срок, облегчит их тяжелое положение.
В Мексике рабство, упраздненное в связи с провозглашением независимости, продолжает существовать, невзирая на закон, который землевладельцы ловко обходят.