С рыданием кающиеся вопили: «О, Боже великий, прости нам прегрешения! Будь посредником между нами и твоим Небесным Отцом. Если наши молитвы и наше раскаяние тронули Тебя, покажи нам, о Боже, что Ты внял нашим молениям!» За этим настала гробовая тишина; присутствующие боялись дышать; по прошествии минуты, которая показалась целым веком, глаза Распятого начали увлажняться и еще через минуту из них упали две кровавые слезы.
— Чудо! Чудо! — кричали все.
Эффект был чрезвычайный. Галантные прелаты, владетельнейшие князья, великосветские грешницы — все пали ниц и шептали:
— Прости нас, Иисус, Сын Божий!
Один лишь монах стоял на ногах. Все с удивлением глядели на него.
Наконец он пал на колени и стал молиться.
— Побежден, побежден! Уверовал! — послышались голоса.
Но иллюзия скоро была разрушена. Монах встал, подошел к распятию и вскричал громовым голосом:
— Вы, епископы и синьоры, которые должны бы были преследовать шарлатанство, как вы осмеливаетесь помогать ему?
Раздался всеобщий крик негодования, казалось, вся толпа бросится на монаха и растерзает его. Но последний, не обратив ни малейшего внимания на общее возбуждение, вынул из-под полы секиру, подошел к самому распятию и сказал:
— Как Христа я тебя обожаю, но как дерево я раскалываю тебя![2]
С этими словами он ударил секирой по голове распятого Христа, и полый деревянный череп упал к его ногам.
Все общество, присутствовавшее в капелле, дрогнуло от ужаса; послышались крики: «Смерть дерзкому!»
Тогда монах сказал громким голосом:
— Разве вы не узнали своего государя?
— Сикст! — прошептали все.
— Теперь же, слепые и ипокриты, — говорил папа, — смотрите: голова, которую я расколол, как видите, была пустая, в ее середине лежала губка, пропитанная красной жидкостью, к губке был привязан шнурок, посредством которого человек, спрятавшийся в стене позади распятия, нажимал на губку, и жидкость капала из отверстий глаз. Надеюсь, вы убедились? — прибавил папа.
Да и трудно было не убедиться. Сикст вынул из головы напитанную жидкостью губку, сжал пальцами, и из нее полился целый поток слез.
Все обманутые было бросились на отшельника, готовые растерзать его на части, но папа вскричал:
— Остановитесь! Вы не имеете права трогать этого человека, он не больше виновен, чем вы. Ваша глупость как нельзя более способствовала его мошенничеству. Князь Санта Кроче, — обратился папа к стоящему в дверях князю, — позовите моих гвардейцев, они здесь поблизости.
Минуту спустя солдаты пришли, и с ними был приведен связанный бандит Скампафорне. Папа, узнав последнего, вскричал:
— А, это ты, Скампафорне! Ну, друг любезный, в плохую минуту ты явился в скит. Твой приятель по моему приказанию будет сослан на каторгу, что же касается тебя, то ты будешь повешен.
— Напрасно, ваше святейшество, это будет противоречить имени, которое я имею честь носить, — спокойно отвечал бандит[3] .
ТЮРЬМЫ И ПЫТКА
ФАМИЛИЯ Савелли принадлежит к ветви древних феодалов. Дворец Савелли, укрепленный, как крепость в эпоху папы Сикста V, стоял близ Foro Romano, недалеко от Тибра. Эта часть Рима долго сопротивлялась всякого рода улучшениям. Здесь все дворцы и дома были приспособлены более к войне, чем к мирной гражданской жизни. В горах Транстевере жило племя, отличавшееся своей независимостью. Папские сбиры и бандиты феодалов не раз были прогоняемы римскими Транстевере. Окружив дворец, они заставили конклав избрать в папы Льва X, и они же разбили на куски и втоптали в грязь статую Сикста IV. Вообще горцы Транстевере никогда не были вассалами феодалов. Кроме того, все они, и мужчины и женщины, отличались физической красотой.
Именно близ гор Орсини, Савелли, Конти и другие синьоры имели свои укрепленные дворцы, полные бандитов.
В этих дворцах скрывались самые страшные злодеи, разыскиваемые папским правительством. И разбойники, более других отличавшиеся своей жестокостью и кровожадностью, в особенности пользовались гостеприимством в укрытых замках. Во дворцы к синьорам папские сбиры не смели проникать, иначе они всегда кончали так, как начальник отряда папских сбиров, арестовавший в доме всемогущего Орсини одного из бандитов шайки Малатесты. Если какой-нибудь синьор наделал много преступлений в Риме и боялся, что его схватят и представят в суд, он тотчас же удалялся в один из укрепленных дворцов, где был в совершенной безопасности. Провинции Сабина, Кампанья и Маритима были усеяны такими разбойничьими гнездами, куда ни один папа не осмеливался посылать своих солдат.
С восшествием на престол папы Сикста V обстоятельства несколько изменились, но только по отношению к Риму, а не к укрепленным дворцам, куда даже Сикст V не мог проникнуть. В самом ближайшем к Риму дворце Савелли были подземные тюрьмы, куда сажали каждого по указанию синьора. В этих тюрьмах пытали или прямо бросали со связанными руками в Тибр. И все это оставалось безнаказанным для всемогущего синьора Савелли. Один раз утром около полудня семейство крестьян, состоявшее из пожилого мужчины, молодой женщины и ребенка, шло по направлению к дворцу Савелли. Женщина несла в руках какую-то корзинку, тщательно закрытую. Недалеко от границы дворцовой земли прохожие встретили нищего старика, высокого ростом, худого, с лицом очень симпатичным.
— Вот беззащитные овечки, которые добровольно идут на бойню, — пробормотал он, — в это страшное место, где без всякого возмездия совершается столько ужасов. Впрочем, не всегда это будет так.
Проговорив эти слова, нищий спросил женщину:
— Не можешь ли мне сказать, куда ты идешь с ребенком и корзиной? Эти места кишат бандитами, и мирным гражданам здесь ходить небезопасно.
Крестьянка невольно вздрогнула, но, увидав честное лицо старика, она успокоилась и отвечала, вздыхая:
— Идем к своему господину, мы крестьяне дворца Савелли.
— Говорят, будто Лука Савелли хоть и сумасшедший, но добрый человек, — продолжал нищий, — и не обижает бедных. Не знаю, правда ли это?
Крестьянка хотела отвечать, но муж ее прервал.
— Молчи, Мария! — сказал он строго. — Ты разве не знаешь, что о господах нельзя говорить ни дурного, ни хорошего? У них всегда найдется дерево, чтобы повесить нашего брата. Вспомни своего брата, бедного Пиетро!
Крестьянка молча опустила глаза.
— Вы не правы, мой милый, — мягко возразил старый нищий, — вы можете бояться синьоров, это так понятно, но мы, бедные, должны помогать друг другу. И если вы мне откровенно расскажете, зачем идете во дворец, я могу быть вам полезным. Я не всегда был нищим, каким вы меня теперь видите. Я кое-кого знаю во дворце Савелли.
— Что ты на это скажешь? — спросила крестьянка, подымая свои прекрасные, хотя и утомленные глаза на мужа.
Крестьянин пожал плечами, как бы говоря: «Делай, как знаешь».
— Ну, хорошо, добрый человек, я тебе все расскажу, — начала Мария. — Мы раз только видели синьора Савелли, когда он приезжал в замок к девочке, которая ему понравилась, и тогда велел раздать крестьянам вино. От него мы не имеем обиды, но нас очень донимают его лейтенант и его приближенные.
— Разве лейтенант имеет полную власть?
— Во дворце Савелли он командует всем. Его окружает банда в шесть человек разбойников, вооруженных до зубов. Эти господа рыскают по окрестностям и вымогают подношения; если им их не дают, они тотчас же пускают в ход ножи и палки, и режут и бьют без всякого милосердия.
— Но теперь-то зачем же вы идете в римский дворец Савелли? — спросил нищий.
— У нас землю отняли и выгнали вон, мы можем умереть с голода.