— Я не знаю… Мой бедный дедушка…
— Мы вернемся раньше, чем он успеет заметить твое отсутствие; впрочем, даже если он обнаружит его, что ж… я скажу ему… я скажу ему, что люблю тебя, что ты любишь меня… и ему не останется ничего другого, как благословить нас.
В последних словах скульптора прозвучала ирония, совершенно не вязавшаяся с его прежними речами, когда, уговаривая Юберту, он был вынужден пустить в ход весь свой пыл. Однако девушка была слишком простодушной и чистосердечной, чтобы заметить это.
— Господин Ришар, — спросила она, — вы действительно готовы это сделать?
— А как же иначе, тысяча чертей!
— Вы так сильно меня любите, что не постыдитесь жени…
— Люблю ли я тебя! Люблю ли я тебя! Послушай, если бы даже Бог и дьявол были здесь и слушали нас, я ответил бы на твой вопрос точно так же, как сейчас.
С этими словами скульптор наклонился к Юберте и запечатлел поцелуй на ее лбу.
Беляночка вздрогнула, словно не в силах справиться с волнением.
— Братцы, пожалуйста, дайте пройти! — вполголоса произнес Ришар. Беспорядочные ряды танцующих вмиг расступились перед ним как по
волшебству; они снова сомкнулись так быстро, пары продолжали кружиться так
неистово, в то время как капитан «Чайки» уводил Юберту, что те, кто наблюдал
за происходящим со стороны, даже не успели ничего заметить.
И тут на лесной поляне появился молодой человек с бледным осунувшимся лицом, в забрызганной грязью одежде.
Это был Валентин.
Следом за ним шагал г-н Батифоль, потиравший руки от радости; на губах чеканщика играла злобная улыбка.
Валентин с мучительным беспокойством окинул взглядом толпу танцующих, стараясь заглянуть в ее глубь; он обошел танцевальную площадку кругом, но не увидел ни своего друга, ни Юберты; грудь его вздымалась от волнения; он провел рукой по своему залитому потом лбу и тяжело вздохнул.
Молодой человек подошел к помосту, где размещались музыканты; обогнув его, он неожиданно оказался перед папашей Горемыкой, который сидел под деревом в окружении новых знакомых и рассказывал им о своих рыбацких подвигах с тем присущим старикам самодовольным многословием, что столь хорошо описал Гомер, и встречающимся как у королей, так и у рыбаков.
Валентин подбежал к Франсуа Гишару и, бесцеремонно растолкав тех, кто толпился вокруг старика, воскликнул:
— Где Юберта?
— Юберта? — переспросил старик, ошеломленный этим внезапным появлением Валентина.
— Куда вы дели вашу внучку? Отвечайте! — потребовал молодой человек.
— Я мог бы сказать, что это не ваше дело, господин Валентин, но я лучше скажу о ваших глазах то же, что обычно говорю о снастях наших буржуа: хоть они сделаны из настоящих ивовых прутьев и правильно сплетены, все равно проку от них никакого! Вы, должно быть, слабы глазами, раз не разглядели Юберту, которая танцует там с вашими друзьями и молодежью своего возраста?
— Эх, Гишар, Гишар, вы глупец!
— О господин Валентин, не годится вам бранить меня, ведь лишь из уважения к вам и господину Ришару я позволил Беляночке пойти на это веселье, которое, как вам известно, не соответствует ни моим вкусам, ни моим правилам.
— Но ее там уже нет, уже нет! — воскликнул молодой человек, будучи вне себя от отчаяния.
— Как нет? — пробормотал папаша Горемыка с таким ужасом, словно внезапно оказался перед бездонной пропастью. — Ее там нет? Но не может быть этого, она, наверное, где-то рядом… Юберта, Юберта! — закричал он в полный голос и стал метаться внутри образовавшегося перед ним людского круга.
Однако вопль старика остался без ответа; рыбак застыл на миг, словно сокрушенный ужасной новостью, а затем повернулся к Валентину и с невыразимой тоской вскричал:
— Но где же она? Где же она?
Молодой человек молча склонил голову — как сильно ни обидел его Ришар, Валентину претило выдавать друга на расправу старику.
— Нет, нет, я не могу в это поверить, — продолжал папаша Горемыка, упорно не желавший видеть свет истины, забрезживший в его душе, — Юберта, моя малышка, мое единственное дитя! Нет, не может быть, господа, вы, наверное, решили посмеяться надо мной, несчастным стариком, который сходит с ума от беспокойства. Нехорошо, верно, смеяться над нежностью деда и потешаться над его седыми волосами, но я все равно вас прощаю, только верните мне внучку, господа, пожалуйста, не продолжайте эту жестокую игру. Я так ее люблю! Видите ли, это не удивительно — когда Юберта была еще малышкой, я схоронил ее мать и бабушку, свою дочь и жену; я баюкал и воспитывал внучку, она выросла у меня на руках, я люблю ее как отец и как мать одновременно… И потом, у меня ничего больше нет; у других есть какие-то забавы и желания, золото, титулы, множество того, что их радует, а у меня лишь она одна. Это луч солнца, озаряющий мой дом и делающий его менее мрачным, я и умереть не смогу без улыбки Юберты. Верните мне ее господа, я заклинаю вас!
Видя, что окружавшие его люди хранят молчание, старик продолжал:
— Ах, черт побери! Если это правда, если у меня в самом деле похитили внучку!.. Если мою девочку околдовали!.. Если один из этих гнусных распутников заманил ее в свои силки… О! Горе мерзавцу!
— Успокойтесь, папаша Гишар, успокойтесь, — сказал Валентин.
Однако рыбак словно не слышал его слов; в этот миг старик заметил в толпе г-на Батифоля, бросился к нему и с такой силой вцепился в его галстук, что едва не задушил чеканщика.
— Это ты, негодяй, — закричал папаша Горемыка, — это ты, подлый мошенник, отнял у меня внучку… Мне известны все твои козни, только ты способен на подобное гнусное похищение… Отвечай, что ты сделал с ней, или я сейчас раздавлю тебя, как червяка, даже если мне не сносить за это головы!..
— Господин Гишар, я клянусь вам… — пролепетал чеканщик, — отпустите меня… Правосудие… На помощь! Господин Валентин, спасите меня!
Валентин и еще несколько человек с большим трудом вырвали г-на Батифоля из рук старого рыбака.
— Ступайте, ступайте, — сказал ювелир папаше Гишару, — возвращайтесь домой, я провожу вас.
— Домой! Домой! Но ведь там нет моей бедной Беляночки, и я даже не знаю, где она! Как я могу вернуться домой, о Боже! — завопил несчастный старик и принялся рвать на себе волосы.
Большинство гребцов уже ушли, потрясенные этой сценой, которой они никак не ожидали; между тем г-н Батифоль привел в порядок свою одежду, пострадавшую от насильственных действий его соседа, и подошел к рыбаку.
Подобно гребцам, хотя и по другой причине, г-н Батифоль рассчитывал на совершенно иную развязку; страдания папаши Горемыки не могли удовлетворить злопамятного чеканщика, жаждавшего отомстить и прочим участникам этой истории.
— Вы только что обвинили меня в преступлении, — произнес он. — Так вот, я помогу вам отыскать вашу внучку.
— Вы? — переспросил рыбак.
— Да, я; но нельзя терять ни секунды; я знаю, что они ушли минут десять назад и сейчас плывут вниз по течению. Однако плотина закрыта; им придется вытащить лодку на берег и волоком перенести ее на другую сторону шлюза.
Если пойти напрямик, через поле, мы будем у плотины раньше, чем они.
— Пошли! — вскричал старик и бросился в лес. Валентин хотел было его удержать, но папаша Горемыка
был уже далеко, и молодому человеку ничего не оставалось, как последовать за рыбаком.
Господин Батифоль устремился за ними; он был уверен, что Ришар так просто не отдаст свою добычу.
Трое мужчин двинулись через поле, шагая прямо по пашне, перепрыгивая через ямы и перелезая через ограды; они направлялись к тополям Кретея, темневшим на горизонте.
Валентин и Батифоль запыхались; дыхания папаши Горемыки не было слышно, и, тем не менее, он все время опережал своих спутников.
Наконец, они добрались до плотины.
Папаша Горемыка первым достиг цели; он принялся шарить в зарослях камыша, пытаясь увидеть, не примят ли он чем-нибудь тяжелым и не осталось ли на сырой земле следа от киля лодки, которую волочили по ней.
— Может быть, они уже прошли! — предположил г-н Батифоль.
— Нет, — возразил Франсуа Гишар.
— Тихо! — приказал Валентин. — Вот и они.
В самом деле, в нескольких сотнях шагов от них, выше по течению реки, послышался равномерный плеск весел; вслед за этим в ночной тишине послышался сильный и звонкий голос Ришара. Молодой человек пел:
Пусть моцион вершат другие —
Не надо чинных нам утех,
Ведь любят души кочевые
Веселья шум и громкий смех.
Мы часто парус распускаем,
Когда с небес струится сон,
Объятья звездам раскрываем
И солнцу низкий шлем поклон.
Эй, горожане, не зевайте,
Не тратьте попусту минут,
Ворота, окна закрывайте —
Матросы бравые идут!
Затем несколько мужских голосов подхватили припев.
— Юберты нет в лодке, Валентин, ее с ними нет, — промолвил папаша Горемыка, в душе которого вновь ожила надежда. — Эх, Бог мой, мы ведь не заглянули в хижину, может быть, Беляночка уже вернулась домой.
— Молчите, — в свою очередь произнес г-н Батифоль.
Молодой человек продолжал:
Вот наш корабль под флагом полным
Неспешно по реке плывет
И рассекает носом волны,
Как конькобежец режет лед.
Я укротил волну-плутовку,
Она — во власти моряка
И языком ласкает ловко
У судна гладкие бока.
Эй, горожане, не зевайте,
Не тратьте попусту минут,
Ворота, окна закрывайте -
Матросы бравые идут!
Однако в этот раз, когда мужской хор повторил последние слова, папаша Горемыка издал глухой стон и опустился на землю, закрыв руками лицо.
Старик узнал голос Юберты, подпевавшей гребцам.
Между тем Ришар затянул третий куплет:
А там, на берегу, под ивой
Накрытый стол заждался нас.
Вперед, мой экипаж ретивый,
Причалим с песнями тотчас!
И до рассвета мы на славу,
В неистовом хмельном чаду,
Повеселимся всей оравой,
Как тысяча чертей в аду!
Эй, горожане, не зевайте,
Не тратьте попусту минут,
Ворота, окна закрывайте -
Матросы бравые идут!
— Безбожники! — прошептал г-н Батифоль. Возмущенный безнравственной песней, он сделал шаг вперед и вышел из кустов, где притаились его спутники. Вероятно, люди, сидевшие в лодке, заметили его темный силуэт, отражавшийся в посеребренной лунным светом воде, так как Ришар немедленно приказал членам своей команды остановиться.
— Кто там? — спросил он.
Папаша Горемыка не шевелился, словно не видя и не слыша того, что происходит вокруг.
— Кто там? — повторил Ришар свой вопрос.
— Мадемуазель Юберта, — ответил Валентин, не обращая внимания на вопрос своего бывшего друга, — мадемуазель Юберта, здесь ваш дедушка; он хотел бы с вами поговорить.
— Дедушка, дедушка! — воскликнула девушка. — Ах, господин Ришар, позвольте мне сойти, я умоляю вас.
— Полный вперед! — вскричал капитан «Чайки», не отвечая на мольбы Юберты. — Мы перепрыгнем через плотину, вместо того чтобы причаливать к берегу. Внимательно следите за маневром и вовремя переходите на корму, когда мы окажемся на стремнине, так чтобы «Чайка» сразу же выпрямилась.
— Господин Ришар, господин Ришар — продолжала просить Юберта, — я же сказала, что хочу видеть дедушку, я хочу вернуться к нему. Господин Ришар, отпустите меня!
— Что вы теряете время, глядя на ее ужимки? — обратился капитан к членам своей команды — Ну же, вперед, тысяча чертей!
— Ришар, вы трус и подлец! — закричал Валентин.
— Эй, вы, красавец-гребец, кто так любит угрожать судом другим, — произнес г-н Батифоль, — сдается мне, что вы сами скоро попадете в его руки.
— Ришар, я заклинаю вас, — снова взмолилась Юберта, — если вы и вправду любите меня, как говорите, позвольте мне вернуться к дедушке. О! Не доводите меня до отчаяния! Боже мой, вы же обещали мне такое неземное счастье, неужели вы хотите, чтобы наша совместная жизнь началась с проклятий бедного старика?
Увидев, что скульптор подал знак Шалламелю и Коротышке удвоить свои усилия, девушка продолжала:
— Если вы не сделаете того, о чем я вас прошу, я сейчас же брошусь в реку!
Капитан «Чайки» сердито выругался, но в то же время с такой силой рванул руль, что судно, находясь всего в нескольких футах от ревущего водопада, развернулось и стало приближаться к берегу.
— Папаша Гишар, — произнес Валентин, которого обуревали самые противоречивые чувства, и тронул старика за плечо, — папаша Гишар, не падайте духом, ваша внучка возвращается.
— Кто возвращается? — спросил старик, расправив плечи. — Неужто вы думаете, что девушка может вот так бросить своего деда, а затем вернуться к нему, как это случается в легкомысленных любовных связях?.. Кто ко мне возвращается? Сойти вниз по тропинке нетрудно, но дороги назад уже не существует. Нет у меня больше внучки; пусть мне больше не говорят о той, которую я любил; память о ней не то, что память о покойных, — она не смягчает боль, а делает ее нестерпимой.
— Дедушка, дедушка, — воскликнула Юберта, выпрыгнув из лодки на берег, — простите меня, я умоляю вас!
— Что вам от меня надо? — вскричал старый рыбак, отталкивая руки девушки, пытавшейся обнять ноги деда, стоя перед ним на коленях. — Что вам от меня надо? Я вас не знаю.
— Вы не знаете меня, Юберту?
— Здесь нет Юберты, я вижу перед собой распутную женщину, которая стала игрушкой в руках негодяев; она предается вместе с ними разврату и распевает постыдные песни. Нет, моя Юберта была благоразумной и чистой девочкой, но Юберты больше нет. Вы — моя внучка? Разве вы посмеете теперь войти в комнату, где умерли ваши мать и бабка, непорочные и святые, как ангелы Господни. Помилуйте! Если бы вы посмели туда войти, потолок рухнул бы на вашу голову.
— О Боже, Боже! — воскликнула несчастная Беляночка, ломая руки от отчаяния.
— Папаша Гишар, — произнес Валентин, — вы слишком суровы к этому ребенку; я не думаю, что Ришар настолько презренный негодяй, и, хотя беда и велика, все еще можно поправить.
— О Ришар, Ришар, — обратилась Юберта к скульптору, умоляюще сложив руки, — вспомните, что вы мне обещали, скажите это моему дедушке.
Однако Ришар не спешил с ответом.
— Этот мнимый мастеровой соблазнил тебя, — продолжал папаша Горемыка, — и, как все распутники, он отомстит тебе за деда, которого ты оскорбила. Прощай!
Старый рыбак собрался было уйти, но Юберта вцепилась в его руки с удвоенной силой, которую придало ей отчаяние.
— Дедушка, дедушка, — просила она, — позвольте мне сопровождать вас, позвольте мне уйти с вами. Я ни в чем не виновата, я еще достойна тех воспоминаний, о которых вы печалитесь!
— Кому ты это докажешь? Нет, прежней девушки больше нет, лишь замужняя женщина может войти в мой дом. Пусть этот человек, опозоривший вас в глазах людей, загладит свою и вашу вину, тогда мои двери будут для вас открыты, тогда я прощу вас, если смогу, а пока даже не переступайте порога моего дома, ибо я первым стану поносить вас, да просите Бога, чтобы я подождал несколько дней, прежде чем проклясть вас.
Произнеся эти слова, старик вырвался из объятий внучки и, поднявшись на крутой берег, стал быстро удаляться.