Меня восхищает это ваше свойство, но в политике мы вынуждены подчиняться не голосу сердца, а велениям рассудка.
Родни дернул плечом и комиссар убрал руку.
— Вы энергично и решительно выполнили свою задачу, проявив притом христианское милосердие. Можете быть уверены, что я не премину засвидетельствовать это полковнику Кавершему, у которого, льщу себя надеждой, … э-э… пользуюсь определенным влиянием. Вы и без того перегружены ответственностью, так не усложняйте себе жизнь еще и моими проблемами. Дайте-ка подумать — стоит мне замолвить словечко-другое кому следует, и вы очень скоро вернетесь в Бховани, а? К нашей очаровательной миссис Сэвидж. Как вам это понравится? Кавершем пошлет другого офицера вам на смену, а сипаи останутся здесь на более продолжительный срок.
— Не стоит, сэр. Это моя рота.
— Нет? Ну что ж. А теперь идите спать, друг мой любезный. Вы, должно быть, валитесь с ног. Кстати, я хотел бы, чтобы, как только непосредственная опасность исчезнет, вы перевели своих людей в лагерь куда-нибудь поблизости. Через неделю, скажем? Нам ни к чему создавать впечатление, что мы… э-э… взяли бразды правления в свои руки.
— Хорошо, сэр.
— Погодите. Ее высочество очень хотела бы, чтобы офицер, который останется здесь, занялся обучением ее солдат.
— Зачем, сэр?
Делламэн приподнял брови.
— Полагаю, чтобы надежнее обеспечить свою безопасность и безопасность маленького раджи. Может быть, еще и из гордости — чтобы лучше выглядеть в глазах генерал-губернатора, чем Лалкот, что-нибудь в этом роде. И само собой, чем лучше будет обучена здешняя армия, тем меньше нам будет необходимости вмешиваться.
— Хорошо, сэр. Спокойной ночи.
— Спокойной ночи, любезный друг.
Родни отдал честь и быстро спустился по коридору и гулким спиральным лестницам в отведенную ему комнату. Плечо горело от прощального похлопывания напыщенного комиссара округа. Перед глазами стояла напряженная улыбка напуганного Делламэна. В одном человеке жили двое. Непростой человек, по долгу службы рывшийся в политической грязи, предпринимавший двусмысленные демарши, говоривший одно, а подразумевавший другое. Он отстегнул саблю и на мгновение прижал к щеке холодные ножны. В ней была прямота, честность, жестокость — и чистота.
гл. 5
Сквозь полуприкрытые веки, преисполненный сытостью и довольством, он наблюдал за танцовщицами. Он провел в Кишанпуре уже семь недель, с каждым днем все полнее осваиваясь с новым образом жизни. Но завтра, в субботу, двадцать первого февраля, ему предстояло возвратиться в мир формальностей. Завтра на коронацию маленького раджи и на тигровую охоту прибывали английские гости. Он уже предвидел, насколько их присутствие будет сковывать туземцев, да и его самого. После охоты он вернется в Бховани, и его задача будет считаться выполненной.
Беспорядки больше не повторялись ни в городе, ни, насколько ему было известно, на всех пяти тысячах квадратных миль кишанпурских владений. Раз в неделю из Бховани приходило письмо: в день, когда он уехал, Робин сел на маленького скорпиона; Джуэл, его пес, недавно подрался с шакалом; Джоанна купила у разносчика материал на новую шляпку и портной ее уже сделал — это обошлось в общей сложности в шесть рупий и четырнадцать анн. Кроме того, она «полагала», что вскоре получит приглашение на тигровую охоту; он знал, что ее не пригласят, но не решался написать ей об этом прямо. В его письмах «рани, по всей видимости, просто не задумывалась об этом» и «не может же он заниматься откровенным попрошайничеством». Это было неправдой — Шумитра [21] об этом думала. Несколько раз он пытался завести такой разговор, но она незаметно уводила его в сторону. Он понял, что она намеренно избегает этой темы.
Какой бы чудесной женщиной она не была, она оставалось княгиней и индианкой, и гордость не позволяла ему просить ее об одолжении. Комиссар пробыл в Кишанпуре только неделю и, уезжая, забрал с собой эскадрон Джулио. Еще шесть недель пролетели быстро — Родни занимался обучением местной армии. Он не ожидал, что ему удастся чего-то достичь за столь краткий срок и приступал к работе со смешанными чувствами. Сама работа его привлекала, но, наполовину уверовав, что рани — убийца, он испытывал сильнейшее нежелание помогать ей прочнее утвердиться на престоле.
Но уже через несколько дней неумелые и невежественные кишанпурцы разбудили его солдатские инстинкты. Через неделю он помнил только, что такие люди позорят военное сословие и занимался с ними так же рьяно, как со своей собственной ротой. Он даже морщился при мысли о том, как бежит время, но знал, что вернется в Бховани с чувством некоторого удовлетворения.
К Притви Чанду он проникся искренним расположением. Толстяк-капитан был обычным дворцовым прихлебателем и, если у него и имелась совесть, он тщательно скрывал ее за бездумным видом и потоками забавных историй. Служебная жесткость Родни наводила на него ужас, и индийцу понадобилось несколько недель, чтобы усвоить, что один и тот же человек может сурово отчитывать его на плацу, и веселиться и выпивать с ним в свободное время. Родни он напоминал грузного мотылька, но не мог не нравиться, а в такие вечера, как этот, был приятным собутыльником. Слегка опьянев от сладкого вина, тот откинулся на подушки у плеча Родни. В серебряной чашке его кальяна булькала вода. Время от времени он громко рыгал, потому что тоже хорошо поел, и теперь привычным способом выражал свою благодарность.
Родни обернулся к нему.
— Притви, неужели ты и твои друзья всегда так… любезны с приезжими англичанами? Я-то думал, что вы будете сухи и сдержанны — в конце концов, вам не за что нас любить. Но все оказалось наоборот, особенно в последние недели.
Притви почесал живот и лукаво усмехнулся.
— Если вы говорите о Ее Высочестве, капитан, то кто я такой, чтобы судить? Не сердитесь, я шучу — но вы же знаете, что вы ей нравитесь. Она очень необычная женщина.
Он машинально оглянулся, чтобы убедиться, что никто не подслушивает.
— Ярые сторонницы старых обычаев хо…хотели бы, чтобы она заперлась на женской половине до конца дней — может быть, даже совершила сати. [22] Вам известно, что большинство князей уже съехались на охоту? Со всеми своими женами и наложницами? У меня есть девочка наверху, так она говорит… слышать не может, как эти чужеземки обсуждают виз…вызывающее поведение нашей рани. Чешут языки не переставая — и так весь день напролет.
Он икнул и помахал в воздухе пухлой рукой.
— Зря только время теряют. Рани как-то сказала, что даже когда она была вот такой крохой, она знала, что будет не как все. Во всей Индии не найдется женщины зн…знатного рода, которая отважилась на то, что сделала рани. Она просто чудо — ее все боятся. Такая женщина, как она, похожа на тигрицу с крыльями — что-то ненормальное. Слушайте, вы ведь ей это не передадите, а? Я пьян, как Камадэва. [23]
Родни потряс головой и втянул дым через отделанный янтарем чубук кальяна. Все это была чистая правда: она напоминала пламя или стальную пружину, а сила и размах ее страстей наводили ужас. Ее гнев была подобен удару молнии, она даже стояла так, как будто яростно утверждала свою неподвижность. Он не собирался искать с ней встречи, отчасти потому, что стыдился своей ночной вспышки на крепостном дворе. Делламэн представил его на частной аудиенции, после чего рани сама стала делать дальнейшие шаги.