Я увидел сидящих на дубовой скамейке в коридоре Сашку Бобыря, Петьку Маремуху и... Галю. Галя была здесь! Милая, дорогая моя Галя пришла навестить меня! Я готов был спрыгнуть с носилок, подбежать к Гале, поздороваться. Маремуха вскочил и, шагая рядом с тележкой, поспешно забормотал:
- Швейцар не хотел нас втроем пускать к тебе, Василь, так я побежал к Гутентагу, и нас пустили!
Петька хотел зайти вместе со мной в палату, но Христя подняла руку и сказала:
- Подождите, ребята. Вот уложим раненого на койку, и тогда зайдете.
Лежа на свежих взбитых подушках, покрытый серым ворсистым одеялом, концы которого Христя аккуратно подоткнула вокруг матраца, я встретил гостей. Первой подошла к моей постели Галя. Я словно впервые увидел ее. Очень она была хорошенькой, самой красивой, самой родной для меня в эту минуту. Она покраснела, смутилась, а кончики маленьких ее ушей побагровели от волнения. Подавая мне теплую руку, которую я пожал изо всей силы, Галя сказала тихо:
- Ты получил мое письмо, Василь? Я ответила сразу...
- Не получил. Но это пустяки. Получу, наверное. Привезут. Там и вещи еще мои остались, - буркнул я, смущаясь. Не хотелось, чтобы Сашка и Маремуха узнали о нашей переписке.
- А я думала... - протянула Галя. - Очень больно, Василь? - спросила она, кивая на мою забинтованную голову.
- Так себе, - ответил я беспечно.
- А кто тебе операцию делал, Василь? - полюбопытствовал конопатый Бобырь.
- Гутентаг.
- Ну, тогда, значит, не больно было. Когда он меня оперировал, я никакой боли не чувствовал, - шмыгая носом, сказал Бобырь.
- Сравнил тоже! - обиделся я. - У тебя простая заноза была, а здесь видишь! - И я показал рукой на свои раны.
- Ну, положим, не простая заноза, а целая щепка, - возразил Бобырь. Она до самой кости вошла.
- У тебя до кости, а у меня череп разломан так, что мозг видно!
- Мозг? - с ужасом спросил Маремуха.
- Ну да, - ответил я как можно более спокойно. - В двух местах мозг видно. - Я искоса поглядел на Галю.
Она тоже испуганно смотрела на мою перебинтованную голову. Чтобы поддать жару и выставить себя еще большим мучеником, я сказал небрежно:
- Но это пустяки. Вот заживут немного раны, тогда доктор припаяет мне под кожей такие золотые пластинки. Крепче кости будут!
- Оловом припаяет? - спросил Бобырь.
- Оловом? Нет, зачем... Не оловом... Есть такой... Ну, понимаешь, есть такой клейстер особый. Я забыл название, - едва вывернулся я.
- А ты слышал, Василь, что вашего Корыбко арестовали? Теперь в сад можно будет лазить сколько угодно! - сказал Маремуха. - Я тебе раньше не хотел говорить, потому что...
- Все знаю... - сказал я. - Мне курсанты рассказывали... А... что Котька теперь делает?
- Котька перебрался к своему Захаржевскому, - объяснил Маремуха. - И, знаешь, он теперь посещает комсомольскую ячейку печатников.
- Нет, правда? - не поверил я.
- Ага! - подтвердил Бобырь. - На каждое открытое собрание приходит. И, наверное, скоро заявление подаст в комсомол.
- Ничего не выйдет из этого! - отозвалась неожиданно Галя. - Все же знают, что Котька недаром к меднику поступил. Он хочет себе стаж рабочий получить - вот что!
Я смотрел на Галю и не верил своим ушам. Ведь еще так недавно она ходила с ним, а сегодня... Я радостно смотрел на Галю, на ее высокий лоб, густые мягкие волосы, зачесанные назад и заложенные по краям за уши, на чуть вздернутый нос. Галя отвела в сторону зеленоватые глаза, поправила вязаную кофточку и сказала смущенно:
- Что ты смотришь, думаешь, неправду говорю? А вот правду... Да он сам мне рассказывал об этом...
- Кто? Котька? Что рассказывал? - полюбопытствовал Маремуха.
- Ну да, Котька. Вот когда Василь уехал, - Галя кивнула в мою сторону, - он пришел ко мне домой и говорит: "Пойдем на гулянье"... Ну... мы пошли.
А по дороге Котька открыл кошелек и стал хвастаться: "Я тебя, говорит, сейчас на каруселях покатаю: видишь, говорит, сколько денег! А все, говорит, заработанные. Но деньги, говорит, пустяки. Денег еще больше будет. Самое главное - стаж. Вот проработаю еще немного, нагоню себе рабочего стажа, тогда никто и не пикнет, кем был мой папа, с рабочим стажем я далеко пойду".
- И ты... и ты с ним еще говорила после этого? - спросил я с возмущением.
- Зачем? - сказала Галя спокойно. - Я говорю: "Не надо мне твоих денег, не надо карусели, а ты жулик и бесчестная личность". Повернулась и ушла.
- Правда, Галя? - спросил восхищенно Маремуха.
- Спроси у него сам, если не веришь, - сказала Галя.
- Надо мне очень тоже! - буркнул презрительно Петька. - Я с ним три года не разговариваю.
- Что, молодые люди, пришли навестить страдальца?
Я быстро оглянулся, а ребята вскочили. На пороге палаты, улыбаясь, стоял Полевой. Голова его была выбрита наголо и загорела так же сильно, как и лицо.
- Сидите, сидите. Что вы переполошились? И я сяду, - сказал Полевой и схватил свободную табуретку.
Подвинув ее к моей кровати, Полевой шумно уселся и посмотрел на меня. Сели и хлопцы. Оправив голубенькое платье, осторожно села на табуретку возле Полевого Галя.
- Ты не сердись, Василь, что я не зашел к тебе вчера, как только мы приехали: дела много было у меня. Но я послал к тебе Коломейца. Был Коломеец у тебя?
- Был. И Марущак с ним пришел.
- Ну, мне, значит, уже нечего делать. А я-то собирался сам тебе о подвигах твоих порассказать. Как здоровье?
- Ничего!
- Да я-то, положим, и сам знаю как, - сознался Полевой. - Я, прежде чем к тебе зайти, доктора все выспрашивал. "Ничего, говорит, заросло прекрасно, скоро будет в футбол гонять". Сыграем в футбол, Василь?
- А чего ж, сыграем! - отозвался я.
- Тогда старайся, выздоравливай поскорее, чтобы до выпускного вечера был на ногах! - приказал Полевой и, разглядывая сидевшего смирно Маремуху, сказал: - Этого молодца знаю, с этим блондином мы тоже как будто встречались, - добавил он, кивая на Бобыря, - а вот барышню вижу первый раз. Может, невеста?
Полевой хитро смотрел на меня. Я не знал, как ответить ему, чтобы не обидеть Галю. А она тоже покраснела, смутилась и не знала, куда девать глаза.
Чтобы нарушить неловкое молчание, Полевой обратился к Гале и, не переставая улыбаться, сказал:
- Смотрите, барышня, держите этого героя в руках. - Полевой кивнул на меня. - Потому что, я слышал, он уже по кофейням с девушками разгуливает.
У меня перехватило дыхание. Не иначе, Полевой узнал о кафе Шипулинского от моего отца. А что, если отец рассказал ему и про ложки? Краснея от стыда, я искоса смотрел на Полевого и пытался узнать, все ли ему известно или нет. Но Полевой улыбнулся хитро и загадочно, и ничего нельзя было понять в его взгляде. Потом он встал и неожиданно сказал:
- А у меня, кстати, деловой разговор к вам есть, молодые люди. Куда думаете податься осенью? Что вы думаете делать дальше?
Наступило молчание.
Погодя Сашка Бобырь отважился и спросил:
- Как - что?
- Трудовую школу вы окончили? - деловито спросил Полевой.
- Ого, еще весной! - протянул Петька.
- Ну, а сейчас? - обводя нас внимательным взглядом, спросил Полевой.
- Я не знаю, как Бобырь и Галя, а вот мы с Петькой, - сказал я тихо, думали осенью на рабфак поступить.
- На рабфак? - Полевой задумался. - Ну что ж, на рабфак - оно, конечно, тоже неплохо, но у меня к вам есть интересное предложение. Быть агрономом, инженером или ученым - это, конечно, очень похвально. Но ведь у станка кому-то стоять нужно? Профессия любого квалифицированного рабочего не менее почетна и уважаема. К чему я это вам говорю? Вы знаете, хлопчики, сейчас мы пускаем в стране один за другим старые заводы и, надо полагать, будем скоро строить новые. Для этих заводов нам нужны ученые руки.