- Захватите мяч, товарищ Марущак! - распорядился Бойко и, подойдя к голкиперу Картамышеву, предложил: - Давай, Володя, сходим на речку до ужина, выкупаемся.
Картамышев согласился, и оба они, натягивая на ходу синие гимнастерки, направились к воротам.
Я обогнал их и выскочил на улицу первый.
- Здорово, Петрусь! - радостно сказал я Маремухе, крепко пожимая его пухлую руку. - Ну, видал, как я чуть не забил гол? Здорово, правда?
- Ты же портачил тоже здорово. Ту "свечку" как промазал, - ответил мне очень холодно Маремуха.
- А ты бы не промазал? - сказал я.
Но Петька, как бы не расслышав моего вопроса, спросил:
- Откуда ты их уже всех знаешь?
- Ну, не всех, а так, половину знаю - вчера они здесь играли в городки, вот я и узнал, кого как зовут. Пойдем ко мне в гости! - предложил я.
- Как? Туда? - недоверчиво покосился глазами Маремуха в сторону нашего флигеля. - А мне разве туда можно?
- Раз со мной идешь - значит, можно! - важно сказал я, и мы двинулись к воротам.
Петьке Маремухе все понравилось у меня в кухне: и моя постель на печке, и разложенный в духовке инструмент, и окно, выходящее во двор. Пока Петька все разглядывал, трогая коротенькими и пухлыми, как у девочки, пальцами, я сидел на табуретке и выковыривал булавкой занозу.
Возле меня на краешке плиты, мигая, горела коптилка.
Вытащив наконец английской булавкой занозу, я стукнул пяткой по полу, чуть-чуть защемила расцарапанная ранка. Я сполоснул под умывальником руки и стал думать, чем бы угостить Петьку. И вдруг, вспомнив свою встречу с Григоренко, в саду, сказал Петьке:
- А ты знаешь, Петро, что Котька сюда захаживает?
- Куда? В совпартшколу?
- В том-то и штука, что сюда!
И я рассказал Петьке Маремухе о встрече с Котькой.
- А ты бы взял ему и всыпал! - смело сказал Маремуха.
- Легко тебе сказать - всыпал. Я бы всыпал, но видишь какое дело: его ж Корыбко в этот сад пускает.
- А разве Корыбко тут работает?
- Ну да! В том-то и фокус. Я сперва этого не знал и, когда застукал Котьку в саду, тоже удивился, чего он задается так, словно у себя дома. А потом вчера вечером смотрю - они вдвоем по двору идут. У Корыбко ножницы здоровенные и ведро с известкой. Спрашиваю одного курсанта, что этот старик делает, а курсант мне и говорит: "Садовником работает".
- Вот оно что! - протянул Маремуха. - Ясное теперь дело. Раз Котька квартирант Корыбки, то теперь он свободно будет ходить сюда. Этот старый черт будет его пускать и когда яблоки поспеют.
- Факт! - подтвердил я.
- Ну, теперь Котька у вас все гнезда разорит. Ты знаешь, какая у него коллекция яиц? - сказал Петька. - Даже в городском музее такой нет. Он ведь давно собирает яйца. Такой здоровый, а все еще по деревьям лазает. Да, Васька! - спохватился Маремуха. - У меня же для тебя записка.
- От кого?
- А ну, угадай!
- Ну скажи!
- Нет, ты угадай!
Петька вынул из кармана голубой конвертик и спрятал его за спину.
- Ну, дай сюда! - закричал я.
- Я дам, только ты побожись, что сделаешь одну штуку.
- Какую?
- Если тебя спросят, когда ты получил это письмо, скажи, что утром.
- Так ведь сейчас же вечер!
- Ну я знаю. А ты скажи, что я тебе занес его утром. Хорошо?
- От кого письмо?
- Поклянись, тогда скажу!
- Ну, сам тогда возьму. Отдай письмо. - И я, шагнув к Петьке, схватил его за руку.
- Я не дам, Васька. Вот верное слово - не дам. Порву, а не дам. Ой, не крути руку!
Вырвать письмо было трудно. Я отпустил Петьку и сказал:
- Ну хорошо. Я клянусь.
- Что - клянусь? Ты хитрый. Скажи все, как полагается.
- Я клянусь, что, если меня спросят, когда я получил письмо, скажу, что утром.
- Ну тогда возьми! - И Петька протянул мне измятый конверт. Я быстро разорвал его и стал читать письмо.
"Вася!
Если у тебя есть время, приходи сегодня вечером ко мне, и мы пойдем вместе в иллюзион.
Галя".
Я чуть не бросился на Петьку с кулаками.
- Чего же ты мне не отдал письмо утром?
- Я не мог, я с утра поехал с папой на огород.
- А когда Галя тебе отдала письмо?
- Сегодня утром. На базар шла за молоком и отдала. А что там написано? - И Петька попробовал заглянуть в письмо.
- Подожди, - отстранил я Петьку. - А ты не мог забежать ко мне, как на огород ехал?
- Ну, конечно, не мог. Я вез тележку: оставил бы на улице, и ее могли бы украсть.
- Ну хорошо, - сказал я, - я скажу Гале, когда ты передал мне письмо.
- Ой, не надо, Васька! Она будет думать, что я брехун.
- Почему?
- Да я сейчас шел по бульвару к тебе сюда. А она на качелях катается. Ко мне подбежала, спрашивает: "Ты передал записку?" Я говорю: "Передал". А записка у меня в кармане. А она спрашивает: "Когда передал?" - "Еще утром", - говорю.
- Зачем же ты набрехал?
- Ну и набрехал! Что сделаешь? - И Петька жалобно зашмыгал носом. - Она утром меня просила, чтоб я обязательно тебе передал записку. Я побожился, что передам. А потом забыл. Мне было стыдно сознаться, что я такой растяпа.
Петька почувствовал, что заврался совсем. Он оглянулся и потом растерянно сказал:
- Про огород я тебе выдумал нарочно... Я просто забыл.
Ну как мне Петька все напортил! Если б он только знал!
Теперь мне все было понятно. Галя из гордости перед Котькой не спросила меня, получил ли я записку. Видно, она очень ждала меня сегодня вечером. А я, дурак, выдумал этого Тиктора и так был холоден с Галей! Мне очень захотелось побить Петьку, но я сдержался и спросил:
- А Галя с кем была на бульваре?
- С кем? Ясно с кем: с Котькой! - ответил Маремуха, не догадываясь, как затронули меня его слова. - С Котькой! - весело повторил Петька. - Да, да! Он ее на качелях раскачивает. Галя кричит, боится, а он ее как раскачает аж до самой верхушки дерева! Котька - ее симпатия.
Теперь, после этих слов Петьки, я забыл и о футболе, мне стала противна моя собственная отдельная комната и все, все. Я представил себе, как Котька Григоренко раскачивал Галю на железных качелях, как скрипели при этом два высоких ясеня, как развевалось по ветру Галино голубое платье, обнажая ее длинные загорелые ноги, и мне сразу стало очень досадно.
В НАС СТРЕЛЯЮТ
- Ты пистолет почистил? - подлизываясь ко мне, спросил Маремуха.
- Почистил.
- Уже стрелял?
- Нет еще.
- Давай постреляем.
- Постреляем.
- А когда прийти?
- Когда? - Я задумался: "А что, если пострелять сейчас!" - Слушай, твердо сказал я Маремухе, - давай сейчас попробуем.
- Где же ты будешь пробовать?
- В сад пойдем, - ответил я и, вскочив на печку, взял зауэр.
- В сад? Да что ты! Услышат, - сказал Маремуха.
- И ничего не услышат. Там деревья, темно, никого нет. Там хоть бомбы рви - здесь ничего не слышно: дом заслоняет звуки. А курсанты все теперь ужинают, - ответил я и с зауэром в руках гулко спрыгнул на пол.
- Не-ет, Василь. Я не хочу в сад. Пойдем лучше завтра к Райской брамке. Там скалы и людей нет.
- Но и тут никого нет. Ты чудак! - ответил я и бросил на пол промасленную бумагу, в которую был завернут зауэр.
Петька смотрел на пистолет, как на живую гадюку, - было вовсе непохоже, что всего несколько дней назад этот зауэр принадлежал ему.
- Ну я ж тебя прошу! Пойдем в Райскую брамку. Я своих патронов принесу. Ну пойдем, Васечка!
- Тише ты! - цыкнул я на Петьку. - Никуда мы завтра не пойдем, а будем стрелять сегодня. И если ты сейчас не пойдешь со мной в сад, я никогда с тобой разговаривать не буду. Понял? Я всем хлопцам расскажу, какой ты трус. Понял? И всем девчатам тоже. Ну, пошли. Нечего хныкать.
Засунув пистолет за пазуху, я направился к двери и с треском отбросил крючок. Петька молча двинулся за мной.
Когда мы пробирались по темному саду, я уже пожалел, что затеял это. Ночью в саду все было незнакомо. Кустики барбариса казались огромными деревьями, шелковица, груши, яблони сливались в одну темную стену.