Прошлой ночью, уже засыпая, она вспомнила о них и подумала, что эти снимки могут примирить ее с братом.
Весь дом приходил в движение с поразительной точностью. Финни теперь знала, что «Бостонский вестник» приносят в особняк Уинслетов на Коммонуэлс-авеню в пять минут девятого. Бертрам, мажордом, тут же забирает газету и относит в буфетную, где буфетчица подсушивает утюгом газетные листы.
Без пяти девять слуги поднимаются из кухни в цокольном этаже наверх и ставят завтрак на стол. На серебряном блюде яйца, ветчина, каша и свежеиспеченный хлеб с маслом. Всегда одно и то же. Никакого разнообразия.
Замедлив шаг, Финни приблизилась к гостиной, обитой парчой и бархатом, и обнаружила там свою мать.
Финни остановилась и, будто заглянув в зазеркалье, увидела в чиппендейловском кресле с подголовником и изгибом в середине женщину.
На матери, как обычно, было платье пастельных тонов, великолепно оттенявшее матовую кожу, светло-каштановые волосы уложены на затылке в пучок.
Летиция обернулась, и на ее лице с небесно-голубыми глазами отразилось удивление, смешанное с радостью.
Мать была единственным человеком, коему ей следовало довериться в первую очередь.
Финни решила, что глупо было обращаться к мистеру Готорну за помощью. Ей надо было сказать матери правду, и та бы помогла ей. При мысли, что она не посмела обратиться за помощью к женщине, что дала ей жизнь, становилось смешно.
– Мама, – промолвила девушка, – как ты хороша!
– Милая, прошу тебя, не называй свою мать мамой. Так говорят простолюдины.
Финни, вздрогнув, обернулась и увидела позади себя бабушку. В ее улыбке таилось плохо скрываемое презрение. Финни вдруг подумала: «А стоит ли платить такую высокую цену за то, чтобы поладить с этими людьми?»
Она прогнала эту мысль. «Мне не придется платить за то, чтобы поладить с ними, меня ждет только награда», – твердо сказала она себе. Наградой будет то, что мать примет ее.
Но сумеет ли она узнать все, что ей необходимо?
Финни вновь повернулась к женщине, ради которой проехала полмира, и ее решимость пошла на убыль. Финни не могла не признать, что ей и в самом деле недостает светского лоска, чтобы блистать в местном высшем обществе. Ханна Грейбл не раз давала ей понять, что и до своего отъезда в Африку Уильям Уинслет мало ее интересовал и еще меньше интересует теперь, после встречи с дочерью, которую он вырастил.
Ею двигали гордость и осторожность. Она докажет, что они ошибаются. Но для этого надо изучить нравы этого города. Отсюда следует, что Мэтью в роли учителя ей просто необходим. А может быть, это просто предлог? Там видно будет. «Он вновь прикоснется ко мне», – вдруг подумала девушка. Теперь она не растеряется.
…У нее пересохло во рту. Мэтью осторожно выжал воду из грубой сумки ей на губы, а затем капнул несколько капель на язык.
Она сидела, прижимаясь спиной к его груди. Его поднятые колени защищали ее.
– Я не могу глотать, – захлебнувшись, проговорила она.
– Нет, можешь.
Он наклонил сумку, и с нее потекла вода, однако Финни отвернулась, и ручеек, лишь слегка смочив рот, впитался в лохмотья – все, что осталось от его рубашки. Он приподнял сумку, чтобы ни одна капля больше не пролилась зря.
– Ты выпьешь, Финни. Я не позволю тебе умереть. Ты выживешь.
Ее щека касалась его груди. Вода на ее лице вдруг смешалась со слезами.
– Но я не хочу, чтоб меня спасли.
Он долго молчал.
Порой нас спасают, желаем мы того или нет…
– Что это на тебе?
Она чуть не подпрыгнула, увидев Ханну. Та разглядывала ее наряд своими ясными серыми глазами.
Финни посмотрела на свое платье из переливающегося красного бархата.
– По-моему, ты прекрасно выглядишь, Финни, – быстро проговорила Летиция.
Воцарилось молчание, которое нарушила старшая из дам:
– Прекрасно? О да! Где уж мне разобраться в никому не нужном тряпье из магазина, в котором беднякам сбывают поношенную одежду? Что мне за дело, если Грейс Болдуин или Эдвина Рейнз заметят, что на Финни платье, выброшенное после новогоднего маскарада?
– Ну, матушка, – промолвила Летиция, – ты же это не серьезно!
– Я не бросаюсь словами, дочка, – с улыбкой проговорила Ханна. – Ну ладно. Пора завтракать.
Когда они вошли в столовую, Нестер уже сидел за столом. Финни удивилась, застав там также и Джеффри Аптона. Мужчины просматривали какие-то важные документы. У брата был рассерженный вид. У мистера Аптона – раздраженный. Однако он встал и приветствовал женщин:
– Доброе утро, дамы!
После званого обеда у Готорнов он попросил Финни звать его по имени. А матушка дала понять, что Джеффри будет прекрасным мужем.
Финни была с ней согласна. Он старше ее и вдовец. Благороден и благовоспитан. Добр и уважаем. У него уже есть взрослые дети. Больше ему не нужно.
К тому же Финни он нравится. Она может ему доверять. А это очень важно.
Она понимала, что замужество для нее лучший выход. Мать будет довольна, и у Финни начнется новая, спокойная, жизнь. Исчезнет неопределенность, рассудок возьмет верх над эмоциями, и она не будет совершать безумных поступков.
Проявление чувств для нее недопустимо. Вот их отсутствия она и желает. Хотя ей нелегко избавиться от пустоты, что всякий раз овладевает ею при этой мысли.
Джеффри, взяв руку Ханны, поцеловал ее.
– Доброе утро, миссис Грейбл. – Кивнув Летиции, он тут же повернулся к Финни, и на его губах заиграла добрая и ласковая улыбка… – Доброе утро, Финни.
– Доброе утро, – ответила она, напомнив себе о замечательных качествах Джеффри Аптона.
– Я вас не видел со званого обеда у Готорнов, – сказал Джеффри.
– Кстати, – вмешалась Ханна, взглянув на внучку, – ты уже отправила благодарственную записку?
Финни заморгала:
– Благодарственную записку?
Ханна поджала губы:
– Готорнам, с благодарностью за званый обед. Ты, конечно, сделала это?
На щеках Финни выступил предательский румянец. Она никогда не слышала про благодарственные записки.
– Я немедленно отправлю ее.
Ханна осуждающе уставилась на внучку.
Летиция, обойдя вокруг стола и взволнованно поблескивая глазами, опустилась на стул, отодвинутый для нее лакеем.
– Эммелина Готорн чудесная женщина. Уверена, она не обидится, если записка чуть запоздает. Но хватит об этом. Для праздника все готово. Он будет сказочным.
Нестер, сидевший во главе стола, шумно развернул салфетку.
– Ах да, день рождения Финни? – Он фыркнул. – Чем на сей раз ты развлечешь нас, сестренка? Ты уже использовала трюк с рукопожатием, остается только поедать садовые насаждения, пока этот фокус всем не наскучит.
Финни побледнела, но Нестер был беспощаден.
– Быть может, ты умеешь лаять или рычать? Или плясать и петь?
Джеффри подался вперед:
– Ты переходишь всякие границы, Нестер.
Нестер прищурился:
– Если кто и переходит границы, так это ты, Аптон.
Воцарилось неловкое молчание.
– У меня с собой фотография отца, которую я привезла из Африки, – быстро сказала Финни.
Нестер рывком повернулся и как-то странно посмотрел на нее.
– Позволь взглянуть! – Он презрительно хмыкнул.
Она передала ему снимок отца, высокого, широкоплечего. Его рыжие волосы были покрашены, однако улыбка оставалась все той же – доброй, обворожительной. Сердце Финни сжалось. Боже, как ей недостает его!
С минуту Нестер пристально смотрел на снимок, затем его взяла Ханна.
– Он всегда был статным малым, – заметила бабушка, вглядываясь в изображение. – Этого у него не отнимешь.
– Да, – произнесла Летиция с волнением в голосе, беря снимок.
Нестер снова взял фотографию.