Эндикотт пожал мне руку, но ничего не сказал. Уайтвелл навис над креслом Берты, улыбаясь ей.
– О, никак не могу понять, как вам это удается, Берта.
– Что?!
– Не спать, в сущности, всю ночь, а выглядеть при этом такой свежей, будто вы проспали с десяти вечера до утра. Не перестаю восхищаться вашей жизнерадостностью.
– Ах, если б ваши слова хоть на десять процентов соответствовали истине, – засмущалась Берта.
Я не мог больше терпеть этот обмен любезностями и громко спросил:
– Вы все побеседовали с Клейншмидтом?
Оба мужчины согласно кивнули.
– Вы еще о нем услышите. Настойчивый парень. Более того, может быть опасным.
– Да, полагаю, что вы правы, – после паузы произнес Эндикотт.
– Тогда, возможно, стоит еще раз подумать, что же произошло.
Мне пришлось замолчать, потому что в коридоре послышался стук каблуков; в дверь постучали, и я как бы подвел итог:
– Деньги на бочку – вот что такое закон в наши дни!
И пошел открывать дверь. В номер стучал Клейншмидт.
– Входите, лейтенант, – пригласил я. – Правда, мы собрались пойти позавтракать...
– Ну, конечно, – сказал Уайтвелл. – Отличная мысль, разумеется. А, доброе утро, лейтенант.
Клейншмидт не стал ходить вокруг да около.
– Мне нужно кое-что проверить дополнительно, – сказал он. – Уайтвелл, вы ведь не все мне рассказали о событиях прошлой ночи.
– Боюсь, не понимаю, о чем вы...
– Не находились ли вы на углу улиц Вашингтона и Бука около девяти часов вчера вечером?
Уайтвелл заколебался. Это было видно, как говорится, невооруженным глазом.
– Как мне с вами найти общий язык, лейтенант? Похоже, вы настойчиво добиваетесь от меня...
– Давайте пока не будем препираться, – настаивал на своем Клейншмидт. – Вы там были или вас там не было?
Уайтвелл сердито посмотрел на него:
– Нет!
– Вы уверены?
– Совершенно уверен.
– Вас там не было, скажем, в промежутке от восьми сорока пяти до девяти пятнадцати?
– Ни тогда, ни в какое-либо другое время этим вечером.
Клейншмидт сделал шаг назад, рывком открыл дверь, выглянул в коридор.
Я сказал:
– Держитесь, Уайтвелл.
Мы услышали быстрые шаги в коридоре, и в дверях появилась незнакомая девушка.
– Проходите, прошу, – вежливо пригласил Клейншмидт. – Посмотрите на людей в этой комнате и скажите мне, не видели ли вы кого-нибудь из них вчера вечером?
Девушка, и это было видно, очень следила за собой – за лицом, фигурой, руками, со вкусом одевалась.
Но в ее манере держаться было что-то нарочитое, как если бы она наперед знала, что все равно дела оборачиваются против нее, а поэтому – уж лучше вести себя вызывающе. Ах, ее подняли ни свет ни заря, чтобы притащить на очную ставку! Так я вам покажу, всем своим видом покажу, что вообще не ложилась, что привыкла засыпать на рассвете... На ее лице было многовато косметики, а линия рта выглядела жесткой: человек научился быть начеку.
То, что она собиралась сказать, можно было угадать заранее. Она оценивающе скользнула взглядом вокруг и остановилась на Уайтвелле. Но прежде чем она успела что-то произнести, Берта Кул наклонилась вперед, едва не упав с кресла.
– Нет, так не пойдет, – заявила она Клейншмидту. – Я вам не позволю заниматься подтасовкой. Если собираетесь провести опознание, то вы должны рядом с интересующим вас человеком поставить другого, приблизительно того же возраста и телосложения...
– Кто здесь командует? – с наигранным негодованием сказал Клейншмидт.
– Может быть, и вы, но я вам повторяю, лейтенант, как вы должны по закону действовать, если хотите, чтобы результаты вошли в протокол.
– Я запишу ваш совет... Этот человек здесь присутствует?
Незнакомка указала пальцем на Уайтвелла. Клейншмидт с удовлетворением констатировал:
– Так... Подождите теперь за дверью.
– Погодите минуту, – вмешался Уайтвелл. – Я желал бы знать...
– Выйдите за дверь, прошу вас.
Девушка кивнула и вышла из номера: плечи развернуты, подбородок задран, подчеркнуто покачивающиеся бедра как бы говорили за нее: я знаю, что вы думаете про меня, но мне на это наплевать.
Дверь закрылась.
Уайтвелл начал было что-то говорить.
– Погодите минуту и вы... – прервал я его.
Он взглянул на меня, вопросительно изогнув брови: слишком хорошо воспитан, чтобы выразить удивление как-то иначе.
– Вы уже утверждали, что вас там не было. И к этому нечего ни добавить, – тут я сделал многозначительную паузу, – ни убавить!
– Адвокат? – обернулся ко мне Клейншмидт.
Я промолчал.
– Потому что если вы таковым не являетесь, – угрожающе сообщил Клейншмидт, – скажу вам: полиции не нравится, когда люди занимаются юридической практикой без разрешения, по крайней мере в нашем штате. А раз вы осмеливаетесь давать совет человеку, которого обвиняют...
– В чем? В совершении преступления? – спросил я.
Теперь лейтенант мне не ответил.
Внезапно Клейншмидт повернулся к Эндикотту:
– Вас зовут Пол С. Эндикотт?
Эндикотт кивнул.
– Вы связаны деловыми отношениями с Уайтвеллом?
– Я у него работаю.
– Кем?
– Я замещаю его, когда он бывает в отъезде.
– А когда он на месте, чем вы занимаетесь?
– Слежу, чтобы дела шли гладко.
– Что-то вроде заместителя по общим вопросам?
– Да, я полагаю, что так.
– Сколько лет вы вместе работаете?
– Десять лет.
– Вы были знакомы с молодой женщиной по имени Корла Бурк?
– Да, я встречал ее.
– Разговаривали с ней?
– Два-три слова.
– Где?
– Однажды вечером, когда она пришла в наш офис.
– Вы знали, что она и мистер Филипп Уайтвелл должны пожениться?
– Да.
– Когда вы сюда приехали?
– Вчера днем.
– Как добирались?
– Вместе с Филиппом. В его машине.
Эндикотт вел себя уверенно. Без враждебности и без робости. В его взгляде читалось безразличие к полиции, пожалуй, еще немного иронии, может быть, даже легкого презрения. Да, таким и должен быть настоящий бизнесмен. Он вникает в детали, но при этом видит путь целиком и смело принимает решения. Он не похож на человека, которого можно смутить или напугать. Он уже и в этом деле решил, как надо действовать, и, видимо, начал проводить в жизнь свой план.
Двое мужчин стояли, глядя друг другу в глаза. Клейншмидт понял, на кого он нарвался, и отказался от своей напористой манеры – долбить подозреваемого вопросами.
– При данных обстоятельствах, Эндикотт, вы должны понять, почему мне бы хотелось знать, что вы делали прошлым вечером.
– В какое именно время?
– Ну, например, около девяти часов.
– Я был в кино. В кинотеатре «Каса-Гранде».
– Когда вы пришли в этот кинотеатр?
– Я не знаю точно, примерно без четверти девять. Может, чуть раньше... Да, пожалуй... сразу после половины девятого.
– И сколько вы там пробыли?
– Пока не досмотрел фильм до конца. Фильм шел часа два.
– А когда вы впервые узнали об убийстве?
– Мне о нем сказал мистер Уайтвелл сегодня утром.
– Что же он сказал?
– Что ему, возможно, придется здесь задержаться. В этом случае я на самолете улечу в Лос-Анджелес.
– Такая спешка?
– Бизнес есть бизнес.
– Могу ли я быть полностью уверен, что вы и впрямь пришли в кинотеатр в указанный вами промежуток времени? То есть от восьми тридцати до без четверти девять?
Эндикотт ответил, что тут он бессилен помочь уважаемому лейтенанту.
– О чем был фильм?
– Легкая комедия, что-то о разведенном муже, который возвращается, как раз когда его бывшая жена собирается выйти замуж вторично. Несколько довольно интересных эпизодов.
– Полагаю, у вас... случайно не сохранился ли корешок билета?
Эндикотт принялся методично шарить по своим карманам. Из правого жилетного карманчика он извлек несколько клочков бумаги, выбрал один: «Похоже, вот это».
Клейншмидт подошел к телефону, поднял трубку.
– Утром кинотеатр еще закрыт, – заметил Эндикотт.
– Я звоню домой директору.
Спустя мгновение Клейншмидт произнес в телефонную трубку:
– Фрэнк, это Билл Клейншмидт. Прости, что поднял тебя с кровати, но стакан горячей воды с каплей лимонного сока, а также быстрая пешая прогулка принесут твоей талии большую пользу. Так, погоди, не злись. Я хочу кое-что выяснить у тебя насчет твоих билетов. У меня в руках корешок билета, который был продан вчера вечером. На нем есть номер. Можно как-нибудь определить, когда именно был продан билет? Значит, можно. Погоди, не клади трубку. – Клейншмидт поднес корешок билета к глазам: – Номер шесть-девять-четыре-три. И что это значит? Да, имеются. Две буквы: В и Z. О, ты уверен? Отлично, большое спасибо. Боюсь, вам придется немного пересмотреть расписание ваших поездок, – обратился лейтенант к Эндикотту.
Эндикотт постучал кончиком сигареты по ногтю большого пальца, стряхивая пепел.
– Извините, я не могу этого сделать.
– На этих билетах есть условные обозначения. Их наносит автомат, соединенный с часами, – тоном лектора сообщил нам Клейншмидт. – Буква А значит семь часов вечера, В – восемь часов, С – девять часов, D – десять часов. А X, Y и Z – это пятнадцатиминутные интервалы. Одна только буква В на билете означает, что он был продан в интервале от восьми часов до восьми пятнадцати. В плюс X означает, что билет продан в интервале от восьми пятнадцати до восьми тридцати. В и Y – от восьми тридцати до восьми сорока пяти, а В и Z указывают нам на интервал продажи, осуществленной от восьми сорока пяти до девяти.
– Простите, – прервал лектора Эндикотт, – но я смею думать, что был в кино до восьми сорока пяти.
– Очень хорошо. В таком случае, дождавшись восьми сорока пяти, вы могли встать и уйти из кинозала.
На лицо Эндикотта медленно наползла улыбка.
– Боюсь, лейтенант, что на сей раз я не смогу вам угодить. Мне, выходит, повезло. Но если вы справитесь в кинотеатре о событиях вчерашнего вечера, то выясните, что фильм закончился около восьми пятидесяти пяти, а сразу после него состоялась лотерея. Объявили номер билета. Почему-то я неверно определил свой номер, посчитал его выигрышным и направился к сцене. Потом я заметил, что ошибся. Надо мной посмеялись. Вы можете это проверить.
– Да ну? – иронически заметил лейтенант Клейншмидт.
В голосе Эндикотта появился свойственный воспитанному человеку процент иронии:
– Видите, лейтенант, как вы удачно выражаетесь – да ну.
– Я рассмотрю и эту точку зрения, мистер Эндикотт. Мне снова нужно будет с вами побеседовать.
– Если возникнет необходимость, приезжайте в Лос-Анджелес.
– Вы не уедете в Лос-Анджелес, пока я вам не разрешу.
Эндикотт уже в открытую рассмеялся.
– Сэр, вы еще хотите задать мне вопросы? Тогда спрашивайте сейчас, потому что менее чем через два часа я буду уже держать курс на Лос-Анджелес.
– Подчеркиваете свою независимость?
– Нисколько, лейтенант. Так уж случилось, что во мне глубоко укоренилось убеждение – я не имею права пускать под откос наш бизнес только потому, что кому-то заблагорассудится, хоть и вам, задержать нас в Лас-Вегасе, пока вы не закончите свое следствие... Я вполне понимаю ваше положение, лейтенант, и ваши заботы, но у меня свои заботы и свои обстоятельства.
– В таком случае мне придется использовать право вызвать вас повесткой на суд коронера[2] .
Эндикотт, подумав, отчеканил:
– Я ошибся, лейтенант, у вас действительно есть такое право.
– И вы все же не сможете уехать до окончания следствия... А не пойти ли нам на компромисс? – вдруг предложил Клейншмидт. – Если я не буду сейчас препятствовать вашему отъезду, приедете ли вы добровольно из Лос-Анджелеса по моему вызову?
– Да, при двух условиях. Первое – если это действительно окажется необходимо; второе – если я приведу свои дела в порядок настолько, что смогу уехать. – И Эндикотт направился к двери. И, обратившись к Уайтвеллу, сказал: – Артур, вы не против, если я уеду, не дожидаясь десяти часов утра? Тогда я успею попасть в контору после полудня.
Уайтвелл утвердительно кивнул:
– Да, Артур, вы же хотели написать письмо с одобрением сделки.
– Да, да, – перебил его Уайтвелл, беспокоясь, как бы детали сделки вдруг не стали известны непосвященным.
Эндикотт отвел руку от дверной ручки и кивком указал на письменный стол.
– Да нацарапайте пару строк, Артур. Все, что от вас требуется, – это упомянуть о сделке. Датируйте ее шестнадцатым числом прошлого месяца.
Уайтвелл быстро набросал записку и размашисто расписался. Клейншмидт наблюдал за каждым движением обоих бизнесменов.
– Здесь нет марок, – вдруг сообразил Эндикотт. – Я спущусь в вестибюль и куплю несколько штук. Там стоит автомат...
– Не беспокойтесь, Пол, – сказал Уайтвелл. – Я всегда вожу с собой конверты с марками. Для таких вот случаев. Не такие свежие конверты, может быть. Дядя Сэм на почте все равно отнесется к ним с уважением. – Он достал из кармана авиаконверт с маркой, толкнул его по гладкому столу к Эндикотту: – Напишите адрес. Вы его знаете. И бросьте в почтовый ящик.
Я быстро взглянул на Берту, чтобы убедиться, отметила ли она привычку Уайтвелла таскать с собой авиаконверты с марками. По-видимому, нет.
– Не уверен в здешнем воздушном сообщении, Артур, но даже если письмо отправится в Сан-Франциско и вернется обратно, все равно оно будет на месте самое позднее завтра утром – и защитит ваши интересы.
Клейншмидт стер с лица насупленное выражение и совершенно неожиданно улыбнулся Берте.
– Мне очень жаль, миссис Кул, что я спозаранку причинил вам беспокойство. Ради бога, не обращайте на это внимания и не держите на меня зла. Ах, если бы люди смогли научиться относиться к неприятностям философски, ведь было бы гораздо легче жить, а?
Он решительно подошел к двери, четко повернулся на каблуках и вышел.
Я посмотрел на Артура Уайтвелла. Он более не выступал в роли льстеца-ловеласа либо запутавшегося в неприятностях встревоженного отца; нет, он проявлял себя человеком с быстрым умом и способностью принимать мгновенные решения.
– Хорошо, Пол, – сказал он, – сейчас берите на себя все руководство в Лос-Анджелесе. Я же останусь здесь до тех пор, пока это дело с исчезновением мисс Бурк полностью не прояснится.
Эндикотт внимательно слушал монолог Уайтвелла.
– Я охотно подниму цену до восьмидесяти пяти долларов за акцию, только чтобы приобрести пакет, о чем мы говорили прошлой ночью. Вы понимаете?
– Да, конечно.
– За компанию «Консолидэйтед» больше пятидесяти тысяч я не дам. А в том, гарантированном предложении от Фарго, я думаю, есть хорошие виды на нефть. Тут я готов дать до семидесяти пяти тысяч, но при этом войти в долю последним и первым уйти в тень, предварительно отхватив как можно больший кусок пирога. Понимаете?
– Вы намереваетесь сообщить им...
– Нет. Выслушайте меня. Они совершают ту же ошибку, что и каждая новая фирма, – недооценивают размер первоначального капитала. Вложите двадцать тысяч на их условиях. Поставьте своим условием, что акционеры соберут дополнительные двадцать тысяч. После этого своих позиций не сдавайте. Когда начнутся трудности, они снизят запросы, потребуют вместо пяти тысяч две тысячи долларов. Стойте на своем. Дождитесь, пока они совсем отчаются, а потом выдвиньте наши условия.
– Контроль? – спросил Эндикотт.
– Контроль, но предварительно требование покрыть мои капиталовложения. Я хочу добиться контроля только после этого.
Эндикотт поджал губы.
– Думаю, что это не пройдет.
– Пройдет, если твердо следовать по такому пути. Они просят тридцать пять тысяч долларов. Спросите их, смогут ли они собрать двадцать тысяч долларов, если я вложу свои двадцать тысяч. Они это сделают – и будут думать, что этого достаточно.
– Понимаю, – сказал Эндикотт.
– Не проговоритесь о нашей стратегии, – инструктировал его дальше Уайтвелл. – Что же до моего дела здесь... до вас доберутся репортеры, посмейтесь над «слухами». Отметьте вскользь, что я прибыл сюда за несколько часов до совершения убийства. Другими словами, это чисто деловая поездка. Мой бизнес и Филипп на месте помогают мне, одновременно осваивая некоторые тонкости бизнеса вообще. Понимаете?