Может, она хочет пойти в монастырь вместе с Алуетт? Или боится, что он не разрешит Алуетт взять ее с собой в Уинслейд, когда она станет его женой? Так или иначе, а надо подумать, как бы сделать из этой мегеры союзницу.
Вот… Наконец-то последние экипажи и тот, в котором сидела Алуетт, тоже въехали на мост.
Сейчас они будут здесь, и он сможет спокойно вздохнуть.
Едва мост качнулся в первый раз, Эрменгарда громко завопила, потом схватила ничего не понимавшую Алуетт и прижала ее к своей толстой груди, не переставая кричать и призывать на помощь всех святых сразу.
— Эрменгарда! Что случилось? Отпусти меня!
— Госпожа, мост сейчас сломается и мы все утонем! Ой! Ой! — вопила Эрменгарда, пока мост гнулся и сопротивлялся, а потом не выдержал и с оглушительным шумом рухнул вместе с людьми и лошадьми в черный поток.
Рейнер не помнил, как сорвал с себя шлем, как соскочил с Геракла, как стянул с себя кольчугу, пока бежал по берегу. Первое, что он почувствовал, — это невыносимый холод, но уже позже, когда вынырнул далеко от берега. Зевс бросился, рыча и лая, следом за ним.
На середине реки все смешалось. Обломки экипажей, фыркающие лошади, тонущие люди. Стараясь не попасть под копыта, Рейнер нырял и нырял в ледяной воде, представляя себе, как слепая и беспомощная Алуетт не может найти дверь и, захлебываясь, задыхаясь от ужаса, тонет в ледяной воде. Будь проклята ее камеристка!
Впереди он увидел, как кто-то борется за жизнь в черной, как чернила, воде, но из-за намокшего платья и тумана, поднимавшегося от реки, понять, кто это, было невозможно. Только подхватив женщину, Рейнер понял, что спасает Эрменгарду. Черт бы ее побрал! Но и бросить ее он тоже не мог!
Вынырнув на поверхность, он с жадностью глотнул воздух, но старуха всей тяжестью повисла на нем, грозя его утопить.
— Моя госпожа! Спасите мою госпожу! — сипела она.
— Тогда отпусти меня! — прокричал он ей в ухо, но старуха была в невменяемом состоянии.
Рейнер, теряя терпение, искал, кому бы передать вцепившуюся в него старуху, но видел только плывущих к берегу лошадей.
Откуда-то вынырнул Анри де Шеневи, и Рейнер, ни секунды не медля, вручил ему Эрменгарду и молча исчез под водой.
Никого. Никого! Все, кто сумел спастись, уже выбрались на берег. Рейнер отыскал на дне экипаж с огромной дырой в стене. В нем никого не было.
Потом он опять вынырнул, чтобы набрать в легкие воздух. «Алуетт!» — вопило в отчаянье его сердце, когда он плыл наверх. И он все нырял и нырял и будет нырять, пока не найдет ее. Он не оставит ее одну в этой холодной могиле.
Вынырнув в очередной раз, он услышал радостные крики и увидел, что Зевс плывет к берегу, таща за собой бесчувственное тело женщины. Длинные черные волосы. Это Алуетт. Живая или мертвая? Неужели его храбрый пес опоздал? Рейнер поплыл к нему, легко рассекая воду сильными руками.
Анри уже был на берегу вместе с хныкающей Эрменгардой. Он был наготове, когда Зевс подплыл со своей ношей и, буквально выхватив ее из воды, положил на траву. Тут и Рейнер вылез на сухое место и подбежал к ним.
Алуетт лежала, полуоткрыв рот, белая как мел. Прядь черных волос прилипла к щеке. За ухо зацепилась веточка водорослей. Глаза у нее были закрыты. Рядом лежал Зевс, который то тяжко вздыхал, то тихонько скулил.
— Рейнер, она дышит! Слава Богу! — крикнул Анри, и Рейнер. словно сразу лишившись всех сил, упал на колени и обнял девушку. Он то благодарил Бога за ее спасение, то хвалил своего храброго пса, то осыпал поцелуями ее холодное лицо.
Алуетт закашлялась И очнулась, а очнувшись сразу же услыхала его голос, звавший ее:
— Алуетт! Алуетт! Любовь моя! О, Боже, Боже мой! Очнись, моя любовь, открой глазки!
Она почувствовала, что он крепко прижимает ее к себе и оба они совсем мокрые.
— Рейнер? — прошептала она, еще ничего не понимая, забыв и о воде, о холоде.
Может, это сон?
— Любовь моя, я уже думал, что потерял тебя! Я думал, что ты утонула и я больше никогда не смогу сказать тебе, как сильно я… О, Алуетт!
Горячие губы прижались к ее губам и поцеловали их так, что она чуть не задохнулась от радости и наслаждения и задрожала всем телом. Она все вспомнила. И как разрушился мост, и как она испугалась, и как ей не хотелось умирать, не сказав о своей любви мужчине, который сейчас целовал ее. Она обняла его за шею, догладила по волосам и с такой простотой и естественностью раскрыла ему навстречу губы, словно делала это не в первый раз в жизни.
Слепая, она легко поверила, что они одни на всем свете, когда он ласкал ее волосы, щеки… Рейнер оторвался от ее губ, и ей стало грустно, но она услыхала, как он прошептал:
— Алуетт, я люблю тебя! Я люблю тебя!
И опять его губы прижались к ее губам. Она почувствовала, как напряглись ее груди, как будто он уже коснулся их, и, не веря себе, призналась, что ей хочется чувствовать его руки.
— Пожалуйста, Рейнер… — шепнула она и замолчала, не зная, как попросить его об этом. И вообще, должна ли девушка просить, или мужчина сам знает, когда твердеют ее соски и жаждут ласки?
Он знал. Ее мокрое платье заслоняло их ото всех, словно щитом, и он нашел ее грудь, взял длинными чуткими пальцами затвердевший, как камень, сосок, и она застонала от наслаждения.
— Алуетт, любимая Алуетт, теперь ты понимаешь, что тебе не надо в монастырь, что ты любишь меня? Ты моя, Алуетт, и я хочу, чтобы ты стала моей…
— Госпожа! Госпожа! Спасибо Святой Бландине за то, что она спасла вас от смерти и вернула к служению Господу! Это будет наше благодарственное паломничество. Мы положим венок из лилий на Святую могилу в Иерусалиме! — трещала Эрменгарда, сумевшая наконец-то подняться на ноги, чтобы увидеть свою юную госпожу в объятиях английского дьявола.
На Алуетт словно снова вылили ушат холодной воды. Она вырвалась из объятий Рейнера и виновато подумала, что даже не вспомнила о своей камеристке.
— Спасибо нашей Владычице, что ты тоже спаслась, Эрменгарда.
«Алуетт похожа на напроказившую девчонку», — с раздражением подумал Рейнер, проклиная и старуху и себя за то, что спас ее.
Король Филипп, переправившись через Рону, немедленно поскакал в Лион, чтобы захватить там лучшие дома для французов, поэтому он ничего не знал о несчастье, которое стоило жизни трем английским солдатам и остановило движение английской армии. Однако едва прибыл гонец, он сразу же подумал об Алуетт.
Филипп ждал у ворот епископского дворца и видел, как Рейнер де Уинслейд привез Алуетт на своем коне и она прижималась к его груди. Камеристка ехала на муле, который кричал от страха, когда приближался к коню, пинавшему его копытом. По другую сторону могучего коня весело бежал огромный волк, любимец проклятого англичанина.
Филипп рванулся к ним, думая лишь о том, чтобы вырвать Алуетт из рук рыцаря и унести ее по дальше от него, но вынужден был остановиться из-за угрожающего рычания пса. Он посмотрел на оскаленные клыки, потом померился взглядами с Рейнером и незаметно усмехнулся. Будь он проклят, если попросит англичанина убрать собаку.
— Отнесите ее в дом, милорд, — холодно сказал Филипп. — Леди Алуетт, вас ждет теплая постель.
Рейнер, поражаясь невесомости Алуетт, несмотря на намокшие одежды, вместе с ней поднялся на третий этаж епископского дома и вошел в прекрасно освещенную комнату, говорившую вовсе не об аскетических вкусах хозяина. Пол был устлан восточным ковром с малиновым и золотым переплетением. Над кроватью висел полог из алого бархата, на ней лежало одеяло из мягчайшей шерсти, из-под которого выглядывали снежно-белые полотняные простыни.
Рейнер усадил Алуетт в стоявшее рядом с кроватью кресло.