Она бредила во сне. В окошечко залетел камешек.
Арсакидзе прислушался к шороху. Снова стал листать книгу. Второй камешек упал к его ногам. Встал, вышел в огород. В дубовой роще плакал филин. Уже хотел вернуться в дом, но как раз в это время под липой мелькнула тень в белом покрывале. Приблизился и в лунном свете узнал Вардисахар. Он ввел ее в дом.
Вардисахар казалась взволнованной и тяжело дышала.
— Погаси светильник, — проговорила она быстро, — не застали бы нас..
Арсакидзе удивился ее словам. Придвинул ей кресло, усадил.
Вардисахар осмотрелась, остановила взгляд на щите и кольчуге, висевших на стене. Снова попросила юношу:
— Погаси свет!
— Но почему же гасить свет? Нона спит, а кроме нее, ко мне никто не войдет.
Придвинул кресло и сел рядом с ней. Вардисахар в плену стала как будто еще прекраснее. Снова нравилась ему его бывшая цацали. Обняв за шею, поцеловал ее около уха.
Женщина придвинулась. Он обнял ее за талию, притянул к себе, откинул голову и долго целовал сладкие, как сотовый мед, губы.
Арсакидзе расплел ей косы цвета спелых пшеничных колосьев, трижды обмотанные вокруг головы.
— Встань, пересядем на тахту, — попросил юноша.
— Здесь лучше, — заупрямилась она.
Он стал упрашивать ее, но Вардисахар упорно отказывалась. Юноша подхватил ее на руки и насильно положил на тахту.
Женщина встала.
— Лучше посидим, — сказала она. Арсакидзе подсел к ней. Вардисахар увернулась от его объятий.
Юноша обиделся. Она встала, опустилась на колени перед тахтой, склонила голову к Арсакидзе и вдруг, как дитя, заплакала навзрыд.
Юноша не стал расспрашивать о причине ее слез.
«Наверное, взволнована после долгой разлуки, — подумал он. — Ласка и нежность успокоят ее…»
Гостья попросила воды.
Утолила жажду и, развеселившись, принялась тараторить:
— Шорена ездила в Зедазени, вчера только вернулась оттуда. Дома застала Гурандухт. Обнялись, заплакали. Камни возопили бы, глядя на них. Скоро состоится обручение, — заключила она свой рассказ.
Расхваливала Вардисахар Гиршела, владетеля Квелисцихе. Этот человек почему-то не нравился Арсакидзе, ему неприятно было слушать о нем, но он не перебивал женщину.
— Вчера видела его мельком, — продолжала она. — Красив был эристав верхом на коне, ехал он стремя в стремя с царем Георгием. Отборные латники сопровождали их. Георгий сиял лицом, а Гиршел, владетель Квелис-цихе, — осанкой. На царе были латы позолоченные, на эриставе — посеребренные.
Арсакидзе был ревнив.
— Все же, который из них тебе больше понравился; Вардо? Царь Георгий или эристав Гиршел? — спросил он с насмешкой в голосе.
Женщина не поняла насмешки.
— По правде говоря, царь Георгий. Я не люблю верзил…
Арсакидзе вспыхнул, но смолчал. С балкона донесся шорох. Арсакидзе вышел. Собаку заперли на балконе, он выпустил ее и закрыл дверь на задвижку.
Вардисахар собралась уходить.
— Надо спешить, Шорена не ляжет без меня. Я должна ее раздеть.
— Подожди еще немного.
Он усадил ее на тахту и сел рядом. Откинул ей волосы и поцеловал в мочку уха.
Вардисахар снова защебетала:
— Хочу рассказать тебе один секрет. Под клятвой открыла мне его Гурандухт, мать Шорены…
Арсакидзе заинтересовался.
— О чем же тебе говорила Гурандухт? Но женщина вдруг заупрямилась… Арсакидзе стал настаивать.
— Поклянись, что даже Шорене не выдашь секрета. Арсакидзе трижды поклялся.
— Подумай только, — начала таинственно девушка, — твоя молочная сестра вовсе не Шорена.
— А кто же? — прервал ее пораженный Арсакидзе.
— Мзекала, дочь наложницы Колонкелидзе.
— А где Мзекала?
— Она умерла еще в колыбели.
Вардисахар немного помолчала, огляделась кругом и продолжала:
— Ну так вот… Твоя молочная сестра, оказывается, Мзекала.
— Почему же нам говорили, что мы с Шореной молочные брат и сестра?
— Наверное, Гурандухт побоялась пховского обычая заводить цацали. Потому и объявила вас братом и сестрой, — сказала Вардисахар и лукаво улыбнулась. Она без слов спрашивала его взглядом: «Ведь рад, что ты не молочный брат Шорены?»
Арсакидзе был поражен этим известием. Он даже не стал вникать в смысл улыбки своей собеседницы.
— Шорена росла одна в замке эристава. Из дворян не было никого поблизости. Не могла же она дружить с рабами! Выросли вместе, бывали вдвоем, и потому вас объявили молочными братом и сестрой, — сказала Вардисахар и снова испытующе посмотрела на юношу. Но на его лице ничего не могла прочесть, кроме изумления.
Она снова встала, собираясь уходить.
— Мы так долго не виделись, Вардо, отчего же ты торопишься уйти? — сказал он и заглянул ей в глаза. — Может быть, другой тебе приглянулся?
Девушка покраснела.
Это показалось ему подозрительным. Он вспомнил, как странно сверкали ее глаза, когда она говорила о царе Георгии.
Он обнял женщину за шею.
— Погаси светильник, — опять попросила Вардисахар.
— Нет, не погашу, — упрямо ответил юноша. Правой рукой он обнял женщину.
— Не надо, — взмолилась Вардисахар,-отпусти меня сегодня домой, в другое время я тайком уйду от госпожи и приду на всю ночь, если хочешь.
— В другое время? Тогда я другую найду! — Юноша разозлился.
Женщина зарделась. Юноша, не помня ни о чем, схватил ее и уложил на тахту, целовал ее в шею, в уста.
Уста Вардисахар рдели, как кизил, но она продолжала бороться.
Снова перехватил ей руки Арсакидзе, потянулся поцеловать ее, но вдруг отпустил и вскочил.
— Что это у тебя на груди? Девушка покраснела и ничего не ответила.
Юноша различил на груди Вардисахар следы укуса, Взбешенный, он грубо крикнул ей в лицо:
— Распутница, ты все еще продолжаешь блудить! С тебя не довольно, что тебя тискал аланский царь!
— Не оскорбляй меня незаслуженно, — сказала она. — Клянусь тобой, ни с кем не делила я любви к тебе.
— Не клянись мной, блудница! — крикнул юноша, — Ты собой клянись!
— Успокойся, успокойся!-умоляла Вардисахар. — Ты только успокойся, я расскажу тебе подробно обо всем.
— Что ты можешь мне рассказать больше того, что я вижу своими глазами!
Женщина встала, поправила рубашку. Ревнивец сорвал с нее три застежки.
— Где мои жемчуга?
Арсакидзе нашел их и вложил ей в руки.
— Это подарок твоего любовника? Не забудь, возьми с собой. Знаю, как ты жадна на подарки…
— Шорена подарила мне вчера эту рубашку с жемчужными застежками.
Юноша зло улыбнулся.
— Если не веришь словам моим, думай как хочешь, — сказала Вардисахар.
Ее спокойствие взбесило его еще больше.
— Говори сейчас же, чьи это укусы, не то не выйдешь отсюда живой.
Вардисахар бросилась к нему, закрыла ему рукой рот,
— Помолчи, шальной, разбудишь старуху. Имей терпение, расскажу все.
— Кто бы ни пришел ко мне, всем буду говорить, что ты распутница и лгунья!
Вардисахар оправила платье. Села в кресло, скрестив руки, и рассказала обо всем приключившемся с нею три дня тому назад.
— Царский скороход приходил во дворец Хурси. Это он поступил так со мною.
— Лучше бы убил тебя этот скороход! Женщина сидела и горестно плакала.
— Если ты не распутная, как же ты впустила в дом чужого человека? — спрашивал ее Арсакидзе.
— Подумай сам, как могла я, пленница, не впустить в дом царского скорохода? Да я не была одна — прислужница Мелания была дома…
— Если ты не врешь, скажи, как звали царского скорохода?
Она задумалась, подняла голову, взглянула в глаза юноше и в раздумье произнесла:
— Глахуна Авшанидзе.
«Так вот почему ты хвалила царя Георгия!» — хотел было сказать Константин, но прикусил язык.