Она крикнула лакею: "La bouche". Резким движением она так сильно перегнулась в сторону, как будто хотела засунуть голову под стул; потом с треском вынула изо рта челюсти и положила их в подставленную чашку.
- Вам нужны зубы для еды, а мне только для разговоров. Жую я нёбом, - с усилием завыла она голосом, который вдруг стал глухим и старушечьим. Он прокатился по галерее, благородные очертания которой были созданы для тонких, вдумчивых речей людей духа.
Кардинал беседовал с герцогиней о монетах и камеях. Он велел принести ящики и показывал ей некоторые экземпляры.
- Я никак не мог узнать, откуда вот эта. На одной стороне изображена виноградная кисть, а на другой под буквами иота и сигма амфора.
Она воскликнула, пораженная:
- Я ее знаю! Она с Лиссы, моего прекрасного острова. Я напишу епископу; вы позволите мне, ваше преосвященство, предложить вам еще несколько?
- В состоянии ли вы еще сделать это? - спросила Кукуру. - Ведь ваши земли отняты у вас.
- Вы правы, я совсем забыла об этом.
Она подумала.
- Ну, епископ пришлет мне монеты из любезности, - улыбаясь, сказала она.
- Нет, нет, оставьте это лучше!
Старуха была недовольна. Она опять вставила свои зубы и заговорила ясно.
- Друг Антон слишком много занимается такими глупостями, не поддерживайте его в этом. Он думает только о том, куда бы выбросить свои деньги, и у него ничего не остается для энергичных предприятий, от которых богатеют целые семьи. Если у нас есть деньги, то есть и обязанности!
Кардинал тихо вставил:
- Все в свое время, милый друг.
Он больше не обращал внимания на старую даму, искавшую подтверждения своего мнения у монсиньора Тамбурини. Он подул на покрытый резьбой камень и нежно провел по нему пальцем. Она насмешливо крикнула:
- Как он чистит его! Как он влюблен в этот вздор! Друг Антон, вы всегда были бабой!
Тамбурини опять обратился к Лилиан.
- Спойте что-нибудь, - сказал он, и под сладкой оболочкой, в которую он облек эту просьбу, смутно чувствовалось что-то грубое, как будто угроза господина и владельца. Она отвернулась, не взглянув на него. Мать резко крикнула:
- Ты слышишь, Лилиан, тебя просят спеть. Для чего ты берешь дорогие уроки?
Девушка беспомощно взглянула на герцогиню.
Та попросила:
- Сделайте мне удовольствие, княжна Лилиан.
Она тотчас же встала и медленно направилась к концу галереи. Там она остановилась и спела что-то. Ее не было ясно видно. Ее голос боязливо носился по галерее, точно придушенный сумраком. Сверкающая фигура мраморного мальчика за ее спиной прикладывала палец ко рту. Ей похлопали, и она вернулась на свое место, усталая и без следа оживления на щеках и в глазах.
Близилась полночь; герцогиня простилась. Ее ждала карета кардинала: она пожаловалась на длинную дорогу, и графиня Бла предложила ей сопровождать ее.
Обе женщины проехали Лунгару. На углу Борго на заднем плане мелькнули колонны св. Центра. Перед кабачками при свете садовых подсвечников сидел народ и пил вино. Некоторые с громкими криками играли в морру.
- У бедной Лилиан вид жертвы, которой нет спасения, - заметила герцогиня.
Бла объяснила:
- Жертва материнской политики.
Кукуру потеряла свое состояние. Она необыкновенно деловита и дает векселя под будущее своих дочерей; но слишком крупные векселя, ей ничего не останется. Вы ничего не слышали о покойном князе?
- Кое-что. Говорят, что он растратил все, что у него было, на актрис.
- К нему несправедливы, он давал деньги так же охотно актерам. Он был горячим поклонником открытой сцепы, и где бы в Неаполе или вообще в королевстве подобное учреждение ни боролось с трудностями, он являлся на помощь. В более поздние годы он сам разъезжал с труппой. Он сидел каждый вечер во фраке и черном парике, чопорный и глубоко серьезный, среди шумной публики самого низшего пошиба. В заключение он поднимался на сцену и кланялся. Актеры были его детьми, он женил их и давал им приданое, мирил ревнивых мужей и жен и выслушивал их любовные исповеди. Его семья не имела ничего еще при его жизни. Княгиня уже сорок лет любовница графа Бурнсгеймба.
- Все еще? - воскликнула в испуге герцогиня.
- Успокойтесь, ваша светлость. Вы слышали, что сказал кардинал: все в свое время. Теперь заботиться о содержании семьи приходится уже не матери, это должна делать Лилиан.
- Таким же способом?
- По-моему, худшим. Женщина с тонкой натурой и находясь в крайней нужде, возмущается против такого Тамбурини.
Они оставили за собой замок и мост Ангела и поехали по Корсо Витторио. Между гордой могилой цезарей и жалкими руинами недостроенной улицы над сверкающей рекой танцевали в развевающихся одеждах запоздалые веселые ангелы во плоти. Из резко очерченной тени, отбрасываемой новыми строениями, на лунный свет прокрадывались неопределенные фигуры, худые и ленивые. Они протягивали мягкие руки преступников проституткам, которые выходили им навстречу без шляпы, с открытой грудью, покачиваясь, вихляя бедрами и зевая.
- В самом деле... Тамбурини? - повторила герцогиня. - У него есть манеры, которым они учатся в ризницах. Дома он должен быть грубым.
- Он сын крестьянина и по натуре крестьянин со всеми его качествами. Самое характерное из них - скупость. Бедная Лилиан не разбогатеет от своих грехов.
- К чему же это варварство, к чему?
- Три года тому назад Лилиан любила принца Маффа. Я не говорю, что она не любит его и теперь. Ему нужны были деньги. После нескольких недель высокомерного кокетства она при известии о его помолвке потеряла голову и письменно предложила ему себя. Письмо ходило по рукам в клубе принца, и старуха Кукуру, чтобы спасти, что можно было, свела свою дочь с Тамбурини.
- С ничтожным священником! Какая нетребовательность!
- Монсеньер Бурнсгеймб тоже был ничтожным священником, когда княгиня снизошла до него. Впоследствии из него вышел кардинал. Мать надеется, что пурпур последует за дочерью в постель ее монсеньера. Что вы хотите, в такие вещи верят. Кроме того, для погибшей девушки постель монсеньера - настоящая очистительная ванна. Я не знаю, герцогиня, а знаком ли вам этот взгляд набожных людей?
- Я ничего не имею против такого взгляда, если только он принесет пользу бедной маленькой Лилиан.
- О, многие считают ее проступок уже искупленным, и через некоторое время она могла бы прилично выйти замуж, если бы...
- Если бы она не была так печальна, эта печальная княжна.
- Не только печальна. К своему несчастью, она, очевидно, придает значение человеческому достоинству. Я почти боюсь, что внутренно она возмущена!
- Она знает, по крайней мере, почему. А кардинал? Он допустил все это?
Карета свернула; они находились, возле церкви Иисуса.