В Москве, в тридцатых годах, проживал восточный человек не то армянин, не то перекрещенный персиянин, по имени Давьяк, по профессии колдун, предсказатель и алхимик. В его квартире можно было найти все атрибуты средневекового волшебника и астролога. В полумрачной комнате с очагом в середине сидела на печке сова, был и ручной ворон, черный кот и другие аксессуары колдунов и ведьм. Несомненно, что Давьяк был большой шарлатан, но интересны были его посетители, ездившие к нему, чтобы узнать свою будущую судьбу и секрет делать золото и драгоценные камни.
Одним из самых ревностных посетителей этого кудесника был некто Андрей Борисович, некогда очень богатый барин, масон-филантроп, у которого от прошлых времен осталось только знатное имя, важный чин, многочисленная богатая родня, но очень мало денежных средств, чтобы расточать их по-прежнему вправо и влево с барской щедростью. Главной целью Андрея Борисовича было стремление на пользу страждущего и бедствующего человечества. Мистик от рождения, он более всего вдавался в месмеризм, в переселение душ. Его библиотека была полна книгами, в которых говорилось о таинствах природы. Сведенборг и Эккартсгаузен были его любимыми авторами. Он с трудолюбием пчелы высасывал все, что только было заманчивого его воображению и недоступного простому человеческому смыслу. Дитя сердцем, он постоянно окружал себя детьми и бегал от взрослого человечества; только одних детей он считал честными и благородными, хотя эти «честные» усердно обкрадывали его сад и оранжереи.
Заботливость его о детях была очень оригинальна. Он был крестным отцом всей своей деревни и давал своим крестникам такие мудреные для крестьян имена, что последние так и умирали, не умея правильно затвердить своего названия. У него был крестный сын то Фусик, то Садик, то Тихик, то Зотик, то Капик, то Псой, то Дада, то Кукша, то Пуд. Крестницы его именовались: Стадулиями, Праскудиями, Кикилиями, Пуплиями. «Ишь имена какие выбирал наш барин, - говорили крестьяне. - Ум за разум у него зашел, не знаем, когда и праздновать их именины». Барин торжественно разрешал их сомнения. «Как, бишь, твоего сынишку-то зовут?» - спрашивал он, бывало, пришедшего. «Да Кукшею ваше сиятельство его именовали», - отвечал крестьянин, тоскливо махнув рукой. «Празднуется 21-го августа. А твоего?» - обращался барин к пришедшей бабе. «Уж и не выговоришь, батюшка! Сиглия, кажется». «Сиглии нет, - отвечал бывало барин. - Сиглитикия - такая есть. Празднуется января 5, октября 24». - «В какое же число праздновать прикажете, ваше сиятельство?» - «А когда родилась Сиглитикия?» - «Да в самой серединке. Месяцы-то мы плохо помним…» - «Ну, так 5-го января праздновать надо». - «С панталыку спятил наш барин», - говорили крестьяне. И, действительно, добрый к своим крестьянам, попечительный и заботливый, он последние годы стал сходить с ума.
Он завел у себя на дому школу для своих крестников и крестниц, но вместо того, чтобы учить их грамоте, приказал затверживать параграфы масонской ложи, к которой он сам принадлежал, строго наблюдая, чтобы эти параграфы были твердо заучены. Барин хотел всех своих крестьян сделать масонами и образовать их верными сынами отечества. Наставления его не были многочисленны и ограничивались всего тремя параграфами. Под конец он даже впал в галлюцинацию: ему стали представляться отжившие души, с которыми он будто бы беседовал и прозревал будущее; а то мысли его бродили в подземном пространстве, и ему виделись гномы, над которыми он воображал себя властелином.
На гномах, созданных каббалистами, и сосредоточились все его любимые мечтания и надежды.
Когда строилась московская железная дорога, он подавал прошение генералу Клейнмихелю [50] , предлагая ему сотрудничество своих подчиненных гномов, уверяя своим честным словом, что эта сволочь, которая разрабатывает подземные жилы благородных металлов и бронзовых руд, будет гораздо полезнее всех инженеров и землекопов в мире. Он так часто подавал Клейнмихелю прошения, что его даже формально просили не предлагать более своих услуг. Разумеется, на такой ответ он сильно негодовал и каждому из своих знакомых, встречая, жаловался: «Вообразите, мне отказали, я бы с ними кончил дорогу менее, чем в год. Вообразите, на этой неделе они в моей спальне праздновали свадьбу. Вообразите, вернулся я от Давьяка усталый и лег. Вдруг слышу шорох у моей постели. Открываю глаза и вижу, что к моему матрацу маленькие существа приставляют лестницу. «Что вам нужно?» - вскрикнул я в изумлении. «К вам с покорнейшею просьбою: позвольте нам сыграть у вас свадьбу, в вашей спальне». - «Как это можно? - возразил я. - У нас есть другие комнаты». - «Нам их не надо, - отвечал один. - Необходимо только одно ваше присутствие». Нечего было делать, я согласился. Вижу, через несколько минут вся моя спальня осветилась, из всех щелей вылезли маленькие уродцы, все одежды их блистали золотом, брильянтами, изумрудами. Вдруг явились столы, сервизы и пошел пир. Мысли мои мешались, я начал дремать под их музыку, как слышу, что кто-то ползет ко мне на кровать. То был гном. Он тащил с собою три огромных мешка с брильянтами, рубинами и изумрудами. С просьбою принять их в знак благодарности он сунул их ко мне под подушку. Я почувствовал, как голова моя высоко поднялась от этих мешков. «Только берите завтра их левою рукою, ваше сиятельство», - добавил мне гном - и скрылся. «А на утро нашли вы ваше сокровище?» - спрашивали барина. «Нет. Вообразите, я полез под подушку правою рукой, позабыв главное условие…»
Андрей Борисович под конец занялся составлением жизненного элексира, благодаря которому хотел прожить Мафусаиловы годы. Он был убежден, что молодеет, принимая какую-то вонючую жидкость, даже начал танцевать, желая показать, что молодость к нему возвращается, и даже собирался жениться. Он умер, говоря, что им найден секрет бессмертия.
Лет сорок назад в Гостином дворе и по Апраксиному по линиям бродил худой старик из отставных чиновников, по рассказам занимавший некогда довольно видное место в служебной иерархии, но за какие-то проступки принужденный покинуть службу. Эта личность имела одну замечательную физиологическую способность: он мог по неделям и более ничего не есть, а также употреблял непременно пищу испортившуюся, прокислую и с запахом. Купцы для него нарочно гноили мясо и пироги, которые давали ему, и он все это истреблял у них на глазах; нередко ему предлагали по полусотне протухлых яиц, которые он съедал не поморщась, даже со скорлупой. Этот субъект однажды был найден на улице умирающим и был страшно худ, видимо, от голода. Подобные приключения, кажется, нельзя отнести к довольно редким, но в данном случае этот отставной чиновник до того исхудал от ненормальной пищи, что тело его уподобилось скелету и, казалось, создано было лишь для анатомических занятий. Он решил воспользоваться этим, как средством для существования, и в своем углу начал за известную плату показывать свой «живой скелет».
Спекуляция удалась гораздо лучше, чем можно было ожидать. Привлечены были не только любопытные купцы: даже доктора приходили исследовать этот живой костяной остов. Спустя несколько лет у него было достаточно средств, чтобы удовлетворить свой голод, но, увы, благословение обратилось ему в проклятие. Чем больше он ел, тем становился жирнее, пока, наконец, принужден был прекратить свою обсервацию, а так как в сытые дни он ничего не скопил, то и принужден был возвратиться к старому ремеслу уличного нищего. На этом поприще его и унесла смерть.