Мишетта снова просунула в полуоткрытую дверь свое похожее на размалеванный череп лицо.
– Я иду за покупками, Натали, пусть мсье откроет в случае чего…
Фи Фи поднялся, чтобы налить горячего кофе хозяйке.
– Сколько сахара? Молока надо?
– Два куска… А молока побольше. Сделайте мне тартинку и себе тоже…
Было это восемь лет назад. С тех пор они хорошо узнали друг друга.
IV. Игры азартные и игры, требующие ловкости рук
Сегодня, как и восемь лет назад, над парижскими Улицами навис гнетущий зной. Фи Фи, устроившись все и том же коричневом кресле, наслаждался
прохладой, царившей в квартире Петраччи. В сад, правда, заглядывало желтое солнце, зато в комнате стоял сероватый полумрак. Натали отложила
перо; она ждала, когда совсем стемнеет, чтобы зажечь лампу, потому что нет ничего более противоестественного, чем электрический свет при
последних отблесках дня. В сумерках эта квартира в нижнем этаже парижского дома казалась еще более потаенной, чем чемодан с двойным дном. Фи Фи
только что вернулся из очередной поездки.
– По прежнему там, напротив, ни души? – спросил он, кивнув подбородком в сторону сада, где стоял флигель с закрытыми ставнями и каменным
крыльцом.
– Никого… Ну что? Как ездилось?
– Да так, ничего…
– Обедать останетесь?
– Если я вас не стесню…
– Мишетта!
Натали постучала в стенку у себя за спиной. Мишетта просунула в дверь голову.
– Мишетта, поставь прибор для Фи Фи и предупреди Луиджи, что скоро обед. – Мишетта молча закрыла дверь. – Сейчас приходится предупреждать его
заранее, иногда мы его по три раза зовем. Он теперь задумал что то совсем неслыханное… просто революция в технике, если получится.
Фи Фи не спросил, над чем работает Луиджи.
Когда Луиджи вошел, Фи Фи с Натали уже кончали суп. Натали обедала за своим столом, чтобы не менять места; ходить она могла, но не любила, чтобы
посторонние видели ее на ногах, в движении… Луиджи сел за овальный столик рядом с Фи Фи, так, чтобы не очутиться спиной к Натали. Серую куртку
он снял и остался в костюме, чуть обтрепанном, чуть залоснившемся. Не бродяга, не кочевник, нет, и все таки по его виду чувствовалось, что он
как то очень слабо связан с этими местами, где прожил всю свою жизнь. Он где то витал, был ко всему глух, слеп, нем…
– Эй! – окликнула его Натали. – Проснись!
Луиджи вздрогнул и улыбнулся жене.
– Откуда явился, Фи Фи? – спросил он. Ему, видимо, пришлось сделать над собой усилие, чтобы заметить, что в комнате есть еще люди.
– От своих стариков… Они совсем одряхлели, вот я и решил в последний раз попытаться пожить у нас в усадьбе. Но, поверьте, это хуже ссылки.
– Да что ты… – проговорил Луиджи, будто услышал эти слова в первый, а не в сотый раз.
Фи Фи имел невыносимую привычку повторяться.
– Видели бы вы меня в их старом домике в нашей Дордони! Комфорта там не ищи… Заросшие дорожки, под косогором ручей, где я в свое время играл с
двоюродными братьями в индейцев… Ну и тоска меня взяла! Все всплыло в памяти. Детство и отрочество, амбары фермеров, девушки… Но особенно
послевоенные годы. Я чуть не спятил.
Помолчали. Натали и Луиджи предпочитали не вызывать Фи Фи на разговоры об этом времени: они уже знали все наизусть. Сейчас он им скажет, что
сюрпризы, которые не спеша преподносит вам природа, тупое ее равнодушие, так же ему противны, как руки собственной матери и взгляд собственного
отца. Что он очень скоро стал позором для семьи, пробыв недолгое время в ее героях.
Сейчас он им скажет, что
сюрпризы, которые не спеша преподносит вам природа, тупое ее равнодушие, так же ему противны, как руки собственной матери и взгляд собственного
отца. Что он очень скоро стал позором для семьи, пробыв недолгое время в ее героях. И что он предпочтет, что угодно, лишь бы не жить там.
– Зря я туда ездил, надеялся – вдруг я изменился, а на поверку то же самое. Только пережевывал, как вол, прошлое. Это уже не передышка во
времени, а полный застой. Одни лишь картины прошлого, а вот для будущего – ничего, ровно ничего. Просто невообразимо… Не могу же я осесть без
дела на собственной земле и к тому же навсегда. Понятно, так продолжаться не могло, тем более что я, по видимому, надоел моим любящим родителям,
действовал им на нервы. Впрочем, я их вполне понимаю…
Натали деликатно обсасывала цыплячью косточку.
– Вы напоминаете мне Жан Поля Гийома …
– Почему это? Не вижу ни малейшего сходства. Во первых, он не сидел на мели… А если вы добавите ко всем моим радостям, что я еще влип, когда
сбывал американский электрический биллиард у Феликса…
– Что ты говоришь? Влип? – Луиджи вздрогнул, как человек, внезапно разбуженный ото сна. – У Феликса, на площади Республики?
– Да… Вообрази, полиция у Феликса! Что тут было!… Этим господам понадобилось проверить лицензии на ввоз. Что они очумели, что ли?
– Скажите на милость… – Натали пригладила гребешком свои и без того гладкие волосы.
Они не расслышали звонка, но, надо думать, Мишетта открыла, потому что дверь вдруг с грохотом распахнулась, будто на нее налегли с той стороны
плечом, и в комнату ворвался новый гость.
– Только ничего не говорите, Натали! Я ее закрою, сейчас закрою! Целую ручку! Ага, подонок рода человеческого уже здесь! Привет, Фи Фи! Добрый
вечер, господин Петраччи!
– Добрый вечер, Лебрен. – Луиджи поднялся, швырнул салфетку на стол. – Я увожу с собой Фи Фи, дообедаем завтра.
Фи Фи безропотно встал и поплелся за Луиджи.
– Дракула – дурак! Эй, Фи Фи! – крикнул ему вслед тот, кого звали Лебрен.
Луиджи прикрыл за собой дверь, ведущую в коридорчик. «Да, бывают дураки», – сказал он. В магазине уже были опущены железные жалюзи, Фи Фи
наткнулся на биллиард, больно ударился и застыл на месте, ожидая, когда Луиджи зажжет в подвале свет. Зажег… светлый прямоугольник двери,
ступеньки…
Лампа с противовесом освещала только верстак, на котором поблескивали какие то металлические предметы, а все остальное помещение было погружено
в темноту. Лишь с трудом можно было разглядеть сводчатый потолок, нагромождение мебели. Луиджи подтянул лампу, и на столе, стоявшем возле
верстака, появилась рука в натуральную величину и нога, согнутая в колене, как будто на столе сидел человек, нога в штанине, обутая в черный
полуботинок на шнурках…
– Разреши, я зажгу другую лампу, – сказал Фи Фи, – а то это логово автоматов действует мне на печенку.
Под сводом вспыхнула лампочка, тусклая, грязная. Ящики, сундуки, кофры, этажерки… все битком набито какими то вещами самого неопределенного
назначения. Позади вырисовывались голые кирпичные стены. Автоматы в зависимости от размеров стояли – побольше на полу, поменьше на полках,
идущих вдоль стен, самые маленькие – на столиках и этажерках. Фи Фи уже давным давно пригляделся к коллекции Луиджи, но в присутствии этих
человекообразных роботов с блаженной улыбкой на устах, готовых подобно бегунам сорваться по судейскому свистку с места, при виде всех этих
неподвижных фигур с пружинными мускулами ему почему то становилось не по себе… Там, в темноте, огромный клоун в костюме, расшитом блестками,
висит на трапеции, готовясь сделать кульбит… Фокусник с бородкой, во фраке, склоняется над лежащей навзничь декольтированной дамой в тюлевом
платье, которая по его приказанию станет парить в воздухе… «Кокетка» ждет лишь знака, чтобы вынуть из пудреницы пуховку и поднести ее к своему
крошечному носику, вертя слева направо головой перед ручным зеркальцем.