Он творил, и это было святое искусство. Еще неумелый, неловкий и прилежный, еще не научившийся плутовать с самим собой, Кристо старался
показать свои чувства во всей их предельной наготе. Человеку, не посвященному в тайный мир Натали и Кристо, это произведение, исполненное
мистического восторга, возможно, покажется непонятным, даже несколько с сумасшедшинкой, но если в один прекрасный день оно попадется на глаза
людям посторонним, даже они почувствуют, пожалуй, ту великую притягательную силу искусства, что исходит от негритянских божков и картин
гениальных художников. В искусстве или все – или ничего, творить можно или в полной простоте душевной – или во всеоружии высшего умения… Самое
губительное для искусства – застревать где то на полпути: немного знать, немного уметь, но таков наш повседневный удел, пресная баланда
искусства. Если механической картине Кристо суждено было быть оконченной и если в будущем в лавке старьевщика ее обнаружит любитель раритетов,
он возрадуется от души.
А тем временем, разрываясь между лицеем, посещениями мастерских, приготовлением уроков и своей работой над подарком, Кристо почти не виделся с
Натали. Все, что он делал, находилось в непосредственной с ней связи, книги и цифры, луна и лунный свет, сама красота, музыка, картины, солнце и
природа – все это он видел, ощущал, воспринимал только через Натали, только в связи с Натали. Он так ее любил, что у него не хватало на нее
времени. А Натали он был необходим каждый день, его всегда ей недоставало, и каждый день зиял его отсутствием; она ждала его с нетерпением,
словно мальчуган был мореплавателем, отправившимся завоевывать целый свет, открывать Америки. Мысленно она следовала за ним, неподвижная в своей
наглухо запертой вселенной, в обществе Голема, Агасфера, Копелиуса, Галатеи… замурованная между магией и наукой, бутафорией и реальностью. В
последнее время Натали видела Кристо так редко, что даже звонила госпожа Луазель: он здоров, правда, немножко нервничает. Сегодня четверг,
значит, он снова убежал в мастерскую, а возможно, и к Марселю… И верно, Кристо был у Марселя. Когда он явился в чуланчик, Марсель отложил в
сторону кусок металла, напильник и сказал:
– Покажи.
Кристо положил лист бумаги на высокий пюпитр, развернул его: уже в тысячный раз он демонстрировал Марселю эскизы своей живой картины!
– Ну вот, лучше не выходит…
Марсель еще ничего не сказал, а в голосе Кристо уже послышались слезы, конечно, Марсель, как и всегда, скажет: «Переделай. Нехорошо получилось».
Но Марсель молчал. От нетерпения Кристо зашагал было по чуланчику, но шагать было негде.
– Первым делом, – начал Великий Немой, – я должен разобраться, кто здесь изображен. Напишешь на каждом имя… А потом укажи, какое движение кто
должен делать.
Кристо почувствовал во всем теле такую слабость, что вместо ответа беззвучно пошевелил губами: значит, Марсель одобрил его проект! Дрожащей от
волнения рукой Кристо принялся размечать свою картину; сначала в середине он написал: «Натали». Она сидела в самом центре, широко раскинув руки…
Справа от нее – коленопреклоненный Луиджи, он изображен в профиль, череп его открыт, как ящичек, и в нем множество колесиков; слева от Натали
дети: Кристо обнимает Малыша, и оба готовятся взлететь с помощью крыльев, вернее, крылышек… Над Луиджи виднеется еще один персонаж – это Фи Фи,
одну руку он протянул к Натали, а другой вцепился в спинку кресла. У него тоже есть крылья, только они свисают, как тряпки.
– Фи Фи я сразу узнал, – проговорил Марсель, – как вылитый получился… и даже зубы его, словно у людоеда.
У него тоже есть крылья, только они свисают, как тряпки.
– Фи Фи я сразу узнал, – проговорил Марсель, – как вылитый получился… и даже зубы его, словно у людоеда. Разве, по твоему, у него только пять
зубов? А ты Фи Фи еще помнишь?
– Помню, потому что он был летчиком и еще из за зубов. По твоему, ему надо сделать тридцать шесть зубов? Только, если они будут такие же
большие, как настоящие, места не хватит.
– Зато вы с Малышом слишком маленькие…
– Мы же дети… А потом, не влезает.
– Ты сделал Малыша больше себя, что же это получается?
– А разве можно самого себя делать больше?
– Раз ты старше, значит, можно… Да, народу целая куча. Хватит. Теперь укажи, какие кто должен делать движения, а потом пойдем дальше.
– Натали поворачивает голову направо и налево. Я нарисовал ее в венке, потому что это день ее рождения. Она разводит руками, а потом складывает
их…
– Не выйдет. Не годится, чтобы руки из рамы вылезали. Оставь руки в покое.
– Хорошо, – согласился Кристо, и на лице его промелькнуло недетски горькое выражение.
– Ладно, подумаем. Если она все время будет подымать и опускать руки, со стороны покажется, будто она гимнастику делает. Подумаем. Идет?
– Хорошо, – повторил Кристо. – Тогда я ей сделаю очень большие руки. Луиджи наклоняется, целует босую ногу Натали, наклоняется и распрямляется,
наклоняется и распрямляется. А колесики в голове пусть движутся все время: ведь Луиджи все время думает. Знаешь, я не смог вложить ему в голову
протезы, о которых он думает, слишком мало места. Я нарисовал их отдельно, видишь, какие большие. У протезов сгибаются колена и лодыжки. А ты
видел когда нибудь босую Натали? Ножки у нее маленькие маленькие, гладкие, знаешь на что похожие? На молочные булочки, так бы и съел.
– Не видел я ног Натали. Я людям на ноги не гляжу. Пусть художники глядят. Затем…
– Затем… Мы, дети, бьем крыльями, они сейчас маленькие, но еще подрастут… А ты не можешь сделать такой механизм, чтобы мы с Малышом взлетали?
Долетим вот досюда, а потом снова опустимся…
– Так мы и через три года не кончим… Подумаем.
– Фи Фи пусть сидит прямо так. Незачем ему шевелить крыльями, они же тряпичные. Он не будет двигаться.
– Дальше.
– А ты не можешь сделать так, чтобы он зевал? Ведь правда, хорошо будет? Ну ладно. А вот здесь за Луиджи и Фи Фи Беатриса, моторизованная, на
римской колеснице. Пусть у колесницы колеса вертятся. А это ракеты: долетят до Луны и обратно, до Луны и обратно… Просто так, для красоты. С
этой стороны над нами с Малышом, но под ракетами, вон там, в углу, люди, они ничего не делают, просто касаются друг друга лбами, а у них под
ногами ползает черепаха, наткнется на какую нибудь ногу и поворачивает… А здесь маленькая счетная машина.
– Смотри ка, а я и не догадался… Прошлый раз ее вроде не было.
– Я ее дорисовал… Пусть она будет, а? Скажи, Марсель!
– Подумаем.
– А отсюда из машины выходят цифры… Знаешь, как будет красиво!
Воцарилось тягостное молчание: Марсель не пожелал высказываться.
– А тут, – продолжал Кристо несчастным голосом, – под левой рукой Натали – Миньона, она качает младенца и тянется к Натали… если, конечно, можно
это сделать.
– Она здорово у тебя получилась… Я ее сразу узнал, хорошенькая. Вот насчет ресниц, так это ты того… преувеличил.
– Да ее по ресницам узнают, никто не верит, что у нее ресницы настоящие.