Флори заложил руки за голову и потянулся.
– Надо идти, пока чертово солнце не поднялось слишком высоко. Чуют мои кости, жара в этом году будет адская. Да, доктор, мы все спорили, я даже не спросил вас о новостях. Я ведь только вчера из джунглей и через пару дней обратно. Какие происшествия в Кьяктаде? Скандалы?
Доктор сразу перестал улыбаться. Он снял очки, без которых сделался похожим на черного спаниеля с влажными карими глазами и, глядя вдаль, заговорил гораздо тише, без прежней решительности.
– Сказу вам, друг мой, затеваются самые неприятные дела. Вы, наверное, будете смеяться, признаков пока никаких, но я в беде. Вернее, мне грозят большие беды. Уши европейцев ничего не услышат, но там, – он махнул рукой в направлении базара, – плетутся страшные козни, поверьте, страшные.
– Может, все‑таки поясните?
– Ахх, строится интрига, ужасная, с целью меня опорочить и уничтожить. Вам, англичанину, такие вещи непонятны – я навлек вражду некого У По Кина, местного судьи. Чрезвычайно опасный враг, несущий тысячи несчастий.
– У По Кин? Кто такой?
– Огромный, очень толстый, очень зубастый человек, его дом недалеко отсюда.
– А, тот жирный мерзавец? Знаю.
– Нет‑нет! – с горячностью воскликнул доктор. – Не знаете, друг мой! Английский джентльмен не может знать подобную натуру! У По Кин больше чем мерзавец, он… трудно выразить, слова меня подводят. Это крокодил в человеческом обличье – лютый и кровожадный крокодил. Все его злодеяния! Его разбои, зверства! Он портил девушек, насилуя их на глазах матерей. Английскому джентльмену не представить такую низость. И вот этот злодей поклялся меня уничтожить.
– Наслышан я о нем. Видимо, превосходный экземпляр местного законника. Бирманцы говорили, что, занимаясь рекрутством, этот распутник набрал целый полк из своих внебрачных сыновей. Правда?
– Вряд ли, он не настолько стар, но подлость его несомненна. А теперь он поставил целью сгубить меня, потому что я слишком много знаю и вообще ненавистен ему, как любая честная личность. Действовать будет излюбленным приемом всех негодяев – станет распространять обо мне самую скверную, самую жуткую клевету. Он уже начал.
– Кто ж поверит жирному борову? Какой‑то мелкой сошке в сравнении с вашим положением.
– Ахх, мистер Флори, вам не понять восточного коварства. У По Кин сокрушал чиновников и покрупнее. Найдет способ вызвать доверие. Именно поэтому… ахх, непростая, непростая ситуация.
Доктор отвернулся и начал ходить по веранде, протирая очки носовым платком. Он явно чего‑то не договаривал, стеснялся. Видя его таким встревоженным, Флори открыл было рот предложить свою помощь, но промолчал, ибо хорошо знал бесполезность вмешательства в конфликты восточных людей. Белому никогда не добраться тут до сути, всегда останется нечто неясное, козни под кознями, интриги внутри интриг. Кроме того, одна из главных заповедей пакка‑сахибов – держаться в стороне от «туземных свар». Он неуверенно проговорил:
– А что за ситуация?
– Дело в том, если бы… ахх, друг мой, я боюсь снова вызвать ваш смех. Если бы только я мог стать членом вашего Европейского клуба! О! Как бы все для меня изменилось!
– Клуб? Зачем? Чем это поможет?
– Друг мой, в такого рода обстоятельствах важнее всего престиж! У По Кин не нападет открыто, он пустит сплетни, слухи, а поверят или нет всецело будет зависеть от степени моей близости европейцам. Так уж сложилось в Индии. Нас уважают и мы поднимаемся, не уважают – падаем. Рукопожатие и дружеский кивок тут значат больше сотен официальных наград. И вы не представляете, как ценно состоять в клубе, считаться как бы европейцем – недосягаемым.
Личность члена клуба священна.
Собравшийся уходить Флори стоял и смотрел на дорогу. Его всегда переполняло стыдом, если в беседах с доктором мелькал болезненный вопрос о цвете кожи. Хотя расизм в Индии кажется нормальным, естественным как воздух, неприятно ощущать унижение приятеля.
– Вас могут выбрать уже на следующем собрании, – сказал Флори. – Не поручусь, что выберут, однако не исключено.
– Надеюсь, мистер Флори, мои слова не прозвучали просьбой мне посодействовать? Ради бога! Возможности ваши ограничены, я знаю, я всего лишь отметил, что прием в клуб надежное средство защиты…
Флори нахлобучил панаму и легонько похлопал стеком уснувшую под шезлонгом Фло. Ему было очень не по себе. Он понимал – хвати у него духа на пару схваток с Эллисом, доктора Верасвами наверняка примут. И доктор его друг, вернейший, едва ли не единственный. Сколько часов они провели в разговорах, доктор бывал у него и очень хотел представить Флори своей супруге (благочестивая индуска с ужасом отказалась). Они вместе ездили на охоту – обвешенный боевым снаряжением доктор, пыхтя, карабкался по скользким, засыпанным листвой бамбука склонам, и весело сверкало ни разу не пущенное в ход оружие. Честь требует, совесть взывает поддержать доктора. Но доктор прямо никогда не попросит, а сам он не способен отстаивать его. Нет, не способен! И думать нечего. Флори сказал:
– По правде говоря, вопрос сегодня поднимался, и скотина Эллис, естественно, побрызгал слюной насчет «черномазых», когда Макгрегор предложил нам принять кого‑нибудь из азиатов. Полагаю, пришло распоряжение.
– Да, я слышал. Подобные вещи тут же становятся известны. Это и навело меня на мысль.
– Решающим, видимо, будет июньское собрание. Я, разумеется, проголосую «за», но сделать больше, к сожалению, не сумею, попросту не в моих силах. По‑моему, тут все зависит от Макгрегора. Вполне вероятно, вас выберут, хотя натужно, из‑под палки. Они совсем свихнулись на «чистоте» их клуба.
– Конечно, конечно, друг мой! Пожалуйста, не беспокойтесь. Еще вам не хватало из‑за меня испортить отношения с братьями по крови. Умоляю вас, подальше от неприятностей! Сам факт вашей дружбы со мной невероятно мне помогает. Престиж, он как термометр, и с каждым вашим визитом ко мне ртутный столбик подрастает еще на полградуса.
– Что ж, будем стараться предельно раскалить его. Боюсь, кроме этого немногим смогу помочь.
– Но это много, поистине много, друг мой! И вот еще, только не смейтесь, вам ведь тоже надо остерегаться. Рядом крокодил! Узнает, что вы за меня, – мгновенно нацелится и на вас.
– Ясно, доктор. Буду остерегаться чудища. Хотя чем, собственно, ваш крокодил способен мне навредить?
– В любом случае, он попытается. Я знаю, его тактикой будет убрать моих друзей, и он посмеет оклеветать даже вас.
– Меня? Ну, дудки! Не дотянется плебей до римского патриция. Я ж как никак англичанин!
– Но все же берегитесь, друг мой. Не стоит его недооценивать. Крокодилы всегда… – доктор пощелкал пальцами, образные выражения у него частенько путались, – всегда бьют по больным местам!
– О‑о, доктор, неужели крокодилы столь чутко различают наши слабости?
Оба рассмеялись. Теплота отношений позволяла им вместе посмеяться над забавной английской фразой доктора. Возможно, в глубине души доктор сейчас был несколько разочарован тем, что Флори не ринулся спасать его, однако он скорей бы умер, нежели обнаружил это. А Флори более всего мечтал оставить крайне смущающий сюжет.
– Ладно, действительно пора идти. Счастливо оставаться, доктор, на случай, если не увижу вас до отъезда. Надеюсь, выборы пройдут нормально. Макгрегор – неплохой старый пень. Осмелюсь предположить, он дожмет их с вашим приемом.