– …и сходишь к Жюстену, попросишь у его родителей позволения привести его сюда. Будь с ним поласковее… Если я пошлю за ним кого нибудь из инспекторов, малыш
насторожится, а характер у него, должен сказать, не из мягких… Ты ему просто скажи, что я хочу поболтать с ним.
– А если мать решит сопровождать его?
– Настаивай на своем: матери не к чему присутствовать при нашем разговоре.
Мегрэ остался один. Ему было жарко. Из под простыни торчала трубка, и под потолком плавало легкое облачко дыма. Он закрывал глаза, и сейчас же – снова и снова – перед
ним возникал угол улицы Святой Катерины. И он больше не был комиссаром Мегрэ, он превратился в мальчика певчего… Каждое утро он пробегал по одной и той же дороге в один
и тот же час. А для храбрости вполголоса разговаривал с самим собой.
Вот он обогнул угол улицы Святой Катерины…
«Мамочка, купи мне, пожалуйста, велосипед…»
Итак, мальчишка репетировал сцену, которую, вернувшись с обедни, хотел разыграть перед матерью. И это было трудно, очень трудно… Хотелось найти иной, более тонкий ход…
«Знаешь, мама, если б у меня был велосипед, я бы мог…»
Или так:
«Я уже скопил триста франков… Если ты одолжишь мне недостающую сумму, которую я обещаю тебе вернуть – заработаю в церкви, я бы мог…»
Вот он и на углу улицы Святой Катерины… Через несколько секунд раздается второй удар колокола приходской церкви. Стоит пробежать какие нибудь полтораста метров по темной
и пустынной улице, как уже рядом внушительная дверь больницы…
Бегом… Скорее… Только мелькают блики света между фонарями…
Мальчик сказал:
«Я поднял голову и увидел…»
В том то и вся загвоздка. Судья живет почти посредине улицы, на полпути от площади Конгресса к казармам. И он ничего не видел, ничего не слышал. Муж больной женщины из
сорок второго номера живет ближе к площади Конгресса, по правую сторону улицы, и он слышал, как кто то быстро бежал.
Однако через пять минут на тротуаре не оказалось ни трупа, ни раненого. Никто не слышал шума машины – ни легковой, ни грузовой. Дежурные агенты, делавшие обход, не
приметили ничего необычного – ну, скажем, человека, несущего на спине другого.
Температура, видимо, подскочила еще выше, но Мегрэ больше не хотелось ставить градусник. Так было хорошо. Так было лучше. Слова рождали образы, а образы становились
неожиданно четкими и рельефными.
Совсем как в детстве, когда он бывал болен, – тогда ему казалось, что мать, склонившись над ним, становится большой пребольшой и не помещается в комнате.
Да, да… конечно, тело лежало на тротуаре и казалось таким длинным, потому что человек был мертв… И в груди его торчал нож с темной рукояткой…
А позади, в нескольких метрах, стоял другой – тот самый, у которого были светлые, очень светлые глаза… И он бросился бежать…
Бежал он по направлению к казарме, а Жюстен удирал со всех ног в обратном направлении.
– Так!
Что – так? Мегрэ произнес это слово вслух, будто в нем крылось решение проблемы, будто оно само по себе приводило к решению проблемы. И Мегрэ, со вкусом попыхивая
трубкой, удовлетворенно улыбался.
Вот так же случается с пьяницами. Бывает, что они ясно представляют себе подлинную сущность вещей, но, к сожалению, не в состоянии толком изложить ее, и она вновь
растворяется в каком то тумане, стоит им только протрезветь.
Именно тут и кроется какая то ложь. И Мегрэ, пышущий жаром, попытался детально воссоздать всю картину.
– Нет, Жюстен не выдумал…
Его страх, смятение в то утро, когда он прибежал в больницу, не были притворными.
– Нет, Жюстен не выдумал…
Его страх, смятение в то утро, когда он прибежал в больницу, не были притворными. Не выдумал он и того, что тело, лежавшее на тротуаре, казалось ему слишком длинным. К
тому же есть и свидетель, слышавший, как он бежал.
А что сказал по этому поводу судья, язвительно ухмыляясь?
«Вы все еще доверяете свидетельским показаниям детей?»
Или что то в этом роде. Именно судья и ошибается. Дети никогда не выдумывают, потому что нельзя создать что то из ничего. Правда всегда строится на… на прочной основе, и
дети, даже переиначив все на свой лад, никогда ничего не выдумывают. Так…
Так! Снова удовлетворенное «так» – Мегрэ не раз и не два повторял это словцо, будто поздравляя себя с победой.
На тротуаре лежало тело…
И, разумеется, поблизости стоял человек. Действительно ли у него светлые глаза?
Возможно, что и так.
Потом оба побежали.
Мегрэ готов был присягнуть, что старик судья не мог врать преднамеренно.
Жарко, душно! Пот заливал глаза. Тем не менее Мегрэ опять соскочил с постели и успел снова набить трубку до возвращения госпожи Мегрэ. А раз уж встал, то надо
воспользоваться этим. И, открыв шкаф, он налил из бутылки полный стакан рома и выпил. Ну и пусть подпрыгнет температура – ведь все уже будет закончено!
Вот ведь здорово! Это вам не обычное расследование, а расследование, произведенное в постели! Этого мадам Мегрэ оценить не способна.
Нет, судья не солгал, и тем не менее ему хотелось сыграть шутку с мальчиком, которого он ненавидел, как ненавидят друг друга мальчишки сверстники.
Наверно, они уже шагают по улице… А вот уж поднимаются по лестнице… Легкие, летящие шаги ребенка… Госпожа Мегрэ открывает дверь и подталкивает вперед маленького Жюстена.
Его морская куртка из грубой шерсти покрыта мелким бисером дождевых капель. От нее пахнет мокрой псиной.
– Подожди, малыш, я сниму твою куртку.
– Я сам сниму.
Госпожа Мегрэ подозрительно взглянула на мужа. Конечно, она не поверила, что он курит ту же самую трубку. Но кто знает, подозревала ли она, что он осушил стакан рома!
– Присядьте, Жюстен, – произнес Мегрэ, указывал на стул.
– Благодарю. Я не устал.
– Я пригласил вас, чтобы поболтать с вами по дружески. А что вы собирались делать?
– Решать задачу…
– Значит, несмотря на все треволнения, вы все же ходили в школу?
– А как же не пойти?
Да, самолюбивый мальчишка. Петушится еще больше, чем прежде.
– Мадам Мегрэ, будь любезна, присмотри за отваром из овощей на кухне. И закрой дверь.
Когда жена вышла, он подмигнул мальчишке и, перейдя на «ты», попросил:
– Дай ка кисет с табаком, вон он, на камине… Вынь из кармана моего пальто трубку. Благодарю, дружок. Ты не испугался, когда за тобой пришла моя жена?
– Нет, – гордо заявил Жюстен.
– Тебе было досадно?
– Еще бы! Ведь все твердят, что я выдумываю.
– А ты ведь не выдумываешь, верно?
– На тротуаре лежал мертвый человек, а другой…
– Не торопись!
– Что?
– Не так быстро… Садись…
– Да я не устал.
– Знаю, но зато я сам устаю, когда вижу, что ты стоишь…
Мальчик присел на краешек стула и, свесив ноги, принялся ими болтать; между короткими штанишками и длинными носками торчали голые колени.
– Скажи ка мне, какую штуку ты отмочил с судьей?
Вспышка возмущения, – Я ничего ему не сделал.
– Ты знаешь, о каком судье я говорю?
– О том, который вечно торчит за окном и похож на филина.
– Пожалуй, на сову… Что же произошло между вами?
– Я никогда с ним не говорил, – Что же произошло между вами?
– Зимой я его не видел, потому что, когда я проходил мимо, занавески были всегда задернуты.