Какая-то женщина лет сорока, весьма нервического вида, заявила визгливо:
— Ну, я вам скажу! В жизни не встречала такого произвола!
— Всего на минутку, мэм, — вежливо сказал Брэндон. — Я сам не рад, но мне надо выяснить, кто видел женщину, оставившую ребенка.
Однако миссис Парди оказалась единственной свидетельницей. Она оставила шерифу свой адрес в Альбукерке, после чего Брэндон дал команду человеку в дверях отправлять автобус в путь.
— Итак, сынок, — проговорил шериф, — похоже, мы с тобой заимели ребеночка.
— И дело о похищении заодно, — мрачно добавил прокурор.
— Думаю, если мы порыскаем по городским телефонным будкам неподалеку отсюда, — заявил шериф, — то найдем мамашу, которая уселась на пол, чтобы не быть замеченной через стекло дверей. Надо предупредить Отто Ларкина. Мэм, — обратился он к продавщице киоска, — вас не затруднит позвонить начальнику полиции Ларкину и попросить немедленно прибыть сюда? Если его не окажется на месте, передайте дежурному, что шериф и окружной прокурор находятся здесь и хотят, чтобы полиция приступила к работе. — Повернувшись к Селби, Брэндон сказал тихо: — Ларкин обидится, если мы начнем расследование без него. Все произошло в пределах городской черты, следовательно, это его дело. «Блейд» опубликует язвительную статью о том, что мы выпихиваем Ларкина с его территории… Все, все, ребята! Расходитесь! Если никто из вас не видел женщину с ребенком, вам не остается ничего иного, как заняться своими делами.
Малышка продолжала мирно спать в своей корзине, большой палец ее крошечной ручки был наполовину засунут в рот. Какая-то особенно назойливая муха заинтересовалась этим мокрым пальцем, и Селби безуспешно пытался отогнать ее. Прокурору казалось, что со стороны он выглядит очень глупо.
Отто Ларкин возник через пять минут. Он был слегка тучноват и обильно потел. Пот мгновенно испарялся, но на коже оставалось некое подобие маслянистой пленки. Создавалось такое впечатление, что от жары жир растапливается и сочится сквозь поры. Деловой костюм Ларкина из тонкой шерсти был весь измят и утратил форму, но зато козырек полицейской фуражки украшала блестящая золоченая накладка.
Селби изложил шефу полиции основные факты и поделился теорией Брэндона, согласно которой женщина ускользнула, воспользовавшись предварительно телефоном-автоматом поблизости от станции.
Ларкин распорядился, чтобы полицейские обошли все телефонные будки вокруг станции. Капитан орал так, что привлек внимание как ожидающих пассажиров, так и персонала станции.
— Так, — заметил Селби, — у нас на руках остался ребенок.
Начальник полиции заглянул в корзинку и неопределенно хмыкнул.
— Думаю, миссис Брэндон позаботится о ребеночке некоторое время, — сказал шериф, — пока мы не решим, что делать дальше.
Селби с явным облегчением проговорил:
— Замечательная идея. Может быть, предупредим ее?
Огромные лапы шерифа сгребли плетеную колыбельку:
— Не надо. Она будет счастлива что-нибудь сделать для малышки.
Селби поднял багажные сумки.
— Мы будем у Брэндона, шеф, — сказал он Ларкину.
— Отлично, ребята, — бросил тот таким тоном, как будто на него свалилась ответственность, непосильная для шерифа и прокурора. — Я все сделаю как надо, можете не беспокоиться.
Глава 2
Увитая виноградной лозой веранда перед домом Брэндона служила прохладным убежищем от пламени ослепительного дня. Зеленая листва создавала даже какое-то подобие влажности, давая шерифу и окружному прокурору столь желанную передышку от сухого жара.
Миссис Брэндон вот уже более тридцати лет делила судьбу своего мужа: выпас скота, засухи на ранчо, фермерство. Ей редко доводилось жить в изобилии, но частенько приходилось испытывать удары судьбы, когда все, нажитое их тяжелым трудом, исчезало как дым. Но трудности лишь закалили ее характер. Она научилась философски относиться к жизни и придавать значение только тому, что действительно что-то значило. Ее жизненным кредо было — «помогай ближнему». Она умела создавать вокруг себя атмосферу уверенности и устойчивости. Миссис Брэндон могла приготовить обед на большую команду поденщиков, протянуть руку помощи немощному соседу или уложить единственным выстрелом с двухсот ярдов бегущего койота.
Младенец проснулся. Селби и Брэндон, покуривая на прохладной веранде, слышали капризные нотки в голосе ребенка, слабый и бесполезный протест против несправедливости окружающего мира. Брэндон подошел к двери:
— Мать, может быть, тебе помочь?
Из кухни донесся голос миссис Брэндон:
— Я управлюсь. Она успокоится, когда я подогрею бутылочку.
— А ты еще не подогрела?
— Я купала девочку. Бедная крохотулька — столько проехать в автобусе и не ополоснуться. Возвращайся на место и поговори с Дугом. Здесь я все сделаю сама.
Брэндон вернулся с застенчивой улыбкой на лице:
— Снимай пиджак и отдыхай.
Селби вылез из пиджака, повесил его на спинку стула, закинул ноги на балюстраду веранды и закурил.
Спустя некоторое время к ним присоединилась и миссис Брэндон. Она не предпринимала никаких попыток скрыть свой возраст. Большая часть ее жизни прошла в тяжелом труде, вдали от салонов красоты. Ее образ жизни требовал мускулатуры, которую не приобретешь, сидя на диете шестидесятилетних дам, стремящихся сохранить фигуру двадцатилетних. Иногда она сама говорила: «Я ем от души, сплю, как бревно, работаю, как лошадь, и наслаждаюсь жизнью». Какая-то часть этой суровой философии, видимо, нашла отражение в чертах ее лица — наблюдательные прохожие на улицах частенько оборачивались ей вслед, когда она шествовала мимо них.
В Мэдисон-Сити было свое избранное общество — кружок, который миссис Брэндон старалась избегать всеми силами. Иногда представительницы этого общества, лет на пятнадцать — двадцать моложе миссис Брэндон, изнемогая в бесполезной борьбе с лишними фунтами, говорили, что охотно отказались бы от диеты, если бы у них был такой же здоровый внешний вид, как у жены шерифа.
Селби всегда чувствовал себя великолепно, когда находился в обществе миссис Брэндон. Она заботилась о нем по-матерински и в то же время тактично, чтобы ненароком не сунуть нос в личные дела Дуга.
— Что ты сумела узнать? — спросил шериф у своей жены, которая устроилась в кресле и внимательным, хозяйским взглядом окинула веранду — не надо ли что-нибудь сделать.
— Мать оказалась очень заботливой. Думаю, она советовалась с доктором о том, как кормить малютку. Формула питания напечатана на машинке, указано также время кормления, есть и другая полезная информация. Я нашла все в маленькой сумке, включая смену одежды для девочки.
— А что в большой сумке?
— Я пока ее не открывала. Думаю, лучше будет, если мы это сделаем вместе. Дуг пока посидит, покурит.
Шериф ухмыльнулся:
— Миссис Брэндон держит всех холостяков за забором, когда дело идет о женских тайнах.
Он поднялся, тщательно, как человек, проведший много лет в седле, пригасил сигарету и последовал за женой в гостиную. Десять минут спустя он опять появился на веранде и сказал:
— Готовься к сюрпризу, Дуг. Это жена Эзры Гролли, а младенец — его четырехмесячная дочь Руфь.
— Эзры Гролли?! — не удержался от удивленного восклицания Селби.
— Именно.
— Но каким образом, почему? Как я понял, это красивая женщина.
— В полном порядке. Там оказалась фотография, на которой она и Эзра. Ты бы его ни за что не узнал. Приоделся в костюмчик, сорочку и при галстуке.
— Где они поженились?
— В Сан-Франциско, примерно четырнадцать месяцев тому назад.
— Да, кажется, Эзра исчезал на некоторое время. Правда, я не думал, что у него есть желание и… средства, чтобы жениться… Для этого ему, наверное, пришлось потратить все до последнего цента.
— Наверное, сохранил на память лишь первый заработанный никель[1], — согласился шериф. — Ладно, пойдем повидаем его. Хорошенько смотри за девочкой, мать.
Миссис Брэндон восприняла это ценное указание, как нечто совершенно не заслуживающее ответа.
Брэндон поставил машину у входа в больницу графства. Юная, весьма решительная особа в регистратуре холодно объявила, что Эзра Гролли скончался за полчаса до их появления. Он, оказывается, впал в полное беспамятство вскоре после того, как сумел передать просьбу запереть его хижину.
Брэндон и Селби переглянулись.
— Я известила Гарри Перкинса, коронера.
— Позвольте мне воспользоваться вашим телефоном, — попросил Селби.
Девушка передала ему трубку. Прокурор вначале позвонил к себе в контору, затем шерифу.
— Я просто проверяю, — сказал он помощнику Брэндона. — Пусть кто-нибудь постоянно будет у телефона. Женщина может опять позвонить и сообщить адрес.
Позвонив Ларкину, прокурор узнал, что патрульные осмотрели все телефонные будки в городе и не нашли абсолютно ничего. Начальник полиции был склонен не придавать большого значения этой истории.
— Подумать только, вам приходится нянчиться с ребенком! В наше время их уже не оставляют у ступеней церкви. Мамаши теперь укладывают деток спать на автобусных станциях и звонят властям графства. — Он хихикал от радости, что окружному прокурору пришлось столкнуться с малоприятной ситуацией.
— Да, в ваших словах что-то есть, — был вынужден признать Селби. — Пожалуйста, держите кого-нибудь постоянно у телефона, чтобы в случае звонка можно было мгновенно выехать на место.
— Мы это уже сделали, — ответил шеф полиции, — но теперь, когда ребенок у вас, звонков больше не будет… Что удалось выяснить при осмотре багажа?
— По всей вероятности, женщина — жена Эзры Гролли.
— Эзры Гролли? — воскликнул Ларкин. — Не знал, что у него есть жена. Что сам Эзра говорит по этому поводу?
— Ничего. Уже полчаса, как он умер. Я звоню из больницы.
— О’кей, я буду на проводе, — пообещал Ларкин весело.
— Мы отправляемся в жилище Гролли, посмотрим, что и как, — сказал Селби. — Я попросил, чтобы все звонки переводились на помощника шерифа. Боб Терри сделает все, что нужно, если получит какое-нибудь известие.
— Не сильно надрывайтесь, — беззаботно посоветовал Ларкин. — Думаю, что вы лишь выиграли ребенка, ничего больше. — С этими словами начальник полиции повесил трубку.
«Ранчо» Гролли состояло из десяти акров земли, на которых произрастало несколько апельсиновых деревьев, а также разместились небольшой огород и загоны для кур и кроликов. Во время болезни хозяина заботу о них взял на себя сосед. О смерти Гролли он впервые услышал от шерифа.
Брэндон правильно истолковал уныние соседа, который, сдвинув на нос свое соломенное сомбреро, печально почесывал в затылке.
— Власти позаботятся обо всем, — сказал шериф. — Собственность будет распродана, и вы получите вознаграждение за свой труд.
— Ну это, конечно, в корне меняет дело, — сказал сосед с видимым облегчением в голосе. — Здесь немало работы, особенно в такую жарищу… Я повесил замок на дверь.
Шериф снял замок, и они вошли в дом. Это сооружение скорее можно было назвать лачугой. Там было убого, чем-то воняло, хотя оказалось достаточно чисто. На вколоченных в дощатые стены гвоздях был развешан весь гардероб Эзры Гролли: потертые, заляпанные грязью кожаные куртки, выцветшие синие рубашки, изношенные комбинезоны. Рядом с рукомойником в кухне находилась посудная полка, на которой лежало несколько тарелок, какие-то консервы и краюха черствого хлеба. Женщина по меньшей мере прикрыла бы полку занавеской. Но Гролли, очевидно, не нуждался в подобной роскоши.
Вокруг двух отверстий, пробитых в крышке банки со сгущенным молоком, образовалась твердая желтая корка, узкая полоска такого же цвета тянулась по ее боку. Рядом — закопченный оловянный кофейник. Разнокалиберные, обожженные до черноты сковородки развешаны на гвоздях. На столе стояла банка, в которой когда-то находился джем, а теперь хранился топленый свиной жир. В серой от пыли, наполовину заполненной сахарнице кишели муравьи. Для приготовления пищи Гролли использовал двухконфорочную керосиновую плитку.
В крошечной спальне стояла железная кровать, некогда выкрашенная в белый цвет. В углу комнаты находился старомодный сундучок с выпуклой крышкой, рядом с которым лежал дешевый картонный чемодан, оклеенный искусственной кожей. Большой фанерный упаковочный ящик был превращен в еще один предмет меблировки весьма простым способом — к его верхней крышке владелец дома прикрепил дверные петли.
Солнце превратило тонкостенную лачугу в подобие духовки.
— Нечем дышать, впустим сюда хоть немного свежего воздуха, — сказал Брэндон и поднял оконную раму.
Они услышали, как по разбитой дороге к дому подкатила машина. Через несколько секунд в дверях возникла длинная, сухая фигура Гарри Перкинса.
— Что удалось найти здесь, Рекс? — спросил он.
— Будь я проклят, если знаю, — ответил шериф с широкой улыбкой. — Вообще-то, я хочу узнать побольше о его жене.
— Жене?
— Да.
— Я-то принимал его за убежденного старого холостяка.
— Все так полагали, — согласился Брэндон.
— Однако, если серьезно подумать, Гролли вовсе не был стар, — заметил Селби.
— Ему было около пятидесяти. Подумать только, всего-навсего мой ровесник, — сказал коронер, — но почему-то он всегда казался мне стариком. Постоянно небритый, не носил ничего, кроме комбинезона, свитера или синей рабочей рубашки. Кажется, доктора после первого удара весной сказали, что ему недолго остается жить. А что это за история с женой?
— Позвонила какая-то женщина, — сказал Селби. — Назвалась Алисой Гролли. Она оставила своего ребенка на автобусной станции. Кто-то заставил ее сесть в машину под тем предлогом, что шериф якобы хочет ее видеть. Женщина не имела возможности все рассказать, ее, видимо, оттолкнули от аппарата и повесили трубку. Я слышал мужской голос.
Коронер явно помрачнел.
— Что случилось с ребенком?
— Мы отправились на станцию и забрали его. Там же оказался и багаж. Он принадлежит, без сомнения, жене Гролли, мы нашли свидетельство о рождении ребенка и брачное свидетельство. Видимо, когда женщина упаковывала вещи, она предвидела возможность того, что ей придется доказывать свою личность.
— Да, похоже на то, — согласился Брэндон.
— Каким образом ее заставили сесть в машину? — спросил коронер.
— Мы не знаем. Ей не удалось закончить рассказ.
— Ладно, давайте осмотрим дом, — предложил Перкинс.
Брэндон хотел открыть сундучок, но он оказался заперт. Тогда шериф выбрал маленький ключик из связки, оставленной Гролли, вложил в скважину и повернул. Теперь можно было поднять крышку.
Перкинс издал свой типичный сухой смешок.
— Великий Боже, оказывается, у старого Эзры имелся отличный костюм. Вот он, аккуратно сложен. А вообще странно, весь сундук заполнен консервами. И при этом лишь консервированной мукой, — сказал шериф, извлекая одну из банок. Он поднял крышку, заглянул внутрь, насупился, подошел поближе к свету и вытряхнул содержимое себе на ладонь. Это оказался толстый сверток десятидолларовых банкнотов.
— Вот старый скряга! — воскликнул Перкинс.
— А ты утверждал, что у него остался лишь один никель — первый заработок в жизни, — заметил Селби, обращаясь к шерифу.
Коронер расправил банкноты и провел по краю большим пальцем.
— Только десятки, что-то около сотни штук. Одним словом, тысяча долларов.
Вторая банка из-под муки выдала им пятьдесят двадцаток, третья содержала двести пятидолларовых бумажек.
Теперь они работали быстро, в изумленном молчании. В сундучке оказалось двадцать пять банок из-под муки, в каждой по тысяче долларов в различных купюрах.
Мужчины смотрели друг на друга. Первым молчание нарушил шериф Брэндон:
— Вот чудеса! У человека целое состояние, а жил он, как последний нищий, без гроша в кармане. Всегда покупал только черствый хлеб да самый дешевый бекон. Не знаю, был ли он хоть раз в кино и купил ли хотя бы одну газету.