Я вышел прогуляться.
- Прогуляться? - недоверчиво протянул Стеттон.
- Конечно. Это же самое лучшее время дня.
- Да - для сна. Однако я нахожу этот предмет разговора утомительным. А что насчет нашего друга Дюшесне? Он все еще стремится причинить тебе
неприятности?
- Нет, с тех пор как имел маленький разговор с принцем, - ответил Науманн, пожимая плечами. Он стоял перед зеркалом, застегивая жилет. - Об
этом можешь не беспокоиться, все улажено.
- Похороны Шаво завтра утром.
- Да? Ты собираешься?
- Еще не решил. Не пойму, должен я идти или нет.
Стеттон встал с кресла, подошел к столу и, выбросив окурок в пепельницу, достал из коробки следующую сигарету.
- Эй! - вдруг воскликнул он. - Что это? Устраиваешь холостяцкий чай?
Науманн повернулся и увидел, что друг с любопытством взирает на коробку с абрикосовыми тартинками.
- А... это, - ответил он несколько сконфуженно, - ну... это что-то вроде подарка.
- И сотворен он, как я предполагаю, специально для твоего потребления чьими-то прекрасными ручками, не так ли? Кто эта леди?
- Мадемуазель Жанвур, - ответил Науманн. - Но, знаешь ли, это совсем не твое дело.
- Какого лешего? - Стеттон смотрел на него с удивлением. - Виви, а? Предположим, я возьму вот эту.
- Предположим, не возьмешь, - возразил Науманн и выхватил коробку.
Стеттон пожал плечами и вернулся в свое мягкое кресло:
- Ладно, ешь сам свои тартинки, я потребляю их сотнями, и после короткой паузы продолжил с ухмылкой:
- Клянусь Юпитером, я знаю, в чем дело.
Знаю, почему ты так осторожничаешь с ними. Ты осел, Науманн.
- О чем ты?
- О тебе. О тебе и твоем богатом воображении. Впрочем, тебя можно понять. Осторожность не бывает излишней. Ты совершенно прав. Поскольку
тартинки прибыли из дома номер 341, они могут быть отравлены.
Тон у него был жутко саркастический. Когда Науманн, взяв одну из тартинок, поднес ее ко рту, Стеттон вскричал в притворном ужасе:
- Ох, смотри... она убьет тебя.
- Не дури, - сухо ответил Науманн, но рука его застыла на полпути ко рту, совсем как после стука Стеттона в дверь.
Одно мгновение он молча смотрел на друга, потом медленно вернул тартинку в коробку и поставил ее на полку платяного шкафа.
Стеттон весело рассмеялся.
- Ей-богу, ты поверил! - воскликнул он. - Пусть меня повесят, если этот человек действительно не поверил!
Науманн оставил это восклицание без ответа. Он остался стоять возле открытой дверцы гардероба, глядя на гостя с таким видом, будто
обнаружил, что ему есть о чем подумать. Он стоял так целую минуту. Стеттон, продолжавший ликовать, восклицать и вообще всячески веселиться,
наконец спросил его:
- Послушай, неужели ты всерьез поверил в такую возможность? Не будь ослом, я же пошутил.
- Может быть, это и не шутка, - медленно ответил Науманн. - Ты не понимаешь, поскольку не знаешь всех обстоятельств.
Он еще постоял в задумчивости, потом вдруг взял розовый конверт, достал из него записку и, протягивая ее Стеттону, спросил:
Тебе не случалось видеть почерк мадемуазель Жанвур?
Стеттон взял записку и прочел ее, продолжая ухмыляться.
Потом вернул листок:
- Похож, но сказать с уверенностью не могу. Мне не приходилось видеть ничего, кроме ее подписи. Но... лучше быть осторожнее... бумага,
знаешь ли, тоже может быть отравлена.
Науманн не обратил внимания на это шутливое замечание.
- Нет, не может быть, - пробормотал он, нахмурясь. - Не может быть.
С минуту он стоял, рассматривая записку, потом его лоб разгладился. Он с решительным видом подошел к столу, поднял телефонную трубку и
попросил его дать ему номер домашнего телефона мадемуазель Солини.
Стеттон, который начал понимать, что его друг, по той или иной причине, относится к делу серьезно, сидел и молча слушал. Науманн вступил в
перепалку с несколькими операторами, но в конце концов получил желанный номер. На том конце провода отозвался голос, который он, как ему
показалось, узнал.
- Да, это резиденция мадемуазель Солини. Что вам угодно?
- Нельзя ли мне поговорить с мадемуазель Жанвур? - спросил Науманн.
- Это мадемуазель Жанвур.
- О! - На мгновение Науманн смутился, потом сказал:
- Это Фредерик Науманн.
- Месье Науманн? - В голосе на другом конце послышалось какое-то волнение. - Я не узнала ваш голос.
- Нет? А я ваш узнал. Я звоню, мадемуазель, чтобы поблагодарить вас.
- Поблагодарить меня? - озадаченно спросила Виви.
- Да, поблагодарить за записку, которую вы мне прислали сегодня утром.
- Записку, которую я вам послала? - Это уже было изумление.
- Да, я получил ее с час назад, когда вернулся к себе.
После небольшой паузы пришел отклик:
- Но, месье Науманн, это, должно быть, какая-то ошибка. Я не посылала вам никакой записки. Что вы сказали?
- Извините меня... Значит, вы не посылали ее?
- Нет.
И коробку... вроде пакета... с предложением мира?
- Нет. В самом деле, я не знаю, о чем вы говорите.
Что за коробка? О какой записке речь? Откуда они пришли? Вы смеетесь надо мной, месье?
- Нет, мадемуазель, - рассудительно ответил Науманн. - Мне бы и в голову не пришло смеяться над вами.
Но это... боюсь, что это серьезно. Я сейчас не могу объяснить. Может быть, позже. Я еще позвоню вам.
Голос Виви зазвучал как-то невнятно; похоже было, что она говорит с кем-то, кто стоит рядом. Это продолжалось примерно с минуту; затем
вдруг ее голос ясно прозвучал в трубке:
- Au revoir, месье Науманн.
Внезапно раздался щелчок, она повесила трубку.
Науманн повернулся к Стеттону и после короткой паузы отрывисто сказал:
- В конце концов, твоя шутка - вовсе не шутка. Она не посылала это.
- Вздор! - воскликнул Стеттон. - Это ничего не доказывает.
- Нет, но будет еще кое-что, - мрачно пообещал Науманн. Он поднял с кресла свое пальто и надел его, потом взялся за шляпу. - Пойдем.
- Куда ты собрался?
- Увидишь. Пойдем.
Стеттон запротестовал:
- Если ты собираешься гоняться за диким гусем, как заправский детектив, то я тебе не помощник.