Сегодня, однако, в ее манере держаться ощущалось некоторое отчуждение, и принц, сразу
заметивший это, с любопытством поглядывал на нее. Мадемуазель Солини не избегала его взгляда; она решила сегодня идти ва-банк.
- Я хотел бы еще раз отметить, - сказал принц, подвигая мягкое кресло ближе к камину, - что это самое приятное место в Маризи. И если бы вы
знали, как я люблю свой кабинет, мадемуазель, то в полной мере оценили бы комплимент.
Алина, сидевшая у стола, только улыбнулась на эту реплику.
- И для полного удовольствия, - продолжал принц, - требуется только, чтобы вы почитали вслух. Бедный де Майд! Я теперь не перевариваю даже
звука его голоса.
Сегодня утром, поверите ли, я чуть не бросил в него книгой. Что у нас будет сегодня? Тургенев?
- Не думаю, что я сегодня буду читать, ваше высочество, - ответила Алина. - Что-то нет настроения.
- Да? - Принц повернулся в кресле, чтобы взглянуть на нее. - Не головная боль, надеюсь?
- Нет, голова у меня не болит. - Читатель понимает, что головная боль у мадемуазель Солини случалась в тех редких случаях, когда она была
не в состоянии отклонить послеполуденный визит мистера Ричарда Стеттона. - Просто нет желания читать, вот и все.
- Извините. Я действительно рассчитывал услышать что-нибудь вроде Тургенева, - сказал принц тоном человека, которого несправедливо лишили
законных привилегий. - Ну что ж, тогда поговорим. Вы будете рады узнать, что молодой Асковин прощен.
- Вы очень добры, ваше высочество.
- Постойте! - Принц снова повернулся в своем кресле. - Таким тоном вы никогда не говорили со мной, мадемуазель. Вы это прекрасно знаете.
- Да, а теперь говорю, ваше высочество.
Принц поднялся, заглянул ей в лицо и резко спросил:
- Что-нибудь не так? Что?
- Ничего, ваше высочество.
- Я вас обидел?
Алина не ответила. Она мгновение посидела, молча глядя на него, потом тоже встала и стояла, не отрывая от его лица глаз, в которых вдруг
сверкнула решимость.
Наконец она произнесла:
- Вы правы, ваше высочество, кое-что не так. Я должна вам сказать нечто... не очень приятное... неприятное для меня.
Принц нахмурился: неприятное он предпочитал говорить сам. Поскольку он молчал, Алина продолжала:
- Может быть, вы, ваше высочество, обидитесь, именно это и неприятно. Хотя вы не должны обижаться, поскольку часто высказывали пожелание,
чтобы я была искренна с вами. Так вот, ваше высочество, вам не надо больше видеться со мной.
Принц с непонимающим видом глядел на нее.
- Не надо больше видеться с вами? - бесцветным голосом повторил он.
- Нет. Вы поймете. Вам известно, что весь Маризи говорит обо мне? Возможно, вы, ваше высочество, этого не слышали. Тогда я скажу вам: все
говорят, будто я ваша любовница. Это абсурд, конечно. Вот видите, я вполне откровенна, но мне хотелось бы сохранить ту частицу своей репутации,
которая еще осталась.
Конечно, принц это должен был понять. Он и понял, и немедленно насторожился, хотя не смог полностью скрыть своего изумления, поскольку
смотрел на прекрасную россиянку взглядом, призванным проложить путь к ее сердцу. Повисла долгая пауза.
Повисла долгая пауза.
Алина опять опустилась в кресло; выражение ее лица не выдавало, насколько частил ее пульс. Принц подошел к камину и долго смотрел на
красные языки пламени. Потом с решительным жестом повернулся и резко сказал:
- По-вашему, нелепо городу предполагать, будто вы моя любовница. Почему? Вы играете со мной, мадемуазель, а это опасная игра.
Алина таким же твердым, как у принца, тоном прервала его:
- Извините меня, но вы, ваше высочество, ошибаетесь.
- Мадемуазель, вам трудно верить.
- Верьте или не верьте, ваше высочество, но это правда.
- Но в таком случае скажите, почему вы уделяете мне время? - потребовал он ответа и сделал шаг по направлению к ней. - Вы заставили меня
полюбить вас... вы стали необходимы мне для ощущения счастья... а теперь вы прогоняете меня! Мадемуазель, за этим что-то кроется!
- Ничего больше, ваше высочество, как только сильное желание сохранить свою честь.
Принц быстро и подозрительно взглянул на нее:
- И что вы под этим подразумеваете?
- Независимо от того, что может составить мое собственное счастье, я не желаю получить его с бременем позора, - вот что я имею в виду.
- А-а, - медленно произнес принц, и лицо его выразило понимание.
- Я ни на что не рассчитывала, - прервала его Алина, - а если и рассчитывала, то очень недолго. Ее голос задрожал. - Разве вы не понимаете,
как жестоки по отношению ко мне? То, что вы говорите, для меня хуже, чем смерть. Кажется, я предполагала невозможное.
И теперь за это расплачиваюсь. - Ее голос дрожал так, что, казалось, едва ли она сможет продолжать. - Да, я признаюсь. Я полагаю... все.
Теперь оставьте меня... уходите... уходите!
Она нагнулась в кресле и спрятала лицо в руках, положенных на стол.
Какое-то время принц стоял над ней и неуверенно глядел на нее сверху вниз, потом вдруг наклонился и обнял ее плечи. Рукав платья задрался,
обнажив ее руку; его рука сразу легла на ее нежную белую кожу. Он прижался щекой к ее волосам и глухо, неровным шепотом произнес:
- Алина... я не подумал... это невозможно... вы должны любить меня... посмотрите на меня... вы должны...
Плечи Алина вздрагивали под его ладонью, а донесшийся голос прерывался всхлипыванием.
- Уходите! - крикнула она. - Оставьте меня.... Пожалуйста... Это жестоко... уходите... уходите...
Он легонько подергал ее. Она не двигалась, только просила его уйти. Потом, спохватившись, вероятно, что недостойно принца выставлять себя в
смешном свете, он резко выпрямился и пошел к дверям. У дверей библиотеки он задержался, бросил последний взгляд на вздрагивающие плечи Алины и
покинул дом без единого слова.
Алина подождала, пока не услышала, как за ним закрылась дверь.
Потом вскочила с кресла и подбежала к окну, как раз вовремя, чтобы увидеть, как он садится в лимузин и отъезжает. Когда она повернулась, на
ее губах играла улыбка - улыбка радости и торжества.
Она громко сказала самой себе:
- Он - мой!
Глава 17
СТЕТТОН ДЕЛАЕТ ПРЕДЛОЖЕНИЕ
Когда принц Маризи вернулся во дворец, он сразу прошел в свой кабинет, как он называл эту комнату. Ту самую комнату в конце коридора на
третьем этаже, по поводу которой мучился любопытством весь Маризи, потому что до сих пор никому еще не было позволено войти в нее.