– Значит, вы не можете с определенностью утверждать, что видели две записки?
– Нет, нет. Должно быть, была одна…
– Вы видели одну записку, мистер Данхэм?
– Разумеется.
Молодой человек бросил неприязненный взгляд на Адольфа Коха. Но тот пренебрег им и скептически заметил девушке:
– Дора, ведь у тебя прекрасное зрение! – Кох посмотрел на капитана и продолжил: – Вполне вероятно, что записок было две и кто-то одну из них взял.
– Как ваше имя? – с раздражением спросил капитан.
– Адольф Кох. Фабрикант платья и костюмов. Любитель искусства.
– Вы настаиваете на своей версии? Вы считаете, мне следует попросить разрешения у этих господ обыскать их?
– Ни в коем случае, – невозмутимо ответил Кох. – Я и сам не разрешу обыскивать меня. Я упомянул об этом только потому, что вы спросили, нет ли у кого-либо дополнительных сведений.
– Хорошо, у вас есть еще что-нибудь?
– Нет.
– А у других?
Судя по выражению лица капитана, дополнительная информация вряд ли бы его обрадовала, но продолжение все-таки последовало. Некий баритон вежливо осведомился, нельзя ли внести предложение.
Другой голос из задних рядов пояснил:
– Это Текумсе Фокс, капитан.
– Я здесь как частное лицо, – быстро заговорил Фокс. – И хотел лишь предложить, чтобы вы, если сочтете нужным, попросили мистера Бека осмотреть скрипку, пока мы не разошлись. Ведь у него возникли сомнения в ее подлинности!
– Конечно, я имею это в виду.
– До нашего ухода, если не возражаете?
Капитан обратился к Феликсу Беку:
– Вы смогли бы подтвердить, что это и в самом деле скрипка Тьюсара?
– Разумеется, – ответил Бек таким тоном, как будто его попросили удостоверить, что отражение в зеркале принадлежит ему.
– Прошу всех на минуту задержаться, – сказал капитан и вошел в гримерную, закрыв за собой дверь.
Из-за двери послышались приглушенные звуки и голоса, но слов было не разобрать, затем капитан появился снова. Он прикрыл за собой дверь и обернулся к присутствующим. Кривая гримаса недовольства на его лице стала еще резче, чем несколько минут назад, когда Кох заговорил о второй записке. Капитан долгое время молча обозревал присутствующих, но когда наконец открыл рот, в его голосе звучало полное расстройство:
– Скрипки нет!
Раздались восклицания, охи, ахи. Феликс Бек бросился к двери в гримерную, но один из агентов поймал его за руку и удержал. Хор голосов возвестил, что этого не может быть, они видели ее там, и капитан уже поднимал руку, чтобы призвать всех к порядку, как в воцарившейся неразберихе появился новый персонаж. Дальняя дверь настежь открылась, и в нее влетела женщина в распахнутой норковой шубе – никого не узнающие глаза на бледном лице, накрашенные губы открыты от быстрой ходьбы. Перед ней расступились, она помчалась по образовавшемуся коридору к гримерной, но капитан преградил ей путь.
Адольф Кох кинулся к ней и резко сказал:
– Гарда, тебе не стоило…
Она вцепилась в капитана:
– Мой брат! Ян! Где он?..
Текумсе Фокс снова тихонько отступил в угол, из которого только что вышел.
Глава 3
– Не согласен, – убежденно сказал Диего Зорилла. – Совершенно не согласен. Это лучшее, что мог сделать Ян.
Мне надо было бы поступить так же, когда я потерял пальцы. А что до скрипки, я этому не верю. Если бы ее подменили, Ян непременно это заметил бы. – Он отпил из стакана, поставил его и покачал головой. – Нет, ее просто украли, и все тут. Но кто и как…
– Может быть, поделишься со мной своими соображениями, – предложил Фокс.
Они сидели в ресторане «Рустерман», покинув Карнеги-Холл около полуночи. Последние два часа, проведенные там, ничего не прояснили, если не считать отрицательного результата: скрипку Яна так и не нашли.
Не возникало, по-видимому, никакого сомнения в том, что скрипка находилась в гримерной непосредственно после того, как Ян застрелился. Каждый отрицал, что брал и даже дотрагивался до нее, но все были единодушны в том, что во время возникшей сумятицы ее легко было взять незаметно. Тщательное расследование позволило достаточно точно установить, что до прибытия капитана место происшествия покинули только трое: миссис Бриско, мистер Тилингслей и мисс Хиби Хит. Ко всем троим были отправлены агенты, чтобы допросить их, и все трое отвергли какую-либо причастность к пропаже скрипки. Правда, все были в верхней одежде, под которой легко можно было спрятать и вынести скрипку, незаметно отлучившись на несколько минут, однако обыск всего здания оказался безрезультатным.
В маленьком удобном кабинете «Рустермана» Диего объяснил Фоксу, что миссис Бриско – это та самая дама, которую Фокс назвал жердью в соболях, и ее можно с уверенностью исключить из числа возможных похитителей скрипки. Мистер Тилингслей, концертмейстер Манхэттенского симфонического оркестра, также вне подозрений. Хотя Хиби Хит, как кинозвезду, нельзя судить по обычным критериям логики и разума, все-таки маловероятно, что она украла скрипку, на приобретение которой сделала весомый вклад в виде двух тысяч пятисот долларов.
– Она тоже поклонница искусства? – спросил Фокс.
– Она поклонница Яна Тьюсара, – сказал Диего уверенно. – Ян был фигура романтическая. Он был настоящим романтиком, что и доказал сегодня. В отличие от меня. Я реалист. Когда со мной произошел несчастный случай и мне размозжило пальцы так, что их пришлось ампутировать, разве я поставил точку? Нет. Я воспользовался твоим гостеприимством и твоей добротой и несколько месяцев жил у тебя, потому что реалист должен есть. Может, еще выпьем? И вот я занимаюсь аранжировкой музыки для «Метрополитен бродкастинг компани».
– Ее слушают много людей. Как бы там ни было, у тебя все в порядке. Расскажи мне о других.
Диего продолжил рассказ. Все думали, говорил он, что Тьюсар лелеет мечту жениться на Доре Моубрей, но у Доры это не вызывало энтузиазма, а уж ее отец и вовсе был против этого брака. Когда несколько месяцев назад Лоутон Моубрей выбросился из окна своего офиса и разбился насмерть, ходили даже слухи, что к этому его последнему путешествию имел отношение Ян Тьюсар, желавший устранить препятствие на пути пламенной любви, но, на взгляд Диего, это всего-навсего капля яда с грязного языка сплетников, ибо Ян все же не был настолько романтичен. Через какое-то время Дора снова согласилась стать аккомпаниатором Яна, во-первых, потому, что Ян твердил, что иначе он вообще не сможет играть, и, во-вторых, потому что нуждалась в деньгах. Хотя Лоутон Моубрей и был исключительно удачливым менеджером, он тратил больше, чем зарабатывал, и после себя ничего, кроме долгов, приятных воспоминаний и дочери без гроша, не оставил.
Фокс спросил, а не строил ли насчет Доры Моубрей определенных планов молодой Данхэм?
Диего хрюкнул и сказал, что, как он надеется, это не так. Перри Данхэм – самонадеянный паяц, он не способен понять тонкую и искреннюю натуру прелестной маленькой Доры. Он называл ее «маленькая Дора», потому что, когда впервые увидел ее шесть лет назад, ей было всего четырнадцать и она напоминала длинноногого олененка. Даже теперь, признался он, на его испанский вкус, ей не хватает некоторой округлости, хотя, несомненно, она очень миловидна и притом весьма неплохо играет. Для Перри же существует только одна музыка – джаз, который Диего, судя по его тону, просто усыпляет.