- Дети есть?
- Двое или трое. Дочь, если не ошибаюсь, и сын, которого он очень хочет устроить на хорошее место.
Затем разговор снова перешел на медицинские темы. Жюссье, который когда-то работал в больнице Святой Анны, вспомнил все, что ему приходилось слышать о Шарко. Мадам Пардон вязала, объясняя мадам Мегрэ какой-то сложный узор. Зажгли свет. В комнату залетело несколько ночных бабочек. Было уже одиннадцать часов, когда Мегрэ поднялся.
На углу бульвара распрощались с доктором Жюссье, который спустился в метро на площади Вольтера. Мегрэ немножко отяжелел после обеда, а возможно - и от южного вина.
Жена взяла его под руку, она делала это только по вечерам, когда они возвращались домой. Она явно хотела что-то сказать. Почему он это почувствовал? Она ведь молчала, и все-таки он ждал.
- О чем ты думаешь? - проворчал он наконец.
- Ты не рассердишься?
Он пожал плечами.
- Я все время думаю о молодом человеке, который приходил утром. Может быть, когда мы вернемся домой, ты позвонишь, чтобы узнать, не случилось ли с ним чего-нибудь?
Он понял. Она хотела сказать: "Надо узнать, не покончил ли он самоубийством".
Странная вещь, Мегрэ не думал о возможности самоубийства. Он только ощущал непонятную, смутную тревогу, но не хотел в этом признаваться.
- Как он был одет?
- Я не обратила внимания на его костюм. Мне кажется, он был в темном, по-видимому, в темно-синем.
- Цвет волос?
- Светлый. Скорее, белокурый.
- Худой?
- Да.
- Красивый мальчик?
- Пожалуй, да. Красивый, наверно...
Он готов был держать пари, что она покраснела.
- Ты знаешь, я его плохо разглядела. Я помню только его руки, очень нервные. Он все время теребил поля шляпы. Даже не посмел сесть. Мне пришлось пододвинуть ему стул. Казалось, он ждал, что я выставлю его за дверь.
Вернувшись домой, Мегрэ позвонил дежурному полицейского управления, к которому поступали все сведения с сигнальных постов.
- Говорит Мегрэ. Есть новости?
- Только из Берси, патрон.
Это означало - ничего нового, кроме пьяных, подобранных около винного рынка на набережной Берси.
- Больше ничего?
- Драка в Шарантоне. Минутку... Да, еще. Под вечер вытащили утопленницу из канала Сен-Мартен.
- Опознана?
- Да. Проститутка.
- Самоубийства не было?
Этот вопрос он задал, чтобы доставить удовольствие жене, которая слушала, остановившись в дверях спальни со шляпкой в руках.
- Нет. Пока ничего нет. Позвонить вам, если будут новости?
Мегрэ заколебался. Ему не хотелось казаться заинтересованным этим делом, в особенности в присутствии жены.
- Ладно. Позвоните...
Ночью никто не звонил. Мадам Мегрэ разбудила его утром, подав чашку кофе. Окна в спальне были открыты, и слышно было, как рабочие грузят ящики у склада напротив.
- Ну, видишь, он не застрелился, - сказал Мегрэ как бы в отместку.
- Может быть, еще не стало известно, - ответила жена.
Он пришел на набережную Орфевр в девять часов и встретил всех своих товарищей на докладе в кабинете начальника управления. Ничего интересного. Несколько обычных происшествий. Париж был спокоен. Стали известны приметы убийцы той женщины, которую вытащили из канала. Его арест был только вопросом времени. По-видимому, к вечеру его уже найдут мертвецки пьяным в каком-нибудь бистро.
Около одиннадцати Мегрэ вызвали к телефону.
- Кто просит?
- Доктор Пардон.
Мегрэ показалось, что доктор на другом конце провода чем-то явно смущен.
- Простите, что я звоню вам в бюро. Вчера я рассказывал вам о Лагранже, который хотел быть на нашем обеде. Сегодня утром, обходя больных, я проходил мимо его дома на улице Попинкур и зашел наобум, решив, что, возможно, он заболел. Алло! Вы слушаете?
- Слушаю.
- Я бы вам не позвонил, если бы после вашего ухода моя жена не рассказала мне об этом молодом человеке.
- О каком молодом человеке?
- Молодом человеке с револьвером. По-видимому, мадам Мегрэ рассказала моей жене, что вчера утром...
- Ну и что дальше?
- Лагранж придет в бешенство, если узнает, что я вас тревожу из-за него. Я нашел его в странном состоянии. Во-первых, он заставил меня долго звонить и не открывал дверь. Я уже стал волноваться, ведь консьержка сказала, что он дома. Наконец он меня впустил. Он был босиком, в одной рубашке, в растерзанном виде и вздохнул с облегчением, увидев, что это я.
"Простите меня за вчерашний вечер... - сказал он, укладываясь снова в постель. - Я себя неважно чувствовал. И сейчас еще не здоров. Вы говорили обо мне комиссару?"
- Что вы ответили? - спросил Мегрэ.
- Не помню точно. Я проверил пульс, измерил давление. Он плохо выглядел. Знаете, как человек, который пережил сильное потрясение. В квартире царил ужасный беспорядок. Он ничего не ел, даже не пил кофе. Я спросил его, почему он один, и это его встревожило. "Вы думаете, что у меня будет сердечный приступ? Скажите правду..." - "Нет! Я только удивлен!.." - "Чему?" - "Разве дети не живут с вами?" - "Только младший сын. Моя дочь ушла, когда ей исполнился двадцать один год. Старший сын женат". - "А ваш младший работает?" Тогда он начал плакать, и мне показалось, что этот несчастный толстяк на глазах худеет! "Я не знаю, где он, - пробормотал Лагранж. - Его здесь нет. Он не вернулся домой". - "А когда он ушел?" - "Не знаю. Ничего не знаю. Я совсем один. Я умру в полном одиночестве". - "А где работает ваш сын?" - "Я даже не знаю, работает ли он: он мне ничего не рассказывает. Он ушел..."
Мегрэ внимательно слушал, лицо его стало серьезным.
- Это все?
- Почти. Я постарался его ободрить. Он был таким жалким. Обычно он хорошо держится, во всяком случае, может еще произвести впечатление.
Грустно было видеть его в этой жалкой квартире, больным, в постели, которую не убирали несколько дней...
- Его сын часто не ночует дома?
- Нет, насколько я мог понять. Конечно, это просто совпадение, что речь идет опять о молодом человеке, который...
- Да?
- Что вы об этом думаете?
- Пока ничего. Отец действительно болен?
- Как я вам уже говорил, он перенес сильное потрясение.