Она так и не проснулась, когда он осторожно прикрыл за собой дверь квартиры.
Томми Джордано жил один в собственном доме в пригороде Риверхед, менее чем в трех милях от дома Кареллы. Он был ветераном корейской войны, с которым судьба сыграла мрачную шутку, когда он был за границей. В те годы, когда каждая американская семья, у которой кто-либо из родственников служил в армии, с тревогой думала об утопавших в дорожной грязи и гибнувших под вражескими пулями солдатах, а каждый воин, оставивший дома близких, с напряжением ожидал атак корейской кавалерии, сопровождавшихся оглушительным грохотом барабанов и пронзительным ревом труб, вряд ли кому-то изних пришло бы в голову, что обычная, повседневная жизнь в Соединенных Штатах тоже таит в себе смертельную опасность. Томми пришлось узнать об этом с потрясшей его внезапностью.
Как-то в холодный, дождливый день его вызвали к капитану. Когда он вошел в заляпанную грязью командирскую палатку, капиган сообщил ему, так мягко, как только мог, что его родители погибли в автомобильной катастрофе и поэтому его отправляют самолетом в Америку, чтобы он успел на похороны. Томми был единственным ребенком в семье. Он прилетел домой только для того, чтобы увидеть, как земля приняла тела двух самых дорогих его сердцу людей. Потом его армейским самолетом отправили обратно в Корею. Он оставался угрюмым и замкнутым до конца войны. Когда его наконец демобилизовали, он вернулся в дом, унаследованный им от родителей. Его единственным другом был парнишка, которого он знал с детства. А потом... а потом он встретил Анджелу.
Однажды вечером, обнимая на прощание Анджелу, он вдруг горько разрыдался, дав волю безудержным слезам, которые душил в себе столько лет. После этого он снова стал самим собой. Теперь он был прежним Томми Джордано, обаятельным двадцатнсемилетним парнем со славной мордашкой и обезоруживающей улыбкой.
Он открыл дверь в тот же миг, как Карелла позвонил, словно все это время стоял за дверью, ожидая звонка.
- Вот здорово, Стив, - обрадовался он. - Как я рад, что ты пришел. Заходи. Хочешь выпить чего-нибудь?
- В девять утра? - спросил Карелла.
- А что, только девять? Фу-ты, я, наверное, вытащил тебя из постели. Извини, Стив. Я бы не хотел доставлять тебе хлопоты, да вот пришлось... Повезло тебе с родственничком.
- Зачем ты звонил, Томми?
- Садись, Стив. Будешь кофе? Ты завтракал?
- Ну что ж, кофе могу выпить.
- Отлично. Я приготовлю тосты. Знаешь, мне чертовски жаль, что я тебя разбудил. Сам провертелся всю ночь с боку на бок, и, по-моему, до меня просто не дошли, что еще так рано. Черт подери, все эти женитьбы - гиблое дело. По мне так, клянусь Богом, лучше минометный обстрел.
- Ты звонил, чтобы сказать это?
- Нет. Тут другое дело. По правде говоря, Стив, мне что-то тревожно. Не за себя, а за Анджелу. Я хочу сказать, что не могу понять, в чем тут дело.
- Какое дело?
- Ну, я тебе начал говорить... Слушай, давай пройдем в кухню, чтобы я мог приготовить кофе. Ты не против?
- Разумеется.
Они прошли в кухню. Карелла сел за стол и закурил сигарету. Томми засыпал порцию кофе в кофейник.
- Я не мог уснуть всю ночь, - начал Томми. - Все думал о нашем медовом месяце, как мы останемся одни. Что, черт возьми, я делаю, Стив? Я хочу сказать, я знаю, что она твоя сестра и все такое, но что же я делаю? Как я начинаю? Я люблю эту девушку. И понимаешь, я не хочу причинить ей неприятности или что-нибудь в этом роде.
- Ты и не причинишь. Просто расслабься, Томми. Просто помни о том, что ты любишь ее, что ты женишься на ней и что вы будете вместе до конца жизни.
- Черт, сказать тебе правду, Стив, меня это даже пугает.
- А ты не поддавайся. - Карелла помолчал. - У Адама и Евы не было никаких письменных инструкций, Томми. И как видишь, они без них обошлись.
- Ну да, хотелось бы надеяться. Конечно, я надеюсь, что так и будет. Но просто я не знаю, как, черт возьми, ей объяснить, что я чувствую. - Его лицо исказилось от боли, и Карелле на какой-то миг стало смешно.
- Может быть, тебе и не придется ничего объяснять, - сказал он. Может, она сама обо всем догадается.
- Господи, хоть бы так оно и было. - Томми поставил кофе на плиту и затем вложил два ломтика хлеба в тостер. - В общем, спасибо, Стив, но я тебя позвал не за этим. Тут есть еще одно дело.
- Какое?
- Я говорил тебе, что не мог уснуть всю ночь. Ну, встал, думаю, несколько рановато и пошел забрать молоко. Его оставляют прямо у дверей. Вначале, когда я вернулся из армии, я сам ходил за ним в магазин каждое утро, но теперь мне его доставляют на дом. Это немножко дороже, но...
- Короче, Томми.
- Ага. Ну, я наклонился за молоком и тут заметил коробочку. Она лежала прямо у двери. Маленькая. Совсем крошечная. Вроде таких, в которых присылают кольца, понимаешь? Ну, я поднял ее и увидел записку.
- Что говорилось в записке? - спросил Карелла.
- Я покажу ее тебе. Я занес молоко и пошел с коробочкой в спальню. Она была очень красиво упакована, Стив: шикарная бумага, большой бант, и в бант вставлена записка. Я понятия не имел, кто мог прислать ее. Я подумал, может, это шутка. Ну, кто-нибудь из ребят, понимаешь?
- Ты открыл ее?
- Да.
- Что в ней было?
- Сейчас сам увидишь, Стив.
Томми прошел куда-то в глубину дома. Издалека до Кареллы донесся звук выдвигаемого ящика.
- Вот она, - сказал Томми, вернувшись на кухню и протягивая Карелле маленькую прямоугольную карточку, на которой от руки было написано: "Для жениха!" Карелла внимательно осмотрел ее.
- А коробка? - спросил он.
- Вот, - Томми протянул ему небольшую коробочку. Карелла осторожно приоткрыл ее и тут же с отвращением захлопнул.
В углу коробки, сжавшись, сидел черный, так называемый вдовий, паук.
ГЛАВА 2
С тем же брезгливым отвращением, которое возникло на его лице при виде паука, Карелла торопливо поставил коробку на кухонный стол подальше от себя.
- Да, - произнес Томми, - Вот то же самое и я почувствовал, когда его увидел.
- Ты мог хотя бы предупредить меня, что в коробке, - укоризненно сказал Карелла, начиная думать, что у его будущего зятя обнаруживаются садистские наклонности.
Он всю жизнь терпеть не мог пауков. Во время войны, когда его часть размещалась на одном из тихоокеанских островов, он сражался с кишевшими в джунглях паукообразными так же яростно, как с японцами.
- Так ты думаешь, что это кто-то из ребят сыграл с тобой шутку? скептически спросил Карелла.
- Я так думал, пока не открыл коробку. А теперь и не знаю, что думать. Надо иметь довольно странное чувство юмора, чтобы подарить кому-нибудь черного вдовьего паука. Господи Боже мой, да любого паука!
- Ну, где твой кофе?
- Сейчас будет.
- Теперь мне действительно не обойтись без чашки кофе. Пауки на меня действуют своеобразно: у меня от них пересыхает во рту и все тело начинает чесаться.
- У меня только чешется, - сказал Томми. - Когда я проходил строевую в Техасе, нам приходилось каждое утро вытряхивать ботинки, перед тем как надеть их, чтобы убедиться, что в них не заползла какаянибудь нечисть.
- Перестань! - взмолился Карелла.
- Ага, у тебя от этого мурашки, да?
- У тебя есть кто-нибудь из друзей с... необычным чувством юмора? Он с трудом проглотил комок в горле. Казалось, во рту у него совсем нет слюны.
- Ну, знаю кое-кого со бзиком, - сказал Томми, - но тебе не кажется, что это немножко не в ту степь? Я имею в виду, что это слегка перебор.
- Перебор, - задумчиво произнес Карелла. - Как там кофе?
- Еще минуту.
- Конечно, это может оказаться шуткой, кто знает, - продолжал Карелла. - Такой диковатой свадебной шуткой. В конце концов, паук - это классический символ.