Корреспондент Фывап Ролджэ,- он показал на напарницу,- и я, Федор Сидоров, оператор. Мы хотели был попросить вас ответить на несколько вопросов.
- Мне некогда.
Оператор начал нервно переводить, девица учащенно задышала, повернулась к Кара-Огаю.
- Уважаемый Лидер Национального фронта! - торжественно заговорил парень. Согласитесь ли вы ответить на некоторые наши вопросы?
- Я готов ответить на любые вопросы.
Парень поспешно стал готовить аппаратуру.
- Каковы цели и задачи вашего движения?
Кара-Огай удовлетворенно кивнул, заговорил размеренно, без пауз. Фразы его были округлыми, будто отлитыми из крепкого металла и потом хорошо отшлифованными.
- У каждого народа своя судьба. Наш многострадальный народ многое вынес, вытерпел, и история последних лет красноречиво говорит в пользу того, что должен был наконец наступить счастливый период. Мы шли к нему, как птица, которая летит к теплому краю. Но известные вам и всему миру враждебные силы решили захватить власть в свои руки и не погнушались при этом пойти на кровавые преступления, втянуть в войну наш многострадальный народ, уничтожить законно избранного президента. Поэтому мы, отстаивая законы и идеалы справедливости, равноправия, интернационализма, суверенитета, объединились в наш Фронт. Защитишь Родину в лихое время - народ преуспеет, не защитишь - твой дом прахом пойдет... Кто они, наши враги? Это негодные, бесчестные люди, хуже последней собаки, им нужно не благополучие народа, а деньги, богатство и власть. Но народ объединится - горы свернет. Народ не признает - на ослином базаре посредником не станешь. Народ дунет - буря поднимется...
- Это правда, что вы сидели в тюрьме? - перевел оператор очередной вопрос.
- Да,- без тени эмоций ответил Кара-Огай. Я пробыл в заключении в общей сложности девятнадцать лет.
- А за что?
- Это долгая история. Для некоторых людей я был опасен, и они сделали все, чтобы посадить меня.
"Ловко",- оценил ответ Лаврентьев. Он прекрасно знал, что Кара-Огай сроки имел за бандитизм и убийство.
- Ох, уж эти журналисты, никакого спасения от них нет,- произнес Лидер, будто и не было неприятной заминки. Ну что, Евгений Иванович, не надоело тебе одному?
- Я не один - с полком.
- С полком, в котором ни одного солдата? - усмехнулся Кара-Огай.
- Не я принимал идиотское решение набирать войско из твоих земляков. Паршивые, я тебе скажу, из них солдаты. И хорошо, что разбежались. Вот только все сортиры, извини, дорогой Кара-Огай, загадили. Убрать после них некому.
- Сговоримся, Евгений Иванович, верну твоих солдат, и сортиры тебе почистят, и из полка игрушку сделают. Многие ведь у меня в боевиках. В стране, где воюют, нейтралитет невозможен. Или на той стороне, или на этой. Два ястреба сойдутся - гусю погибель. А вместе быть - рекой быть, порознь н ручейками,- глубокомысленно изрек Лидер.
- Это твои болваны позавчера штурм здесь устроили? - пропустив мимо ушей тираду, спросил Лаврентьев, хотя прекрасно знал, кто это был.
- Ведь сам знаешь, что не мои, зачем спрашиваешь?
- Жду, когда твои полезут. Может, сам скажешь, предупредишь?
- Твои начальники приказали тебе не вмешиваться: пусть эти черные друг друга колотят, лупят, это не наше дело. Так? А кто победит - с тем и говорить будем. Так? Но начальники твои не понимают, что, когда идет война, оружие рано или поздно стреляет. Правильно? Рано или поздно ты втянешься в эту войну. Трех офицеров убили у тебя? Еще убьют... Я тебе, подполковник, скажу по секрету, что фундаменталисты получили из-за границы крупную партию оружия, Сабатин-Шах договорился... Теперь они начнут наступать, и первое, что сделают,- захватят полк, а потом всю твою технику бросят на нас. Про этот план сообщил наш источник... Женя, дай мне три танка как бы напрокат.
Ты в обиде не останешься, и, клянусь, все будет между нами...
- Клялся медведь в берлоге не бздеть.
- Я прогоню из города фундиков,- проглотив реплику командира, продолжил Кара-Огай, имея в виду своих заклятых врагов фундаменталистов,и возвращу машины в полк. А устроим все так, будто технику угнали... Согласен?
- А теперь слушай, что я скажу. Лаврентьев мрачно усмехнулся. Как говорят у нас в народе, моя твоя не понимай. Но тебе по старой дружбе поясню: всех, кто полезет в мой полк, я прикажу беспощадно уничтожать из всех видов оружия. Невзирая на нейтралитет. Патронов у меня хватит. Технику ни тебе, ни твоим лучшим друзьям не дам, можешь им передать,и не только потому, что не могу, а, главное, потому, что твои идиоты зальют кровью всю республику и порушат то, что еще не порушили. Лично я этого не хочу. Только не обижайся, потому что к идиотам Сабатин-Шаха это относится еще в большей степени...
Кара-Огай порывисто, насколько это позволяла грузная фигура, поднялся, покачал головой:
- Смотри, подполковник, ведь пожалеешь. Ты не знаешь Сабатина. Он впереди боевиков погонит женщин и детей. И ты не сможешь стрелять...
Только ушел Кара-Огай, в штабе появились Штукин и Костя-Разночинец. Они держали носилки, на которых лежал бездыханный солдат. Поравнявшись с командиром, офицеры аккуратно положили свою ношу на пол.
- Что с ним? - спросил Лаврентьев.
- Не знаю,- ответил Костя. Нашли на стадионе... Кажется, дышит,склонившись над лежащим, добавил он.
- Черт, единственного солдата бы не загубить!
- Чемоданаев! - позвал Штукин и осторожно потряс солдата за плечо.
- Осторожно, не повредите! - предупредил Костя.
Солдат с трудом приоткрыл глаза, мутно посмотрел на столпившихся вокруг него офицеров. Оператор Сидоров протиснулся к ним, торопливо настроил камеру, включил лампу, начал суетливо и жадно снимать.
Чемоданаев, кряхтя, сел, стал тереть глаза, потом, так и не вставая, пояснил собравшимся:
- Закемарил немножко.
- Снять бы с тебя штаны да выпороть как следует! - сурово заметил Лаврентьев.
- Сиди здесь, урюк, и не высовывайся! - прошипел начальник штаба и показал Чемоданаеву кулак.
Доктор же спросил у солдата, обедал ли он. Оказалось - нет. И Костя повел его с собой...
* * *
Утром в учреждении ЯТ 9/08, в обиходе "крытая", ничто не предвещало невероятных событий. Начальник тюрьмы товарищ Угурузов, собрав заместителей, напомнил о необходимости высокой бдительности: в городе участились стычки между вооруженными группировками. После чего, вдохновившись взаимопониманием, повел речь о том, что при любом режиме, даже самом демократическом, всегда существуют пенитенциарные учреждения. Этот благозвучный термин совсем недавно появился в обиходе начальника, и произносил он его с особым удовольствием.
Менее всего Угурузову хотелось встречаться сегодня с осужденными. Он вообще не любил общаться с ними: вечные жалобы, агрессивность, злоба. "Митуги" давно не было, "прохоря" поизносились,- извольте понять этих негодяев, что речь идет о бане и сапогах. Он никак не мог привыкнуть к их постоянным претензиям к питанию, медицинскому обслуживанию, к требованиям улучшить условия жизни, облегчить режим содержания. Каждый раз, когда он выступал перед серой массой скуластых лиц, угловатых бритых черепов и повторял одно и то же - что "тут не санаторий", что рассмотрит все их вопросы,- чувствовал, как его буквально всасывает, подобно воронке, отрицательное черное поле, глухое, непознанное, губительное. Он ненавидел этих униженных, ярых, озлобленных людей, так же как и они ненавидели его: люто и на всю жизнь.
Общению с арестантами Угурузов всегда предпочитал, если можно так выразиться, общение со свиньями. В былые времена на хоздворе жизнерадостно хрюкало более сотни голов.