Но через десять минут fe уже был далеко. В контору он больше не приходил. Совсем, ни разу. Видно, я попал ему в самое больное место.
После этого я не видел его целый месяц. А когда увидел снова, было пять часов утра, едва начинало светать. Настойчивый звонок в дверь выдернул меня из постели. Я протащился по коридору, по гостиной и открыл дверь. Он стоял на пороге, и вид у него был такой, словно он не спал неделю. На нем было легкое пальто с поднятым воротником, он дрожал. На глаза была надвинута темная шляпа.
В руке у него был револьвер.
Глава 5
Револьвер не был направлен на меня, Терри Леннокс просто держал его в руке. Это было иностранное оружие, среднего калибра, наверняка не «кольт» и не «сэвидж». Все это вместе – бледное изможденное лицо, шрамы, поднятый воротник, нахлобученная шляпа, револьвер – было словно взято напрокат из старомодного зубодробительного гангстерского фильма.
– Вы везете меня в Тихуану к самолету в десять пятнадцать, – сказал он.?
Паспорт и виза у меня есть, все в порядке, кроме транспорта. По некоторым причинам я не могу сесть на поезд, ни в автобус, ни в самолет в Лос‑Анджелесе. Пятьсот долларов достаточно за проезд? Я стоял в дверях и не пускал его.
– Пятьсот плюс эта пушка? – спросил я. Он рассеянно взглянул на револьвер. Потом уронил его в карман.
– Это мера предосторожности, – сообщил он. – Для вас. Не для меня.
– Тогда входите. – Я шагнул в сторону, он вошел и рухнул в кресло.
В гостиной было еще темно, потому что у хозяйки под окном разросся густой кустарник. Я зажег лампу и вытащил сигарету. Прикурил. Поглядел на него. Взъерошил себе волосы, которые и так были взъерошены. Изобразил усталую ухмылку.
– Какого черта не даете поспать в такое прекрасное утро? Десять пятнадцать, говорите? Времени полно. Пошли на кухню, я сварю кофе.
– Вы, ищейка! Я попал в беду. – «Ищейка». Впервые он меня так назвал. Но это шло к тому, как он явился, как был одет, к револьверу и всему прочему.
– Денек будет – пальчики оближешь. Теплый ветерок. Слышно, как на той стороне шепчутся старые добрые эвкалипты. Вспоминают славные времена в Австралии, когда под ними резвились кенгуру, а медвежата коала играли в чехарду. Да, до меня дошло, что у вас неприятности. Поговорим об этом после кофе. Я туго соображаю с утра. Обратимся к мистеру Хиггинсу и мистеру Янгу.
– Слушайте, Марлоу, сейчас не время для...
– Чего вы испугались, старина? Лучше мистера Хиггинса и мистера Янга на свете нет. Они делают кофе «Хигтинс‑Янг». Это дело их жизни, их гордость и услада. Когда‑нибудь я добьюсь для них почета и уважения. Пока что они получают от нас только деньги. Разве в этом счастье?
Продолжая болтать, я направился на кухню. Включил горячую воду и снял с полки кофеварку. Отмерил и насыпал кофе в ее верхнюю часть. От воды уже шел пар. Я залил ее в нижнюю колбу хитроумного аппарата и поставил на огонь.
Сверху водрузил кофе и прикрутил крышку, чтобы держалась.
Тут и он пришел. На секунду прислонился к косяку, потом пролез в уголок и шлепнулся на стул. Его все еще трясло. Я достал с полки бутылку брэнди «Старик‑дедушка» и налил ему порцию в большой стакан. Я понимал, что нужен именно большой. И то ему потребовались обе руки, чтобы поднести его к губам.
Он глотнул, со стуком поставил стакан и откинулся назад, так что спинка затрещала.
– Чуть в обморок не свалился, – пробормотал он. – Как будто неделю глаз не смыкал. Сегодня ночью не спал совсем.
Кофе уже почти закипал. Я прикрутил пламя. Вода поднялась и зависла на миг у основания стеклянной трубки. Я прибавил огонь, чтобы трубку залило, а затем снова быстро убавил.
Помешал кофе, прикрыл его. Поставил таймер на три минуты. Педантичный парень, этот Марлоу. Когда варит кофе, ничто его не должно отвлекать. Даже револьвер в руке полубезумного человека.
Я налил ему еще брэнди.
– Сидите, сидите, – посоветовал я. – Просто посидите молча.
Со второй порцией он уже справился одной рукой. Я быстро сполоснулся в ванной. Тут как раз зазвонил таймер. Я выключил газ и поставил кофеварку на соломенную подставку. Почему я так скрупулезно все отмечал? Потому что в этой напряженной атмосфере каждая мелочь превращалась в событие, каждый шаг приобретал значение. Это был один из тех сверхнеустойчивых моментов, когда все автоматические жесты, такие давние и привычные, становятся отдельными волевыми актами. Словно учишься заново ходить после полиомиелита. Ничего не получается само собой, абсолютно ничего.
Кофе осел, в колбу ворвался воздух, жидкость забулькала и успокоилась.
Я отвинтил вертушку и поставил ее в углубление на раковину.
Налив две чашки, я добавил ему брэнди.
– Вам черный, Терри. – Себе я положил два куска сахару и плеснул сливок.
Я уже выходил из штопора. Открыл холодильник и достал пакет сливок я уже бессознательно.
Я сел напротив него. Он не двигался. Застыл в своем углу, словно кол проглотил. Затем без всякого предупреждения упал головой на стол и зарыдал.
Он не прореагировал, когда я перегнулся через стол и выудил револьвер у него из кармана. Это был маузер – 7,65, настоящий красавчик. Я понюхал дуло.
Открыл магазин. Все патроны на месте.
Терри поднял голову, увидел кофе и начал медленно пить, не глядя на меня.
– Я никого не застрелил, – сообщил он.
– Если и застрелили, то давно. Здесь следов нету. Из этого вы вряд ли кого прикончили.
– Я вам все расскажу, – начал он.
– Минуточку. – Я быстро, обжигаясь, допил кофе и налил себе еще.?
Слушайте внимательно. Будьте очень осторожны со своими рассказами. Если действительно хотите, чтобы я отвез вас в Тихуану, вам нельзя касаться двух вещей. Первое... да вы слушаете?
Он еле заметно кивнул, бесстрастно глядя в стену у меня над головой.
Шрамы сегодня были очень заметны. Кожа у него была мертвенно‑белая, и все равно шрамы выделялись.
– Первое, – медленно повторил я. – Если вы совершили преступление или то, что считается преступлением по закону, – я имею в виду что‑то серьезное, – мне этого говорить нельзя. Второе. Если вы знаете, что такое преступление совершил кто‑то другой, то и про это мне нельзя говорить. Если хотите, чтобы я отвез вас в Тихуану. Ясно?
Он посмотрел мне в глаза. Взгляд был твердый, но безжизненный. Кофе ему помог. Лицо еще не порозовело, но он уже пришел в себя. Я налил ему еще чашку и опять плеснул спиртного.
– Я же сказал, что попал в передрягу, – произнес он.
– Это я слышал. Не хочу знать, в какую. Мне надо зарабатывать на жизнь.
Лицензию на частный сыск могут и отобрать.
– А если бы я вас силой заставил, под прицелом? – осведомился он.
Я усмехнулся и подтолкнул к нему пистолет по столу. Он посмотрел на него, но трогать не стал.
– До самой Тихуаны, Терри, вы бы меня под прицелом не довезли. Да еще надо пересечь границу, потом подняться в самолет. А ведь мне иногда приходилось иметь дело с оружием. Забудем этот вариант. Хорош бы я был, объясняя полиции, как вы меня до того напугали, что я послушался. Конечно, если тут вообще есть о чем объясняться с полицией – мне ведь неизвестно.
– Слушайте, – сказал он. – В дверь постучат только в полночь, а то и позже. Прислуга побоится ее беспокоить, когда она спит. Но часов в двенадцать горничная все‑таки постучит и войдет.