Помолчав, я сказал:
– Дайте мне еще неделю.
Она резко отвернулась от меня и, наклонившись над столом, выписала мне чек.
– Две недели – одна прошла, и еще одна.
Я взглянул на сумму.
– Здесь больше, чем мы договаривались.
– Что бы там ни говорил Джо, я хочу, чтобы вы попробовали.
Я осторожно поцеловал ее в щеку. Она улыбнулась, хотя глаза оставались сумрачными и влажными.
– Ради Рэчел я заплачу сколько угодно, – сказала она.
Я не спеша вернулся в Лондон, думая по дороге о старом циничном бывшем полицейском, который преподал мне основы розыска.
– В этом деле есть два главных правила, – говорил он. – Первое.
Никогда не верь ничему, что говорит тебе клиент, и всегда будь уверен, что он может сказать больше. Если задавать правильные вопросы. И второе. Никогда, никогда не заводи с клиентом «эмоциональных» отношений.
Это, конечно, хорошие правила, но не в том случае, когда твой клиент – умная и искренняя девочка девяти лет, ведущая безнадежное сражение с повышающимся уровнем лимфобластов.
По дороге домой я купил кэрри и съел его, прежде чем сесть за обычную вечернюю работу с бумагами.
Я предпочитаю ту часть работы, которая требует действия, но клиенты хотят все точно знать – и заслуживают этого, и платят по подробным счетам с описанием того, что я для них сделал, предпочитая те результаты, которые им нравятся. Закончив печатать отчет, я выставил итоговый счет, добавив подробный список дополнительных расходов с квитанциями. Я почти всегда играл честно, даже если клиент мне не нравился, – детективов обычно обвиняют в том, что они растягивают на семь дней ту работу, которую при минимальном старании могут сделать за три. Мне такая репутация была не нужна. В моем новом занятии, как и в старом, к успеху приводила скорость.
Помимо кухни и ванной, моя славная квартира прямо скажем, довольно дорогая, состояла из трех комнат: спальни, большой светлой гостиной и небольшой комнаты, которую я использовал как офис. У меня не было ни секретаря, ни помощника, никто не был посвящен в расследуемые мной тайны, кроме меня и клиента, и, что бы клиент с этой информацией ни делал, то, за что он платил, было его личным делом. Конфиденциальность – вот что заставляло множество людей консультироваться у меня, и они эту конфиденциальность получали.
Я прослушал несколько незначительных посланий, записанных на автоответчике, завел отчет в компьютер, отпечатал его и положил отдельно, чтобы отправить по почте. Для составления отчетов и всяких личных дел я пользовался компьютером, который не был подключен к сети. Никто не мог в него залезть, а для защиты от воров я пользовался паролями. В мой второй компьютер теоретически можно было залезть – он был подключен через модем к глобальной сети. Любой проныра мог свободно пошарить там.
Насчет соблюдения секретности мой циничный наставник сказал так:
– Пусть никогда твоя правая рука не знает, что делает левая. Э... Он закашлялся и добавил:
– Извини, Сид.
– Это обойдется вам в пинту пива.
– А еще, – продолжал он позже за кружкой, – храни запасные копии законченных расследований в банковском сейфе, а из всех компьютеров в офисе стирай. Если ты пользуешься случайными паролями и меняешь их каждую неделю, этого хватает, пока ты ведешь дело, но, как только ты закончил, прячь копии в банк и уничтожай в офисе, как я уже говорил.
– Хорошо.
– Никогда не забывай, – сказал он мне, – что люди, против которых ты ведешь расследование, могут прибегнуть к насилию, чтобы остановить тебя.
И в этом он был прав.
– Никогда не забывай, что у тебя нет такой защиты, как у полицейского. Ты должен сам позаботиться о себе. Ты должен быть осторожен.
– Может, мне следует поискать другую работу.
– Нет, Сид, – горячо возразил он. – У тебя же дар. Слушай, что я говорю, и все будет в порядке.
Он учил меня в течение двух лет, которые я провел в одном детективном агентстве после того, как закончилась моя жокейская карьера, и теперь, три года спустя, я был жив в основном благодаря его советам. Но теперь он был мертв, и мне приходилось полагаться только на себя, что не всегда давало результат.
Я мог попробовать утешить Рэчел, сказав ей, что я тоже вижу плохие сны, но я не мог сказать ей, насколько эти сны яркие. После того как я снял свою руку, принял душ и мирно улегся в постель, я заснул с мыслью об этом и оказался в знакомой темнице. Там все было как всегда.
Мне снилось, что я нахожусь в большом темном пространстве и какие-то люди собираются отрезать мне обе руки. Обе.
Они оставили меня ждать, но они придут. Впереди – агония, унижение, беспомощность и никакого выхода.
Я проснулся весь мокрый, с сильно бьющимся сердцем и осознал с огромным облегчением, что ничего этого нет, я лежу в собственной постели – и тут вспомнил, что на самом деле это уже наполовину исполнилось. Как только я проснулся настолько, чтобы осознать свое нынешнее не такое уж плохое состояние дел, я соскользнул обратно в сон, и всю ночь этот кошмар повторялся снова и снова.
Я заставил себя проснуться, сесть, выбраться из постели и прийти в себя. Я встал под душ и включил холодную воду. Затем надел махровый халат, выпил стакан молока и сел в кресло в гостиной, включив свет.
Я посмотрел на пустое место, где некогда была моя левая рука, потом на сильную здоровую правую, в которой держал стакан, и понял, что очень часто, не только во сне, но и наяву, я чувствую страх, который не могу подавить, приступы дикого, цепенящего страха, что однажды действительно лишусь обеих рук. Все дело было в том, чтобы не выказывать этого страха, не позволять ему победить и управлять моей жизнью. Было бесполезно рассуждать о том, что я сам навлек на себя этот страх. Я решил стать жокеем. Я решил идти дальше, несмотря на угрозы. А сейчас я активно разыскивал человека, который знал, как отрубить лошади ногу одним ударом.
Отрубленная нога лошади... рука, в которой я держу стакан молока...
Все это могло лишить меня рассудка. Но на этот случай существовали люди, подобные Рэчел Фернс.
Так или иначе, а я пережил много страданий и большинство из них мог бы позабыть, если бы не мое упрямство. И поэтому я знал – что бы ни ждало впереди, я смогу с этим справиться. Но у этой девочки выпали волосы, потом она нашла отрубленную ногу своего любимого пони и ни в том, ни в другом не было ее вины. Ни один девятилетний ребенок не сможет сладко спать после такого.
Господи, Рэчел, я смотрел бы твои кошмары вместо тебя, если бы мог.
Утром я составил аналитическую таблицу и занес в нее все о пони Фернсов и трех двухлетках. Получилось пять колонок – «Обстоятельства», «Фернс», «Челтенхэм», «Эйнтри» и «Йорк». В левой колонке, «Обстоятельства», я написал: «дата», «имя владельца», «программа скачек», «мотив» и, наконец, «кто знал о доступности жертвы».