Ответа мы так и не нашли. Потом Лорен пошел ко мне.
– Завтра утром за мной прилетает «лир», Бен. Я здесь уже две недели, но больше у меня нет ни дня. Боже, страшно вспомнить – с тех самых пор, как мы начали раскопки, я пренебрегал своими обязанностями!
Мы остановились у входа в мой дом, и Лорен закурил сигару.
– Что здесь заставляет всех нас вести себя так странно, а, Бен? Ты тоже заметил? Странное чувство, – он заколебался, – чувство судьбы.
Я кивнул, и Лорен, подбодренный, продолжал:
– Этот топор. Он что-то с тобой сделал, Бен. Сегодня в течение нескольких минут ты не был собою.
– Знаю.
– Ужасно хочется узнать содержание свитков, Бен. Нужно начать как можно скорее.
– Тут работы на десять лет, Ло. Тебе придется потерпеть.
– Терпение не входит в число моих добродетелей, Бен. Вчера вечером я читал об открытии могилы Тутанхамона. Карнарвон сделал возможным это открытие, но умер, даже не успев взглянуть на саркофаг покойного фараона.
– Не будь слишком впечатлительным, Ло.
– Ладно, – согласился Лорен. – Но не тяни, Бен.
– Раздобудь мне Гамильтона, – сказал я. – Без него мы ничего не сможем сделать.
– В пятницу я буду в Лондоне. Сам повидаюсь с ним.
– Он старый чудак, с ним нелегко иметь дело, – предупредил я.
Лорен улыбнулся.
– Предоставь это мне. Теперь послушай. Бенджамен, мой мальчик, если найдете здесь что-нибудь еще, дайте мне знать немедленно, понял? Я хочу быть здесь, когда это случится.
– Что случится?
– Не знаю… что-то. Что-то здесь есть, Бен. Я это чувствую.
– Надеюсь, ты прав, Ло.
Он хлопнул меня по плечу и ушел в темноте к своему дому.
Пока мы работали в архиве, извлекая человеческие останки и груды оружия, на «дакоте» прилетел отряд строителей, которым предстояло соорудить хранилище для свитков – еще один большой сборный дом с воздухонепроницаемыми дверьми и мощным кондиционером, который позволял поддерживать в помещении со свитками оптимальные температуру и влажность. Само здание из соображений безопасности обнесли изгородью из колючей проволоки и вообще предусмотрели все возможные меры предосторожности, обеспечивающие сохранность свитков.
Те же строители возвели еще с полдесятка домов для растущего штата, и первыми их обитателями стали высшие чиновники из правительства Ботсваны. Правительственная депутация провела у нас два дня и улетела, удостоверившись, что интересам Ботсваны ничто не угрожает, но сначала я взял с чиновников обещание не распространяться об увиденном. Объявлять об открытии буду я сам.
Мы начали снабжать ярлычками и переносить в хранилище кувшины, с величайшей тщательностью – и фотографически, и письменно – фиксируя точное место каждого на полке. Мы предполагали, что они расставлены в хронологическом порядке, и в дальнейшем такая фиксация должна была облегчить работу переводчиков.
В понедельник моим планам был нанесен сильнейший удар в виде лаконичного послания от Лорена: «С Гамильтоном не договорился. Предложи альтернативу».
Я был разочарован, рассержен и расстроен. Разочарован, поскольку Гамильтон – лучший специалист в мире и его присутствие сразу придало бы вес нашему открытию, подтверждая аутентичность нашего города. Расстроен, потому что, по-види–мому, Гамильтон счел мои утверждения чушью – моя репутация сильно пострадала от яростных нападок моих критиков и научных противников, и на Гамильтона это явно подействовало. Он не хотел, чтобы его имя связывали с моим явно сфальсифицированным открытием. Наконец, я рассердился, потому что отказ Гамильтона принять участие в работе был прямым оскорблением.
Наконец, я рассердился, потому что отказ Гамильтона принять участие в работе был прямым оскорблением. Он записал меня в парии, и теперь остальные тоже не дадут согласия на сотрудничество, в котором я отчаянно нуждался. С первых же дней мне грозила дискредитация.
– Он не дал мне ни одного шанса, – сетовал я, обращаясь к Салли. – Даже выслушать не захотел. Выходит, я теперь профессиональный прокаженный? Даже разговор со мной может уничтожить репутацию.
– Тощий лысый старый козел! – поддержала меня Салли. – Развратный старикашка, только и смотрит, как бы хлопнуть по заднице, и…
– И при этом – крупнейший в мире авторитет по древним рукописям, – с горечью сказал я. Ответа на это не последовало, и мы некоторое время сидели в молчании.
Потом Салли приободрилась.
– Ну что ж, тогда притащим его! – предложила она.
– Он откажется даже встретиться с нами.
– Встретиться со мной он не откажется, – заверила Салли. За этими словами скрывалась какая-то нерассказанная история, и яд ревности пошел гулять по моим жилам. Салли работала с Гамильтоном три года, и я мог утешаться только тем, что ее чересчур высокие стандарты исключают Элдриджа Гамильтона.
Семьдесят два часа спустя я сидел в кафе у Белла и Харли с пинтой доброго английского горького эля и с беспокойством смотрел на автостоянку. От Оксфорда сюда всего десять минут езды, и Салли полагалось бы уже давно быть здесь.
Я устал, был раздражен и подавлен после ночного перелета из Йоханнесбурга в Хитроу. Из аэропорта Салли позвонила Гамильтону.
– Профессор Гамильтон, надеюсь, вы не рассердитесь на меня за этот звонок, – скромно начала она. – Салли Бенейтор – помните, в шестьдесят шестом я работала под вашим руководством. Верно, Салли-Зеленые-Глаза. – И она кокетливо засмеялась. – Я пролетом в Англии. Всего на день-два. Я так одинока, у меня ностальгия по тем чудесным дням. – В ее голосе звучала сотня интимных оттенков приглашения и обещания. – Ленч? Замечательно, профессор. Разрешите, я за вами заеду на машине. Возьму напрокат.– Она торжествующе подняла вверх большой палец. – Белл и Харли? Конечно, помню. Как я могу забыть. – Она скорчила мне гримасу. – С нетерпением ожидаю встречи.
Серебряный «ягуар» скользнул на стоянку, и я увидел за рулем Салли. На волосах шарф, на губах улыбка – она совсем не походила на девушку, которая провела четырнадцать часов в тесном кресле трансконтинентального реактивного самолета.
Салли выскользнула из машины, сверкнув великолепными загорелыми ногами, и пошла ко мне. Повиснув на руке Элдриджа Гамильтона и весело смеясь.
Гамильтон – высокий, сутулый человек лет пятидесяти в неряшливом твидовом костюме с кожаными нашивками на рукавах, который висит на нем, как мешок. Нос с горбинкой, лысина блестит на солнце, точно натертая воском. В целом, конечно, соперник не опасный, но когда он смотрел на Салли, его маленькие глаза за стеклами очков в роговой оправе сверкали, а губы похотливо приоткрывались, обнажая рот, полный плохих зубов, и я обнаружил, что мне придется дорого платить за его услуги.
Салли вела его к моему столику. В шести футах от него профессор узнал меня. Гамильтон замер, и я увидел, как он мигнул. Он сразу понял, что его обманули, и на мгновение наша затея повисла на волоске. Он легко мог развернуться и уйти.
– Элдридж! – зазывно заворковал я, вскакивая.– Как приятно снова вас видеть! – Пока он колебался, я схватил его за локоть и сжал, как в тисках, обшитых бархатом. – Я заказал для вас большую порцию джина «Джилби» с тоником – это ведь ваше любимое пойло, не так ли?
Прошло пять лет с нашей последней встречи, и то, что я помню его личные вкусы, слегка смягчило Гамильтона.