А другой сеньор, сидящий в экипаже… Как ваше здоровье, сеньор?
Дон Кандидо, не отвечая ни слова, сделал два или три поклона, не переставая вытирать платком свое лицо.
— А, он немой! — продолжал падре.
— Что же вам угодно, сеньор Гаэте?
— Я испытываю сильное желание услышать ваш голос сеньор… Не угодно ли вам сказать…
— Что я должен делать, сеньор! — прервал его молодой человек, который, вскочив в экипаж, сделал знак кучеру.
Кучер пустил лошадей крупной рысью по направлению к площади Победы, а почтенный падре Гаэте с выражением адской улыбки на лице остановился возле дома мадам Бар-роль, пытаясь рассмотреть его номер.
ГЛАВА VI. Где говорится о политике
Прошло две недели.
Ничего еще не решилось окончательно, но небо будущего было омрачено такими угрожающими облаками, что все население Буэнос-Айреса, обезумев от страха, боязливо сгибалось под игом тирана, потеряв всякую надежду на освобождение.
Было шестнадцатое августа, около пяти часов утра. Мрачное небо, густой мрак — ничто еще не предвещало наступления утра.
Три тени, похожие на фантастические привидения, виднелись близ жилища молодой вдовы в Барракасе.
— Повторяю вам, что тут нет никого, и если бы ваша милость осталась тут до завтра, то вы не увидели бы ни людей, ни свиту! — проговорила, не принимая никаких предосторожностей, крикливым голосом какая-то женщина.
— Когда они уехали и куда? — спросило с нетерпеливой яростью то лицо, к которому обращалась женщина.
— Я уже вам говорила, ваша милость, что они уехали третьего дня и должны быть в окрестностях, не особенно далеко отсюда, я видела, как они выходили. Донья Эрмоса села в экипаж, старый Хосе служил кучером, а мулат — лакеем. Маленькая Лиза села со своей госпожой, минуту спустя донья Эрмоса, выйдя из экипажа, вернулась на дачу, откуда вышла неся клетки с птицами. Они ничего не увезли, здесь остались только два старых негра, которые спят в каком-то углу кинты.
После этих слов женщины снова наступило молчание.
Одно из этих таинственных лиц начало перебегать от одной двери к другой, от окна к окну, чтобы найти хотя бы какой-нибудь признак присутствия людей в этом мрачном жилище.
Однако все было напрасно. Этот человек не услышал ничего, кроме эха своих шагов и воя ветра, потрясавшего большие тополя в саду дачи.
Неизвестный поднял руку, как бы желая разбить стекло в окне спальни доньи Эрмосы, но затем, оставив это намерение, присоединился к своему товарищу и женщине, дававшей им разъяснения.
— Сеньор подполковник, ваша милость знает, что конвой отправляется в путь сегодня рано утром, а теперь почти уже рассвело.
— Хорошо, лейтенант, идем! Вы сопровождали меня как друг, и я не хочу вас больше обременять. Вернемся домой.
— Сеньор дон Мариньо, пусть будет вашей милости известно, что я истратила все, что вы мне дали, на изготовленный ключ, и теперь у меня ничего не осталось для себя и для своих.
— Хорошо, завтра!
— Как завтра?
— Ну, возьмите это и оставьте меня в покое!
— Сколько тут?
— Я не знаю сколько, но этого даже много.
— Всего пять пиастров! — пробормотала женщина, идя впереди подполковника Мариньо и лейтенанта конвойного эскадрона.
Когда все трое вышли из кинты, Мариньо запер калитку в железной решетчатой ограде и положил ключ себе в карман.
Затем эти два члена федерации оставили свою сообщницу в низине, смежной с дачей, и пустились галопом по направлению к городу. Мариньо поехал в квартиру серенос, а лейтенант в помещение конвоя его превосходительства.
Наступал день. Все, исключая человека, конечно, спешило насладиться жизнью.
Горделивые жеребцы пампы, потрясая стройными головами, издавали дикое ржание, неукротимые быки, наклонив могучие шеи, спешили утолить жажду в холодных струях ручьев, птицы западного пояса, менее блестящие, чем на тропиках, но более крупные и более грациозные, оставив свои гнезда, садились на верхушки вековыхombues илиespinillos, чтобы приветствовать наступление дня.
Скромные маргаритки, затерянные среди густой травы и покрытые ночной росой, точно брильянтами, приоткрывали свои белые, желтые и пунцовые лепестки, чтобы дать согреться первым солнечным лучам.
Вся пустыня наполнялась радостными криками и веселым пением.
В городе же царила могильная тишина.
Монотонный стук телег, отправляющихся на рынки, шаги рабочих, крики молочниц, звонки aquadores 8 , — все, что можно услышать в Буэнос-Айресе ранним утром, — всего этого не слышно было уже четыре или пять дней.
Это был пустынный город, кладбище живых, души которых витали или на небе, ожидая триумфа Лаваля, или в преисподней, ожидая торжества Росаса.
Только на дороге Сан-Хосе-де-Флорес, на этой знаменитой дороге, во славу федерации и к стыду портеньос 9 , сооруженной по приказанию Росаса в честь генерала Кироги, только на этой дороге можно было слышать топот копыт нескольких лошадей.
Это дон Хуан Мигель де Росас отправлялся в лагерь Сантос-Луарес утром шестнадцатого августа 1840 года.
Диктатор покинул город среди ночного мрака, чтобы с наступлением дня явиться среди солдат, к которым он первый раз в своей жизни имел право обратиться со словом товарищи.
Его конвой получил приказание отправиться часом позже него.
Росас сдал управление дону Фелипе Аране, чтобы ожидать Лаваля, точнее же он убегал из города с целью запереться в своем лагере в Сантос-Луарес, что в двух лье от города.
Батальоны Масы, Равельо, первый кавалерийский, два эскадрона разведчиков, конвойный эскадрон и несколько дивизионов образовали силу в пять тысяч человек, находившуюся в распоряжении Росаса в Сантос-Луарес, который представлял собой что-то вроде огромного редута, окруженного рвами и вооруженного со всех сторон артиллерией.
Охрана города была организована иначе. В казармах форта помещалась половина корпуса серенос, а в течение ночи здесь располагались биваком штаб, то есть судьи, алькальды и их лейтенант, общим числом до четырехсот или пятисот человек.
Полковник Ральон занимал с двумя сотнями ветеранов казарму дель-Ретиро. Полковник Рамирес командовал восьмьюдесятью старыми инвалидами неграми. Четвертый батальон Патрисиос случайно находился под командой дона Педро Химено. Полковник Видаль также командовал группой солдат.
Только немногие из оставшихся жителей Буэнос-Айреса не получили никакого назначения.
Корпус Масорки, состоявший из восьмидесяти или ста головорезов, был разделен на отделения по шесть-восемь человек, которые обходили город в течение ночи. Они были обязаны осматривать прохожих с целью обнаружить у них оружие, если его не находили, то человека отводили к Соломону; те прохожие, на груди которых не красовалось огромных девизов, свидетельствовавших о принадлежности к числу федералистов, подвергались грубой брани.
Генерал-инспектор Пепедо назначал дежурных начальников — обязанность, обыкновенно выпадавшая на долю генералов, свободных от служебных дел и оставшихся в городе.
Эти дежурные в сопровождении нескольких помощников, в течение ночи объезжали все казармы, чтобы убедиться в исполнении всех отданных ранее приказаний.
Посмотрим теперь, что делается в доме сеньора дона Араны, временного губернатора Буэнос-Айреса. Войдем в квадратную комнату с большим столом посредине и другим, маленьким, в одном из углов, несколькими полками с книгами по богословию, собранием законов, словарем издания 1764 года, гравюрой, изображавшей святого Антония, графином воды, несколькими фарфоровыми чашками и т.п. Эта скромная комната носила громкое название библиотеки.