— О, мы все вполне согласны друг с другом! — сказал Арана, откинувшись на спинку своего кресла.
— А можем ли мы прийти к соглашению по тому делу, которое привело меня к вашему превосходительству? — спросил сеньор Спринг.
— По делу об английском подданном?
— Совершенно верно.
— Если бы мы могли, то…
— То что же, сеньор? Это самое простое дело.
— Так как сеньора губернатора нет…
— Но ведь ваше превосходительство — временный губернатор, и в таком простом деле…
— Это правда, сеньор, но я не могу, не посоветовавшись с ним…
— Но это не политический вопрос, это гражданское дело, речь идет о том, чтобы возвратить имущество одному из подданных ее величества.
— Я посоветуюсь с ним.
— Valgame Dios!
— Я посоветуюсь с ним.
— Делайте, как вы хотите, сеньор Арана.
— При первой возможности я посоветуюсь с ним.
— Хорошо, сеньор! — отвечал британский министр, поднимаясь со своего места и берясь за шляпу.
— Вы уже уходите?
— Да, сеньор, министр.
— И вы также, сеньор дель Кампо?
— К сожалению, да!
— Но вы зайдете еще ко мне?
— При первом же удобном случае, если только я не обременю ваше превосходительство.
— Меня обременить! Мне надо о массе вещей поговорить с вами.
— Это для меня величайшая честь.
— Итак, до свидания!
Сеньор Спринг и дон Мигель вышли вместе, в душе смеясь над этим беднягой, носившим титул министра иностранных дел.
— Не угодно ли вам выпить стакан пунша у меня, сеньор дель Кампо? — спросил министр, подходя к своей карете.
— С большим удовольствием! — отвечал дон Мигель. И они вместе сели в карету.
В то же самое время с двух противоположных сторон показались два человека, направлявшиеся к дому министра.
Это были дон Бернардо Викторика и падре Гаэте.
Когда дон Мигель и сеньор Спринг ехали к прелестной даче английского министра, разговор у них, конечно, опять обратился к тому документу, о котором они уже столько говорили и который чрезвычайно интересовал их обоих.
ГЛАВА VII. Сеньор временный губернатор
Падре Гаэте тщетно пытался ускорить свои шаги, чтобы войти в дом дона Фелипе Араны ранее начальника полиции, который, пройдя через двор, вошел в кабинет временного губернатора в то время, как почтенный падре Гаэте, имевший свои личные причины не желать разговора с министром в присутствии дона Бернардо Викторики, вошел в гостиную, где и рассыпался в приветствиях перед сеньорой доньей Паскуалитой Арана, простой, наивной, доброй дамой, ничего не понимавшей в политике и ставшей федералисткой только потому, что ее муж принадлежал к федералистам.
— Что нового, сеньор Викторика? — спросил министр, обменявшись приветствиями и делая дону Кандидо знак продолжать писать.
Достойный профессор, заметив начальника полиции, поспешил приветствовать его низкими поклонами.
— В городе — ничего, сеньор дон Фелипе, — отвечал Викторика, закуривая сигаретку и не обнаруживая ни малейших знаков почтения к его превосходительству временному губернатору.
— А что вы думаете о Лавале?
— Я?
— Да, что вы думаете о том, что он так близко от нас?
— Было бы лучше, если бы он пошел назад, сеньор дон Фелипе.
— Не предвидите ли вы, что этот человек поднимет всю страну?
— Он для этого и пришел сюда!
— Но что же худого мы ему сделали? Разве мы не позволяли ему спокойно жить в западном поясе, совсем ни в чем не стесняя его?
— Как вы думаете, такое поведение будет наказано Богом?
— Я этого не знаю, сеньор, но во всяком случае, предпочел бы, чтобы он был наказан людьми, так как Бог далеко, а Лаваль близко.
— Да, слишком даже близко. Знакомы ли вы с журналом его марша?
— Нет, сеньор.
— Скажите мне, дон Кандидо, вы сделали копию с маршевого журнала?
— Она готова, высокочтимый сеньор! — отвечал частный секретарь с глубокой почтительностью.
— Прочтите ее.
Дон Кандидо откинулся назад в своем кресле, поднес бумагу к своим глазам и прочел следующее:
Марш армии изменников и нечестивцев унитариев с одиннадцатого числа текущего месяца и пр. и пр.
— Вы видите, что делает этот человек! — произнес дон Фелипе, когда секретарь окончил свое чтение.
— Да, сеньор, я даже с удовольствием замечаю, что он не идет так прямо и быстро, как был бы должен.
— Но он идет, и в тот день, когда о нем менее всего будут думать, появится в городе.
— Что же делать? — отвечал Викторика, про себя потешаясь над тем страхом, который легко было заметить у министра.
— Что делать? Вот уже три ночи, как я не сплю, сеньор Викторика, и если случайно засыпаю, то тяжело охаю, как мне говорила Паскуалита.
— Очевидно, вы больны, сеньор дон Фелипе.
— Телом — нет, благодаря Богу, так как я веду очень правильную жизнь, но я болен душой!
— А, душой!
— Конечно! Я не привык к таким вещам! Я никогда не причинял никому зла.
— Унитарии говорят не то.
— То есть, я никого не приказывал расстрелять. Я знаю, что, если они справедливы, то оставят меня в покое. Чего я желаю? Жить по христиански, воспитывая своих детей, и окончить сочинение о святой деве Росарии, которое я начал в 1804 году и с тех пор не мог завершить, так как занятия отнимали у меня все свободное время. Вот почему, если Лаваль человек справедливый, то он не обагрит своих рук в моей крови и…
— Извините меня, сеньор дон Фелипе, по мне кажется, вы оскорбляете знаменитого Ресторадора и всех защитников федерации.
— Я?
— Да.
— Что вы говорите, сеньор дон Бернардо!
— Я говорю, что вы оскорбляете Ресторадора и федералистов, предполагая хоть одну секунду, что каналья Лаваль может восторжествовать.
— Кто же вам говорил, что он не восторжествует?
— Его превосходительство Ресторадор.
— А, он это сказал!
— И мне кажется, что не временному губернатору опровергать это.
— Кто же думает опровергать, Бог ты мой! Напротив, я очень хорошо знаю, что Лаваль найдет себе здесь могилу; я предположил только, что, в случае если он…
— Восторжествует?
— Вот именно.
— А, это другое дело! — сказал Викторика, которого несмотря на его суровость, сильно забавлял этот разговор.
— Вот именно, вот что называется понимать друг друга!
— Если мне удастся договориться с Вами и по поводу некоторых служебных дел, то я буду считать достигнутой цель моего посещения вас.
— Говорите, сеньор дон Бернардо.
— Полицейский комиссар третьего участка тяжело болен, мне надо знать, может ли комиссар второго участка исполнять его обязанности!
— Зачем, сеньор Викторика?
— Народное общество все ночи производит патрулирование по городу без разрешения полиции.
— Отметьте все это, дон Кандидо!
— Сейчас, высокочтимый сеньор губернатор!
— Эти патрули не подчиняются распоряжениям полиции, так что между ними и полицией происходят постоянные столкновения.
— Отметьте это обстоятельство, сеньор дон Кандидо!
— Сию минуту, высокочтимый сеньор!
— Один из патрулей Народного общества арестовал сегодня ночью двухvigilantes— полицейских сторожей, так как у них не было членских знаков общества Ресторадора.
— Не забудьте этого, сеньор дон Кандидо!
— Я уже отметил, высокочтимый сеньор!
— Четыре булочника явились в мое бюро с заявлением, что они не могут продолжать более своей работы, если им не разрешат уменьшить вес булок, поскольку вынуждены очень дорого платить иностранным рабочим из-за всеобщего восстания местного населения после слухов о скором прибытии Лаваля.