Пятый класс весь в сборе. Воспитанницы еще задолго до звонка, возвещающего о времени экзамена, сидят на своих местах и, спешно перелистывая страницы "курса", наскоро пробегают в памяти пройденное.
Надя тоже, для "очистки совести", берет учебник. Пунические войны еще туда-сюда, она с грехом пополам кое-как помнит. Но что идет дальше - все уже перепуталось в голове. Про русскую же историю и говорить нечего. Все эти удельные князья - какая путаница, какой сумбур!.. А потом Иваны... Иван Калита, Иван Третий, Иван Грозный... И кто такой Калита? И почему Калита? Какое странное название... А татарское иго? Про иго она совсем плохо помнит... Был Мамай, был Батый... И кого-то ослепили... И будет двойка в лучшем случае, а потому только, что единиц не принято ставить на экзаменационных испытаниях, только поэтому...
Звонок. Все встают. Все кланяются.
- Nous avons l'honneur de vous saluez, madame la baronne! (Имеем честь здороваться с вами, госпожа баронесса!) - дружным хором восклицают девочки.
Входит начальница, инспектор классов, "свой" преподаватель, чужие учителя-ассистенты, назначенные на экзамен, и в их числе "Мишенька".
Еще не старый годами, но болезненный и старообразный, с подагрическими ногами, Михаил Михайлович Звонковский кажется особенно озабоченным и суровым сегодня. То и дело своими нервными пальцами он пощипывает маленькую жидкую бородку с пробивающейся на ней сединой. Михаил Михайлович не может не волноваться. По его мнению, пятый класс слишком мало преуспевает по истории и совсем уже не имеет понятия о хронологии. А между тем он, Звонковский, усерднее, чем с кем-либо другим, занимался с этим классом.
Экзамен начинается, по раз навсегда заведенному правилу, общей молитвой. Все воспитанницы поднимаются, как один человек, со своих мест и выстраиваются в промежутках между скамейками. Дежурная по классу звонким голосом читает раздельно "Преблагий Господи..." Потом все снова садятся, начальство - вокруг зеленого стола, воспитанницы - на своих партах.
- Арсеньева, Аргенс, Беляева, Бобринцева... - громко произносит инспектор классов, глядя в журнал.
Маленькая Арсеньева с испуганным лицом бросается к столу.
Михаил Михайлович чуть заметно улыбается девочке ободряющей улыбкой. О, за эту ему нечего бояться: она на двенадцать баллов знает предмет, а вот Бобринцева так может смутить своими познаниями кого угодно... Веселая проказница-толстушка со смеющимися глазами и ямками на щеках развязно несет какую-то чепуху о Карфагенских войнах и Александре Македонском и так быстро при этом, что за нею трудно уследить.
- Позвольте, позвольте... - не выдержав, останавливает инспектор классов Варю, - не так скоро, не так скоро, я ничего не могу разобрать...
Но та уже несется на всех парах без удержу, сыпля первыми попавшимися в голову именами, цифрами, названиями мест и городов.
- Верениус, Вартышевская, Голубева... - продолжает вызывать инспектор.
Мишенька, с лицом, покрывшимся пятнами волнения во время ответов Вари Бобринцевой, теперь облегченно вздыхает. Добросовестная шведка Верениус и одна из лучших учениц пятого класса Софья Голубева бесспорно отличатся своими ответами и загладят предыдущие, он это знает хорошо.
Так и есть: обе девочки отвечают прекрасно. Баронесса улыбается довольной улыбкой; инспектор одобрительно кивает головой; лица ассистентов проясняются.
- Дарлинг, Дмитриева, Звонарева...
Надя Таирова, словно сквозь сон, слышит произносимые фамилии своих одноклассниц, такие знакомые и незнакомые в одно и то же время. Вслушивается в их ответы, ловит то или другое название, год или имя и обливается потом от волнения и страха.
- Нет, так, как они, она не сумеет ответить никогда. Китайскою грамотою кажутся ей все эти года событий и войн древности с их героями.
Никогда она не запомнит в точности ни одного из них. Никогда.
- Мильтиад при Марафоне... Фермопильское сражение... Ах ты, Господи, и когда все это было? Когда?
А экзамен приближается между тем к концу. Добрая половина класса уже вызвана в алфавитном порядке. Все больше и больше прибавляется спрошенных. Воспитанницы с красными, взволнованными лицами одна за другою возвращаются от зеленого стола и снова помещаются за своими партами.
Одни - удовлетворенные, счастливые вследствие удачного ответа, другие - встревоженные, с беспокойным выражением глаз.
Миновали уже буквы к, л, м, н... Скоро придет очередь Нади... Машинально перебирает девочка страницы учебника и ничего не может понять; строки сливаются со строками; в голове сумбур; в ушах звон от бессонной ночи и в мыслях не удерживается ничего, совсем как решето стала голова Нади, самые дикие мысли мелькают сейчас в ее мозгу.
- Что за лицо у инспектора? Как он похож на отца герцога Адольфа, а "Мишенька" - на того кастеляна замка, который похитил бриллиантовое колье герцогини... Ну, конечно, на него, вот только бы наклеить ему большую бороду и...
- Госпожа Таирова, Тонская, прошу... - откуда-то издалека-издалека звучит голос инспектора.
Вздрогнув всем телом, Надя быстро поднимается и идет к зеленому столу. На сукне лежат раскинутые красивым веером экзаменационные билеты. Тонкая трепещущая детская рука протягивается к ближайшему.
- Помяни, Господи, царя Давида и всю кротость его... - шепчет Надя обычную школьную молитву, помогающую, по убеждению институток, во всех страшных и трудных случаях жизни, и левой рукой незаметно крестится под пелеринкой в то время, как правая уже несет неведомый билет.
- Господи, помоги, чтобы из первого десятка, из первого, из первого... - одними губами беззвучно шевелит Надя и, вспыхнув до ушей, переворачивает к себе лицевой стороной билет.
- Пятнадцатый... - говорит как будто не она сама, а кто-то иной, чужим незнакомым голосом. Пятнадцатый... все кончено... она пропала!.. В билете стоит: по древней истории - Перикл и украшения Афин; по русской - Иоанн III, его княжение. Про Перикла Надя помнит кое-что, совсем смутно, и вот это-то обстоятельство бесспорно погубит дело. Может быть, кое-как еще выручит Иоанн? Она недавно читала про него в каком-то историческом романе. Правда, там больше описывались похождения какой-то цыганки-колдуньи, но было кое-что и про царя. Она, Надя, запомнила это "кое-что" и, может быть, сумеет рассказать экзаменаторам. Может быть, дело еще не так плохо обстоит; в сущности, и один из Иоаннов, которых так боялась Надя, выручит Перикла на этот раз.
- Помяни, Господи, царя Давида... - одними губами, побелевшими от волнения, лепечет Надя.
- Ну-с, госпожа Таирова, извольте начинать, - и глаза "Мишеньки" устремляются в лицо девочки пытливым вопрошающим взглядом. Он точно насквозь видит мысли своей ученицы и, вероятно, уже заранее уверен в неудовлетворительном ответе девочки.
Так не даст же она, Надя, ему торжествовать! Ни ему, Мишеньке, никому! Надо только быть храброй и смелой, как герцогиня Аделаида, как принцесса Изольда, как все те девушки, которых она так много знает и которым поклоняется в глубине души.
- Мы ждем. Итак, что вы можете сказать про Перикла? - спрашивает чужой преподаватель-ассистент, поднимая глаза на воспитанницу.
Надя густо краснеет, потом бледнеет сразу. Что-то словно ударяет ей в голову... Сердце стучит... руки стискиваются конвульсивно, зажав в пальцах смятую бумажку с номером билета.
- Перикл... Перикл... Он был... он был очень смелый... он был очень храбрый... и украшал Спарту... Нет, не Спарту, а Афины и носил на плечах хорошо задрапированный плащ... И греки ему за это поставили статую...