Ими в основном занималась Ниночка, а Ванечка сидел над научными трудами, часто посещал лекции, регулярно занимался в кружках, где изучался растительный и животный мир.
И тут вдруг неожиданно и очень серьёзно заболела Ниночка, её сразу увезли в больницу. И хотя Ванечке не сказали, что болезнь сестренки смертельна, сердце его исстрадалось, он сам был словно больной – почти не спал, почти не ел, даже учиться стал неважно, всё время размышлял над тем, чем хотя бы отвлечь любимую сестренку от мук. Дважды в день он навещал её и всё спрашивал, чего бы она хотела.
Ниночка держалась мужественно, никто в больнице, даже ночные дежурные, не видел и не слышал, чтобы она плакала. И на вопросы брата она в ответ только слабо и виновато улыбалась и пожимала плечиками: дескать, чего мне ещё может быть надо, кроме здоровья. Но однажды она сказала, взяв брата за руку:
– Знаешь, Ванечка… Мне бы лошадку маленькую-маленькую.
– Так купим! – чуть ли не закричал Ванечка. – Я мигом!
– Нет, нет, не то, Ванечка… Мне бы маленькую, будто бы игрушечную, но живую, понимаешь, живую игрушку… чтобы я на ней детишечек катала… верхом… понимаешь, сколько радости-то было бы…
– Не бывает таких лошадок, Ниночка!
– Я знаю. А вот во сне часто вижу, что все игрушки живые. – В глазах Ниночки появился счастливый блеск. – Тигрёночек ростом с котёночка… Слоники хоботками помахивают… А в аквариуме китики плавают и фонтанчики пускают… Жирафик смотрит, как кенгурятки прыгают… Не заводные, Ванечка, а живые, настоящие, только очень маленькие… Ах, как интересно было бы детям играть… и болеть никто бы не вздумал, правда ведь?
Ниночка умерла, а Ивану долго ещё снились её сны о зверюшках-игрушках, а её мечта стала его мечтой, сокровенной и неотступной.
Когда он был студентом, товарищи и преподаватели относились к его сокровенной мечте с интересом, но как к заманчивой сказке, не имеющей ни практического, ни научного значения.
Когда же Иван Варфоломеевич рассказывал о Ниночкиной мечте уже коллегам-ученым, они при всем своем глубоком уважении к нему говорили почти одними и теми же словами:
– Конечно, конечно, детишкам… прелестно… фантастично… но… этакая мелкая фантастика.
Зато дети, заслышав о зверюшках-игрушках, не считали их мелкой фантастикой, а тут же превращались в зверюшек-игрушек и начинали, как это умеют делать только дети, самозабвеннейшую игру. И, глядя на них, Иван Варфоломеевич забывал, что в его сокровенную мечту, которую, подарила ему перед смертью Ниночка, никто не верил.
Нет, неправда! Один человек верил и безоговорочно! Может быть, вы сами догадались, уважаемые читатели, что этим человеком был, конечно же, дедушка Арсентий. Стал он уже очень стареньким, слабеньким, но как же они любили шутить с внуком, что дырок у него в голове не прибавилось! Дедушка Арсентий считал, что прожил свою жизнь достойно, и жалел лишь об одном: не увидит он результатов главного научного достижения внука – зверюшек-игрушек, выведенных при помощи эликсираграндиозус наоборотус(по-научному grandiozus naoborotus).
И даже когда дедушка Арсентий умер, вера его в успех сокровенной мечты внука всегда поддерживала Ивана Варфоломеевича, придавала немало новых сил. А воспоминания о сестренке заставляли его трудиться ещё напряженнее.
На письменном столе ученого стояло два портрета – дедушки Арсентия и Ниночки.
Началась война. Семья Ивана Варфоломеевича – родители, жена и маленький сын Серёжа – погибли под первой же бомбежкой, от дома остались одни развалины. Иван Варфоломеевич требовал, чтобы его отправили на фронт, но получил назначение в глубокий тыл – продолжать научную работу.
И хотя во время войны было, не до зверюшек-игрушек, Иван Варфоломеевич не забывал о своей сокровенной мечте и урывками, в память о сестренке Ниночке и сыне Серёженьке, что-то делал для создания эликсираграндиозус наоборотус.
К началу нашего повествования, уважаемые читатели, неустанный многолетний труд ученого близился к завершению.
Иван Варфоломеевич жил один, был для своих лет довольно бодр и относительно здоров. Но нельзя, к сожалению, утверждать, что на душе у него было покойно и всем он был удовлетворен. До сих пор он почему-то не мог поверить в гибель сына Серёженьки, не мог забыть его, изредка даже перебирал в уме всевозможнейшие варианты, один фантастичнее другого, суть которых сводилась к тому, что Серёженька остался в живых. Это была не уверенность, не вера, а наислабейшая, но непреходящая малюсенькая надежда. Откуда она взялась? Что поддерживало её в душе? Почему она не покидала его?.. Иван Варфоломеевич не мог сказать об этом ничего определённого, но она – малюсенькая надежда на немыслимое – потихоньку тлела в душе и помогала жить и работать.
А тут вдруг последовали событие за событием, которые так или иначе воздействовали на ускорение труда Ивана Варфоломеевича над созданием эликсираграндиозус наоборотус.
Однажды его навестил старый друг – генерал-лейтенант в отставке Илларион Венедиктович Самойлов – и начал возбуждённо рассказывать:
– Отправился я как-то погулять. Настроение у меня было замечательное. Я даже забыл – что со мной редко случается, – что нахожусь не на службе в армии, а в отставке. Тебе, Иванушка, этого не понять, ты человек сугубо штатский. Иду я по нашему двору и думаю, что ведь я воевал за то, чтобы жизнь была прекрасной. А прекрасной она может быть лишь только в том случае, когда все мальчишки и девчонки будут расти настоящими людьми – честными, добрыми, трудолюбивыми, умными, весёлыми, смелыми. За это я воевал, Иванушка! Ты согласен?
– Я согласен, Иллариоша, но ты сначала присядь за стол, – пригласил Иван Варфоломеевич, – вот тебе чаёк, печенье. И спокойно, понимаешь, спокойно рассказывай, что это тебя так растревожило?
– История довольно длинная, но тебе придётся её выслушать! Представляешь, иду я в тот оказавшийся впоследствии ужасным день, а на душе у меня, как говорится, птички поют, оч-чень радостно распевают. Я ведь переменил квартиру, никто меня в доме не знает. Для всех я – просто обыкновенный старичок-пенсионерик. Значит, надо мне для начала с кем-нибудь познакомиться. Оглядываюсь я по сторонам и вдруг вижу… Нет, ты даже вообразить не можешь, какую мерзость я увидел! Я…
– Приказываю тебе, старый вояка, успокоиться! – строго остановил его Иван Варфоломеевич. – В твоем возрасте…
– В моем возрасте некогда успокаиваться! – грозно перебил его Илларион Венедиктович. – И, пожалуйста, не прерывай меня!.. Представь себе такую отвратительную картину. Привезли во двор огромную кучу песка, чтобы было где играть малышам. Ведь их страсть к песку общеизвестна. И вот четверо оболтусов-лоботрясов, или, точнее, четверо малолетних негодяев младшего школьного возраста, вырыли в песке яму. И знаешь, чем ониразвлекались?
– Если ты не перестанешь трястись… – сердито произнес Иван Варфоломеевич, – я не стану тебя слушать!
– Если ты не прекратишь перебивание, я уйду и найду более внимательного друга!
– Попей хотя бы чаю, – попросил Иван Варфоломеевич, – и больше перебиваний не будет.
Илларион Венедиктович большими глотками выпил уже тёплый чай и продолжал чуть-чуть-чуть спокойнее:
– Негодяи младшего школьного возрастаразвлекалисьтак.