– Надеюсь, вы всё понимаете?
Иван Варфоломеевич, подошёл к столу, взял трубку:
– Профессор Мотылёчек слушает… Добрый вечер… Да, да, всё в порядке, если не считать… Конечно, расстроен… Ужасный снимок, и я действительно виноват… Нет, нет, обычно я умею сдерживаться… Речь исказили… Да, да, завтра я с утра у вас, и, видимо, мне придётся немного задержаться здесь… В высшей степени серьёзный разговор… Нет, вы не можете даже и предполагать… Дело в том, что меня разыскал здесь сын, которого я считал погибшим в войну… Да, да, и я бы просил разрешить ему вернуться со мной домой… Вы уверены, что не будет возражений?.. Благодарю вас… Он сейчас у меня… До завтра, всего доброго! – Он опустил трубку на рычаг, брезгливо взглянул на Прэ Зидента. – Да уберите вы эти пугачи!
Тот спрятал пистолеты, обиженно сказал:
– Это не пугачи. Одно ваше неосторожное слово – и вернулись бы вы домой в свинцовом гробу.
– Шеф! – Серж поморщился.
– Мой дедушка Арсентий утверждал, – Иван Варфоломеевич с удовлетворением ощутил своё превосходство над Прэ Зидентом, хотя не улавливал его конкретных истоков, – что у неумных людей в голове может образоваться лишняя дырка, кроме семи, положенных природой.
– Намек понял, – зло ответил Прэ Зидент. – Несмотря на некоторые нежелательные детали вашего поведения, я вами доволен.
– А я стараюсь не для вас. Но вот как мне объяснить в посольстве появление Серёженьки в вашей стране и долгое пребывание в ней?
– Его вытащили из-под развалин еле живого, отправили в другой город, который вскоре был сдан вашими войсками. Всё дальнейшее – служебная тайна. Но её Серж откроет в ваших соответствующих организациях, когда будет давать показания. У нас готовы безупречной подлинности все необходимые документы. Скажите…
– Нет! – резко оборвал Иван Варфоломеевич. – Хватит меня допрашивать. Сами-то вы какой национальности?
– Формально я русский, – легко признался Прэ Зидент. – А фактически – никакой, вернее, такой, какую потребует служба. Вот только негром быть не могу! – Он, чтобы взбодрить себя, поржал. – Родители мои убежали сюда сразу после вашей революции. Родился я здесь, но никакого отношения к моей формальной родине не имею.
– Вопрос второй, – Иван Варфоломеевич возвысил голос. – Кто воспитывал моего сына? Как долго он не знал о своей родине? Обо мне? О матери? О своем происхождении? – Голос его зазвучал гневно. – Почему его сразу после окончания войны не вернули домой? Ведь у него сохранились даже документы! У него были имя, фамилия! У него был отец! Кто посмел совершить это тягчайшее преступление – лишить ребёнка отца и отечества? Недоброй славы организация «Целенаправленные Результативные Уничтожения»?
Здесь, уважаемые читатели, я считаю нелишним напомнить вам о том, что Иван Варфоломеевич вовремя понял, на что именно рассчитывал Прэ Зидент: дескать, старенький, слабенький, занятый только наукой ученый, а мы как познакомим его с родным сыном, да как со всей наглостью навалимся на бедного сентиментального старикашку, да как припугнем его, так он и выполнит любое наше подлое задание, да ещё и счастлив будет.
Так оно поначалу и получалось. А потом слабеньким оказался матёрый шпион Прэ Зидент. Просто говоря, он не мог сообразить, куда клонит и что именно собирается делать ученый. И уж наиполнейшей неожиданностью оказалось то, что он нисколько не боится любых угроз, вплоть до того, что его могут превратить в покойника! Вот опытнейший, матёрейший шпион и ощупывал сейчас свою седую голову, не образовалась ли там лишняя дырка. Его прямо угнетало, ужасало, бросало в дрожь предчувствие, что будет, если Серж не улетит с отцом в Советский Союз. Тогда карьера Прэ Зидента не только тут же бесславно закончится, а как бы из него самого покойника не сделали.
«Целенаправленные Результативные Уничтожения» плохих служак не держат, несмотря ни на какие былые заслуги. Эх, как запутался в своих рассуждениях, предположениях, соображениях и предчувствиях Прэ Зидент! Показался он себе не пауком, каким всегда был, расставляя всем сети, и в них попадались те, кто ему, пауку, требовался. А было у него сейчас ощущение, что он маленькая, глупо суетящаяся муха, запутавшаяся в паутинках, да в таких сложных и крепких, что даже лапкой шевельнуть не может.
И он не сразу услышал, что не напевает, а наскуливает детскую песенку:
– Раз паутинка, два паутинка, три паутинка… – И услышав себя, и взглянув на себя как бы со стороны, Прэ Зидент в сердцах едва не сплюнул, чуть, мягко выражаясь, не чертыхнулся, в бессильной злобе оскалил золотые зубы и, уже не в состоянии сдерживаться, яростно обратился к Сержу:
– Растолкуй ты своему папаше, наконец, что если он питает к тебе хотя бы грамма четыре отцовских чувств, то сейчас имеет значение только одно: ВЫ – ОТЕЦ И СЫН! Остальное черенда и епуха! То есть – ерунда и чепуха! В остальном разберетесь дома! Чего он тянет, если в посольстве ему обещали…
И прямо в сердце Ивана Варфоломеевича врезывались слова Сержа:
– Отец, помоги мне вернуться на родину! Я не могу больше здесь! Я здесь без тебя погибну! Какой смысл сейчас разбираться в том, кто и зачем когда-то лишил меня отца и отечества?
– Может быть, стоит поблагодарить тех, кто помог Сержу выжить? – надменно (больше ему ничего не оставалось делать) спросил Прэ Зидент. – И неужели ваши отцовские чувства, дорогой господин профессор, не победят ваши совершенно ненужные мелкие опасения, подозрения, недоверия?
– То, что судьба твоего сына в твоих руках, отец, должно тебя по крайней мере тревожить, если даже ты ко мне и равнодушен.
Иван Варфоломеевич посмотрел на него так проницательно, что Серж надел зеркальные очки, и в них опять отразились два маленьких Ивана Варфоломеевича.
Серж пробормотал:
– Я не могу больше оставаться здесь. Не веришь мне, так прямо и скажи. Ты отказываешься от меня? – упавшим голосом спросил он,
– Серж! – с упреком воскликнул, скрыв радость (вот сынок работает!), Прэ Зидент. – Нельзя так разговаривать с отцом! У него больное сердце!
– Вы – темнейшая личность! – с презрением произнес Иван Варфоломеевич. – Вас не спрашивают! Недавно на вас были галстуки с фашистскими свастиками! А я, было бы вам известно, коммунист! И мода, как вы изволили выразиться, у вас на фашистские свастики никогда не пройдет! И не трогайте больше моих отцовских чувств! Да и что вы в них понимаете! Мне тяжко, мне так тяжко, как не было даже тогда, когда я узнал о гибели своего сына…
– А сейчас я стою перед тобой, отец, – горячо заговорил Серж, – но не услышал от тебя пока ещё ни одного доброго слова! Даже если ты не примешь меня…
– Не тебе судить меня, – сурово остановил Иван Варфоломеевич. – Если ты мой сын, то ты погиб вторично. Вернее, тебя погубили.
– Это вы сейчас убиваете его! – закричал Прэ Зидент. – Я сам жесток до немыслимости! До чудовищности! Во! – Он оскалил свои золотые зубы. – Тридцать две штуки от тридцати двух врагов! А ваше жестокосердие…
За давностью лет Иван Варфоломеевич забыл, конечно, как надо драться, когда слова уже не действуют, но тут, не успев смирить гнев, омерзение, гадливость, сделал так, как когда-то в детстве: левую ногу быстренько подставил за правую Прэ Зидента, а правой рукой дал ему по золотым зубам, и шпионище рухнул на пол.
Серж чуть было не бросился к отцу, вернее, на отца, но – помог подняться шефу, спросив:
– Не ушиблись?
– Ещё надо? – весело, с задором, как в детстве, спросил Иван Варфоломеевич.