Еле слышно шелестели
Вслед ему цветы и травы:
- Это Нику, мальчик Нику
Из отцовской доброй сказки!
Мальчик смотрит на деревья,
Взглядом трогает травинки,
Слышит шорохи, шуршанье,
Удивляется: красиво!
- Добрый день, бесстрашный Нику!
Василёк ему кивает.
А чабрец пожал плечами:
- Это что за незнакомец?
- Это ж Нику, храбрый Нику,
Что зимой прогнал драконов!
Молвит василёк с восторгом,
И чабрец на Нику смотрит:
"Нику? Видно, смелый парень!"
А кузнечик среди травки
Красит тоненькой былинкой
Своих деток в цвет зелёный...
Впереди летит кукушка
Будит криком глушь лесную.
Стайки птиц спешат за Нику,
По бокам цветы шагают.
Коровяк им машет шляпой,
Маки огненно пылают,
И доносятся до слуха
Колокольчиков трезвоны.
Необъятно царство леса!
Но ничуть не страшно Нику:
Средь резных зелёных шапок
Тут и там синеет небо.
Вот он встретил след копыта:
Фэт-Фрумос бывал тут, значит,
Кто ж ещё верхом проскачет
К роднику испить водицы?
Видно, тут его и видел
Папа Нику среди леса.
Собирал здесь папа песни,
Мать в лесу цветы искала,
Чтоб цветы лесные эти
Рисовать на стенах дома.
А овечки подбирали
Колокольцы позвончее...
Не от этого ль стоцветья
В дождик радуга родится?
Красный цвет - из земляники,
Жёлтый с белым - из ромашек,
Голубой - из незабудок,
А зелёный - из травинок.
И ещё цветов каскады...
Где-то радуга таится?
Видно, здесь, неподалёку,
Косы ей переплетают.
Дело только за дождями,
А они вот-вот польются.
Слышен топот лошадиный:
По зелёному туннелю
Рядом с Нику - мчит повозка,
Кони уши навострили.
"Тоже песни собирают!
Только дышло, только дышло,
Деревянное, глухое,
Пролетает, мчится мимо.
Ничего оно не слышит,
Ничего оно не видит..."
Вот повозка удалилась,
Позади оставив Нику.
Мальчик лес несёт с собою
Сложный мир цветов и звуков.
Беспокоится кукушка:
- По плечу ли ноша, Нику?
- Ничего, ведь я уж взрослый!
Улыбается мальчонка.
Вот уже закраек леса.
Только лес отстать не хочет.
Он в душе сейчас у Нику,
Пропитал его одежду.
Через поле за мальчонкой
Он идёт сквозь кукурузу,
Переходит вброд пшеницу
И шагает с Нику к дому.
- Вот какой богатый Нику!
Удивляется кукушка.
- У кого ещё на свете
Есть леса волшебней этих!
А "богач" босой шагает
По тропе, прогретой солнцем
(Волшебство босым дано лишь,
Босиком лишь в сказку ходят).
На лице его - улыбка:
Целый лес в себе несёт он,
С пеньем птиц, росой, цветами...
Знала б бабушка об этом!
Убежали волки-трусы,
Скачут зайчики за Нику,
По бокам цветы шагают,
На ветвях щебечут птицы.
Вот и бабушка выходит.
- Открывай скорей ворота!
Это я, отважный Нику,
Возвратившийся из сказки.
СОЛДАТЫ КОРОЛЯ ПАНТЕЛЕЯ
- Слуги мои верные! Откройте мне калитку!
Руки Пантелея отдали честь королю и тут же выполнили его желание. Король вышел со двора с гордо поднятой головой.
- А теперь, слуги мои верные, проведите меня к пруду в Медвежьей Долине! - снова приказал король Пантелей. Ноги его послушно зашагали к пруду, оставляя следы в дорожной пыли, чтобы люди, в случае чего, догадались, куда направился их король.
Вечером слуги ложились спать вместе с королём. И всё шло так, как того желал король, но вот однажды...
Большой Палец правой ноги взял и объявил себя командиром. Это означало, что остальные пальцы должны стать его солдатами.
- А я вот возьму и доложу королю, что ты считаешь себя самым главным, - пробормотал Мизинец.
Большой палец, чтобы отвлечь Мизинца от опасных мыслей, стал рассказывать ему сказку о трёх козлятах и рассказывал её до тех пор, пока Мизинец не уснул. Большому Пальцу только это и надо было.
Однажды ночью командир вступил в переговоры с Большим Пальцем левой ноги. И назначил его своим помощником.
Теперь в распоряжении командира было девять солдат. Во всяком случае, так думал сам командир.
А левая нога, узнав обо всём этом, взяла и неожиданно подставила подножку правой ноге. Король шлёпнулся, да так сильно, что шлем его покатился прочь, звеня и подскакивая.
Когда король поднялся, отряхивая свою мантию, командиром уже был Большой Палец левой ноги, и не успел король сделать несколько шагов, как правая нога взяла и подставила подножку левой. Пантелей снова полетел кувырком, даже не догадываясь, что всё это происходило из-за ссоры между его слугами.
Чтобы король так ни о чём и не узнал, ноги помирились, и Большие Пальцы условились быть командирами по очереди. Но мир продолжался недолго. Слуги опять начали ссориться. Сам король Пантелей просто с ног сбился: хочет идти в одну сторону, а ноги его тащат совсем в другую. Ну что с ними поделаешь! Солдаты Пантелея умели не только шагать, но ещё и прыгать. Завидев повозку, они тут же, по знаку командира, бросались к ней - и король оказывался возле ездового, а иногда даже и на его месте.
Пантелей и не подозревал, что те же солдаты помогают ему очутиться в седле, и, когда король научился ездить верхом, то взял и прицепил себе на грудь большую медаль. А солдатам даже не дал отдохнуть и поваляться на зелёной траве. Загрустили тут солдаты короля Пантелея. А с чего веселиться-то? В ботинках темно и душно. И мёртвая тишина. Ни пения птиц, ни порхания бабочек, ни свежего ветерка. К довершению всех бед, король Пантелей становился всё тяжелее и тяжелее, потому что он теперь себе за каждый мало-мальский поступок нацеплял по медали.
Как-то раз солдаты вспомнили и о других слугах короля - о руках. Ночью они рассказали им о своём горе. Командиры только кивали головами, зная, что солдаты говорят одну правду.
Рано утром, когда король ещё спал, руки взяли ботинки за ушки и сунули их в печку. Только и всего. И сколько король ни искал их, так нигде и не нашёл - потопал бедняга босиком по всему своему царству.
В тот день солдаты так развеселились и разыгрались, что медали короля Пантелея одна за другой попадали в траву.
АИСТЫ
Для гнезда они выбрали не самый красивый дом на селе. Жили там старик со старухой. Выросли их дети, разбрелись по белу свету. Только и оставили они матери, что сетку морщин на лице да глаза, чтоб смотреть на дорогу, а отцу - шапку белых волос на голове да палку в руке.
Зато каждую весну появлялись на крыше аисты, птенцов выводили, на одной ноге стояли.
Утром стариков будила коза. Возьмёт старуха скамеечку, а старик стульчик, сядут - он по одну, она по другую сторону, начнут козу доить.
- Подъём! - шепчет аистиха птенцам. - Старики уже козу подоили.
Старуха выливала молоко в чугунок, разжигала печку, а птенцы смотрели, как из трубы дымная дорожка в небо ползёт.
Потом хозяева садились за стол, и старик махал аистам рукой:
- Эй, на крыше! Пожалуйте откушать с нами!
Птенцы только смеялись в ответ, стуча длинными клювами.
Клювы у них почти всегда были раскрыты. То лягушка, то рыбка, глядишь, и подрос птенчик. И всё чаще клювы раскрывались, чтобы спросить что-нибудь. Почему, например, старик никогда не стоит на одной ноге? И кого же, все-таки, ловит старуха ведром в колодце?
Мать не знала, что ответить, а у отца было слишком много дел на пруду.
Когда на гнездо опускался вечер, мать пела птенцам колыбельную:
Засыпайте, аистята!
Пусть вода растит для вас
Новых рыбок и лягушек
В этот поздний тёмный час.
Птенцы не знали, так ли это. Но на всякий случай прятали головы под мамино крыло. И от этого быстро-быстро наступал рассвет и вставало большое солнце.
Когда у аистят перья стали подлинней, а головы поумней, сделал для них старик бумажного змея. Хвост у него тянулся до самого пруда.