Я посмотрела ей вслед и отметила про себя еще один недостаток: несколько неуклюжую походку. Нет, в фотомодели с такой походкой ее бы не взяли. Но на фоне Вениамина Михайловича она, конечно, выглядела подлинной королевой. Он же, повесив на локоть большой полиэтиленовый пакет, содержимое которого при этом знакомо звякнуло, запер машину и торопливо засеменил за девицей. Догнал он ее уже у самого входа, галантно раскрыл перед ней дверь и, когда она шагнула вперед, изловчился-таки шлепнуть ее по слегка оттопыренной попке. Девица на это никак не прореагировала. Во всяком случае, я не услышала ни возгласа возмущения, ни одобрительного хихиканья, как это бывает в таких ситуациях, нет, скорее было похоже на то, что рыжеволосая просто выполняет свою работу. Причем, если она обычная проститутка, то выполняет она ее, на мой взгляд, неважно. По крайней мере, сейчас. Злая она какая-то.
И я, наверное, ошибалась, предполагая, что она ждала этого свидания с нетерпением. Так что, возможно, Елизавета Андреевна и права, сомневаясь в серьезности отношений своего мужа с этой особой.
Через некоторое время на кухне Тимофеевского вспыхнул свет. Если учитывать показания Елизаветы Андреевны, что примерно через час-полтора девица уже покидала квартиру любовника, то их застолье может длиться не более получаса, а то и меньше. Что ж, наверное, мне пора начинать действовать.
Я протянула руку к заднему сиденью, взяла лежавшую там раскладную лесенку и направилась к облюбованному мной дереву. Забраться на него не представляло никакого труда, тем более что я два дня назад уже отрепетировала этот цирковой номер. Труд заключался в том, чтобы не попасться в столь ответственный момент на глаза публике. По счастью, двор уже опустел, местные сплетницы, постоянно сидящие на лавочках, вернулись в свои жилища и были заняты просмотром девятьсот не знаю уж какой-то там серии «Санта-Барбары», детей, от которых на площадке до сих пор стояла столбом пыль, заботливые мамаши загнали домой, так что опасаться мне нужно было сейчас лишь случайных прохожих.
Осмотревшись по сторонам и не заметив ничего, что могло бы помешать моей работе, я привязала к поясу лесенку и полезла на дерево. Вот мне уже видно, что делается в квартире первого этажа. Ну, так и есть: две пожилые дамы удобно расположились на диване возле голубого экрана. Из приоткрытой двери лоджии я слышу рассказ о том, что Иден опять потеряла память. А вот и лоджия Вениамина Михайловича. К сожалению, того, что творится на его кухне, я отсюда видеть не могла. Я только видела, что в спальне по-прежнему темно, и через открытую (слава богу) форточку слышала приглушенные голоса. О чем там беседуют возлюбленные, разобрать было невозможно.
Я добралась до удобного разветвления дерева, находящегося чуть выше перил лоджии, села на одну из толстых веток верхом, словно на лошадь, и отвязала от себя лесенку. Затем один ее конец прикрепила к стволу дерева и начала выдвигать ее. Ее длины как раз хватит, чтобы достать до края перил. На том конце лесенки есть два крюка, которые надежно зацепились за перила. Ну вот, мостик готов. Остается пройти по нему, правда, теперь уже рискуя сверзиться с почти пятиметровой высоты. Я встаю в полный рост, придерживаясь за тонкие ветви дерева, переступаю на лесенку, отпускаю ветки и присаживаюсь на четвереньки, собираясь ползти, но в это время из дверей подъезда выходит какой-то мужчина с мусорным ведром. Это именно тот случай, о котором я подумала, когда сначала собиралась при помощи той же лесенки взобраться на лоджию прямо с земли. Хорошо бы я выглядела на фоне светлой стены, но сейчас меня и лестницу скрывает густая листва, так что опасаться нечего.
Нужно только выждать, когда хозяйственный мужчина опорожнит ведро и снова скроется в подъезде.
Так, теперь можно. Стараясь не смотреть вниз, я ползу вперед, тело мое слегка дрожит, сопротивляясь риску, которому я его сейчас подвергаю. Последние сантиметры даются хуже всего, теперь я начинаю нервничать, опасаясь попасться на глаза самому господину Тимофеевскому, который в любую минуту может выйти на лоджию подышать свежим воздухом. Наконец ноги мои касаются пола. Я облегченно вздыхаю и, пытаясь не производить ни малейшего шороха, достаю из кармана пульт управления видеокамерой. Теперь главная задача состоит в том, чтобы правильно расположить пульт. Мысленно я представляю, под каким углом держала его тогда, и подношу к стеклу. Хорошо, что не задернуты плотные шторы, через прозрачный тюль я смогу увидеть, как загорится на включенной камере маленькая красная лампочка. После пяти попыток лампочка наконец загорается, и в этот момент в комнате вспыхивает свет. У меня сначала создалось впечатление, что я вместе с камерой зажгла пультом и верхнее освещение. Я отпрыгиваю от окна, успевая заметить вошедшего в комнату Тимофеевского, и начинаю двигаться в обратном направлении, но уже с большей скоростью, молясь о том, чтобы он не выключил свет, иначе я буду хорошо просматриваться на фоне уличного освещения.
Добравшись до спасительного разветвления, я отцепляю лесенку от перил, складываю ее, бросаю вниз и затем спускаюсь сама. Уф! Хорошо бы сейчас глотнуть бодрящего! Как жаль, что я за рулем!
Сидя в салоне своей «девятки», я устало наблюдаю за окнами второго этажа. Шторы предусмотрительно задергиваются, а вот свет Вениамин Михайлович так и не потушил, видимо, предпочитает заниматься любовью, не только ощущая этот процесс, но и любуясь им. Ну, его-то еще можно понять, но вот бедной девице наверняка не очень-то приятно лицезреть своего сексуального партнера.
Примерно через сорок минут, совершенно неожиданно для меня, из подъезда вышла рыжеволосая девица, а за ней показался и Вениамин Михайлович. Причем свет так и остался гореть и в кухне, и в спальне. Должно быть, Вениамин Михайлович в скором времени рассчитывает вернуться домой. Успею ли я забрать свою камеру?
Тимофеевский открыл перед дамой дверцу «Волги», дама с необычайной легкостью занырнула на переднее сиденье, причем происходило это опять в полной тишине, и они выехали со двора.
Как только фары черной машины скрылись за поворотом, я опрометью бросилась в подъезд. Влетев на второй этаж, кинулась открывать двери. В отличие от первого раза, дверь Тимофеевского была заперта только на один замок. Тем лучше, меньше возни. Вот я и в квартире. Пахло здесь вином и развратом. Сначала я заглянула на кухню, так, из любопытства. Перед моим взором предстал стол с барскими объедками: недоеденные бутерброды с черной икрой, кусочек балыка, кожура от бананов, растерзанный ананас и две бутылки с недопитым содержимым, причем в одной из них — водка, в другой — шампанское. Я сглотнула слюну и направилась в спальню.
Как и следовало ожидать, кровать была разобрана, белье на ней вздыбилось, а шелковое покрывало валялось на полу.
Я щелкнула пультом, подошла к книжной полке, извлекла камеру из-за книг, положила в чехол, расставила по местам статуэтки и собралась поскорее убраться отсюда, но в этот момент услышала, как хлопнула дверь, ведущая в общий коридор. Сердце мое учащенно забилось, а мозг лихорадочно заработал. «Хоть бы это были соседи», — подумала я, прячась под кровать.
Но это были не соседи. Это вернулся домой господин Тимофеевский.