Он инстинктивно потер ладони о ватник, точно под слоем неотмытого масла почувствовал неотмытую кровь на руках, которыми поддерживал разбитую голову Пронякина.
- Ладно, черт с вами, - сказала сестра. - Пусть кто-нибудь один идет.
Мацуев вопросительно взглянул на Антона.
- Нет уж, - сказал Антон.
Тогда Гена Выхристюк мягко и настойчиво потеснил ее и взял под локоток.
- Девушка, не будем разводить дебаты - не будем, правда?
И так же мягко, склоняясь к ней, увлек ее вверх, по чистой холодной лестнице, пахнущей йодоформом и карболкой. Они пошли следом, стараясь не топать и все замедляя шаги. В большой комнате с кафельным полом и никелированными столиками вдоль стен она опять стала сопротивляться.
- У меня только два халата. И врачиха сейчас придет. Все равно всех не пущу, так и знайте.
- Слушай, девушка, как же так? - возмутился Гена. - Мы же договорились, что ты умница и все понимаешь...
Она прижала палец ко рту. Кто-то говорил в другой комнате, голос доносился сквозь приоткрытую дверь, тихий и словно раздавленный:
- Ну пусть войдут, сестра... Не мешай...
- Идите, - сказала сестра.
Они увидели край зеленого мохнатого одеяла и руку, чудовищно толстую в бинтах, лежащую на подпорке. Несколько часов назад, когда они разнимали сплющенную обшивку кабины и срывали ломами резьбу болтов, он был еще свой, еще досягаемый в своем шоферском невезенье. Теперь он был отделен от них толстой корой бинтов, запахом антисептики, всем видом этой комнаты, где сразу стало неповоротливо и тесно их сапожищам и здоровым телам.
- Это можете оставить здесь, - сказала сестра. Она хотела забрать у них кульки и свертки. - Мы его с ложечки кормим.
Но они не отдали и гурьбой вошли к Пронякину.
Он лежал в палате один, распластанный на широкой кровати, чем-то, должно быть, обложенный под одеялом и затянутый по макушку в бинты. Открытыми были только рука, половина рта и глаз. Бинт на щеке прилегал неплотно, и виднелась матовая смуглость кожи.
- Вы не очень мучайте его, - сказала сестра и пощупала запястье на здоровой руке Пронякина. Это выходило у нее уже почти профессионально. Главное, чтоб он не двигался.
- У нас не двинется! - Федька восторженно сказал.
Сестра все не уходила. Федька выразительно взглянул на Гену Выхристюка, тот моргнул ему и, полуобняв сестру за плечи, вышел с нею, тихо притворив дверь. Тогда они мигом придвинули пустые койки и расселись вокруг Пронякина.
- Ну как ты, Виктор? - спросил Мацуев.
Он сидел, упершись кулаками в толстые ляжки. Глаз Пронякина медленно поворачивался и оглядывал их всех с тоскливым упрямством, преодолевающим непомерную боль.
- Оперировать тебя будут, Виктор... Теперь хорошо оперируют. - Мацуев улыбнулся очень доброй улыбкой. - Хомякова в Белгород вызвали, докладать насчет руды, с собою врача привезет. На "ЯАЗе" поехал, легковуха не пройдет сейчас. Ты Силантикова, с третьей бригады, знаешь?
- Нет...
- Здоровый такой, - напомнил Федька. - Усищи, как у кота.
- Помнишь, наверно, - засмеялся Мацуев. - Вот он - водитель. Он пройдет. Он, знаешь, проходчивый вроде тебя.
- Я ж вот не прошел...
- Ну, с кем не случается! - Мацуев развел руками и обхватил ими колени. - На то ж мы и шоферы, чтоб этак вот иногда...
- А не тужи ты! - сказал Косичкин. - Знаешь, случаи какие бывают? Страшное дело! Вот у нас на фронте, да в нашей же автороте, чудака одного осколком по животу - чирик! Ремень вот так разрезало - и кишки на волю. Так ты думаешь, он что? Он это все добро аккуратненько в пилоточку, с песком, с хвоей - в лесочке мы как раз стояли - и в медсанбат. Ну, правда, не сам, повели его. И - зашили. И жил потом. Ну потом ему правда что голову отнесло. Так ведь голову ж!..
Федька занес руку назад и гулко хлопнул его в лопатку.
- Ты чего это? - обиделся Косичкин. Федька блуждал глазами по потолку.
- Ты думаешь, я к чему? А к тому, что есть люди, понимаешь ты, с широкой костью, с жилой, с накопцом, что ли. Энергия из них прямо стреляет, вон как из Витьки. Такой зазря не помрет. Не-ет!
Они посмеялись сдержанно. И Косичкин посмеялся тоже, открыв желтые изъеденные зубы.
-- "Мазик" мой как? - спросил Пронякин.
Мацуев отвел глаза в сторону.
- Про "мазик" не беспокойся. Его ведь и так уж списать хотели. К тому же двигатель в хорошем состоянии. Починим, что ему сделается... Тебя бы вот, дурака такого, починили скорей.
- Меня уж не починишь...
- Ну, ты это брось, Витька, - сказал Федька не очень уверенно.
Пронякин помолчал и потом снова разлепил склеившиеся губы.
- Теперь бы дожди не помешали...
- А пес с ними, с дождями-то, - сказал Мацуев. - Теперь уж не страшно. Теперь по руде будем ездить, она не размокнет.
- А выше... все бетонка будет?
- Все бетонка.
- Там... на повороте, где сверзился я, пошире бы надо сделать...
- Сделаем пошире, - пообещал Мацуев.
Они помолчали. Мацуев шумно вздыхал. Он что-то еще хотел сказать.
- Тебе, может, еще чего принести? - спросил Антон и вдруг почему-то нахмурился. - Выпить не хочешь? А то, вон у Федора есть.
Кисти рук у Антона бьши забинтованы тряпками. Он встретился глазами с Пронякиным и спрятал руки за спину.
- Желаешь? - спросил Федька и с готовностью полез в карман.
Сестра вдруг открыла дверь.
- Это чего это у тебя? Чего вы ему даете? Водку паршивую? Не вздумайте.
- А что? - обиделся Федька. - Для облегчения. Я знаю, чего делаю.
- Много ты знаешь! Ему для облегчения вино хорошее требуется. Или чистый спирт. Мы уж тут поили его. А самое лучшее - коньяк пятизвездочный.
- Н-да, - сказал Федька. - Курорт. - К этому слову от относился неприязненно. - Не угадали, значит.
- А это можете выкинуть.
- Выкинем, само собой, - пообещал Федька и спрятал четвертинку в карман.
Гена Выхристюк мягко увлек сестру и притворил дверь.
- Строга стала Нинка-то, - сказал Федька и вздохнул. - Вот так и загубят человека до гробовой доски.
Мацуев придвинулся к Пронякину, и тот увидел вблизи морщинистую темную кожу у него под глазами и табачную седину на висках.
Мацуев смотрел на него откровенно горестным взглядом, покачивая головой, Меняйло - сурово и с мучительным напряжением. Федька пробовал ободряюще улыбнуться. "Должно быть, плохи мои дела", - подумал Пронякин.
- Ладно, хлопцы, - сказал он, когда молчание затянулось. - Вы уж идите... Да нет, не подумайте чего. Просто, плохо мне...
Они поднялись и мяли кепки в руках.
- Знаешь, Виктор, - сказал Меняйло угрюмо и виновато, не глядя на него, - ты все же зуб на нас не имей.
Пронякин усмехнулся одной половинкой губы.
- Имел бы, да вышибло. Теперь не имею.
- А завтра опять навестим, - пообещал, выходя, Мацуев. - Ты уж не сомневайся.
Антон остался. Он постоял над кроватью и осторожно потрогал забинтованную руку Пронякина.
- Как же ты так, Витя?
- Ну что ж, Антоша, дерьмовый я, значит, шофер...
- Ты этого не смей говорить, - строго приказал Антон. - И думать даже не смей. Ты, как бог, шел. Всю дорогу - как бог! Только под конец повернул резко. И не послушался, чудак, я же кричал тебе: "Соскребывай". Ты не слышал, наверно?
- Слышал... Что это у тебя ... с руками?
- Поободрал маленько. Очень ты крепко в кабинке застрял.
Пронякин вздохнул и потянулся головой назад, скрипнув зубами.
- Ты поправься, Витя, - попросил Антон. - Обязательно, слышишь, поправься. Мы ж еще погулять с тобой должны. - Он вдруг широко улыбнулся и, присев к Пронякину, склонился над ним. - А что ни говори, здорово это мы с тобою, а? Будет что вспомнить!
- Да...
Улыбка медленно сползла с лица Антона, точно он вспомнил что-то лишнее, неприятное, ненужное сейчас. Он смотрел напряженно куда-то в пол, затем поднял на Пронякина прямой немигающий взгляд.