За оградой Мариинской больницы на травяном лугу паслись огромные дубы, которые раза в четыре были старше государства Израиль, - там, за оградой, должно быть, хочется (хочется так думать) дышать по-особенному сознательно, а не рефлекторно, что ли. Дышать во всё горло.
У ограды, на тротуаре, усыпанном желудями, стояла женщина с девочкой. Девочка держала за нитку розовый воздушный шарик. Шарик был невесомым и отбрасывал розовую тень. Знать, что на свете есть вещи, способные бросать цветные тени, было приятно.
По Жуковского трамваи не ходили - там снимали рельсы, чтобы больше не гремело всё это железо.
3
"Либерия" объяла/облапила Андрея красными (скорее, цвета свернувшейся крови) стенами - в современном дизайне который год был моден голый проолифенный кирпич с пятнами старой штукатурки и зачищенными клеймами заводчиков на кирпичах, поставленных за каким-то бесом былыми каменщиками плашмя. Так было в Котле, где все столы исковыряли ножиками митьки; так было в "Мухе-цокотухе", где классно готовили баклажаны и немного перегибали с джазом; так было в "Декадансе", где посетителей обслуживали лилипуты; так было в "Борее", где не торговали спиртным, чтобы не связываться с лицензией, но приносить с собой не возбранялось, а теперь вот наi тебе мораторий. Так много где было. Симптом доверия к старым вещам, вероятно, и потом - надёжно, с понтом и недорого. Трёх зайцев - из одного ствола.
В динамиках блюмкала гитара - что-то вроде Пако де Лусии. Да это он и был.
4
За стойкой стоял Вова Тараканов. Когда-то давным-давно, при первом знакомстве Норушкин Тараканова не принял. Тот был таким худым, таким смуглым, почти обугленным (лето, Коктебель), таким едким и злоречивым, что Андрею, как специалисту по Среднему царству, он показался мумией какого-нибудь опального номарха, пролежавшего в гробнице сорок веков и теперь восставшего из саркофага и явившегося в наши времена, чтобы, толком не поняв их, мешать окружающим жить. Однако впоследствии они друг к другу пригляделись, притёрлись и отчасти даже сдружились. Такое случается.
Вова Тараканов был совладельцем арт-кафе "Либерия" (аллюзия не на чернокожую республику с её Перечным берегом, а на кованый либрариум Грозного) и ревниво любил своё не слишком прибыльное детище.
Из добрых чувств и сердцеведческого расчёта (Тараканов был из тех людей, что отвечают злом не только на зло, но и на равнодушие) Андрей составил для Вовы календарь, где на каждый день привёл события если и не вполне достойные этого слова, то достойные того, чтоб их отметить. Короче, предъявил повод, когда его как будто бы нет. Вова остался доволен - доходы заведения немного возросли. "Нам тягостно быть поводырями собственного воображения, мы охотно перепоручаем эту роль другим - даже в такой малости, как повод к выпивке, - объяснил успех Тараканов. - Мы рады дать отдых своей фантазии и подпасть под обаяние чужой речи. Когда мы задумываемся над чем-нибудь сами, у нас появляются ложные мысли".
5
- Наше вам, - сказал Вова. - Сухого или хлебного?
- Моё почтение, - ответил Норушкин. - Сначала дай мокрой воды, чтобы запить жажду.
Ударив разом ладонь в ладонь (такое приветствие), приятели друг другу улыбнулись, после чего Андрей заглянул в лежащий на стойке календарь. На память, разумеется, он содержания не помнил.
14 СЕНТЯБРЯ
По космическому календарю, где в один год упакована вся история вселенной, где 1 секунда приравнивается к 500 годам, а отсчёт начинается с 1 января (Большой взрыв, время 0:00) и заканчивается 31 декабря, когда примерно в 22:30 появились первые люди, - по этому календарю именно 14 сентября в результате не то вихревых движений, не то сгущения газового облака, не то Божьего произволения образовалась голубая планета Земля.
Кроме того, 14 сентября 1752 года Королевство Великобритания перешло с юлианского календаря на григорианский.
В этот же день в 1944 году началась Рижская наступательная операция Советских войск.
Ко всему, сегодня отмечается День танкиста.
Именины у Семёна и Марфы.
- Ну что ж, - сказал Норушкин, ополовинив стакан с минеральной, - раз ты не Марфа, тогда давай - за колыбельку. Не выпить за нашу круглую малышку всё равно что зажать новоселье.
- Раз ты не Семён, - согласился Вова, - давай за зыбку.
Тараканов достал две стопки и налил водки. Чокнулись. Андрей запил водку минеральной; Вова стерпел так.
- Хочу зарегистрировать Общество защиты прав алкоголиков, - сказал Тараканов.
- Зачем?
- Предъявлю судебные иски к Управлению метрополитена и Министерству внутренних дел. Не пускать пьяных в метро и вязать их на улице - вопиющее нарушение Конституции. Под угрозой сам базис гражданского общества дискриминация по признаку изменённого состояния сознания ничуть не законнее дискриминации по признаку расовой принадлежности, признаку пола, характеру эротических убеждений или политических грёз. Пьяный такой же гражданин, как и трезвый, он имеет те же права, и ограничение этих прав - ведомственный произвол и попрание незыблемых либеральных ценностей. Алкоголикам надо объединяться для защиты собственных интересов. Педерасты-то своё дело отстояли.
- Что-то в этом есть, - согласился Норушкин. - Про незыблемые ценности хорошо сказал.
- Списать слова? - обрадовался Вова.
Андрей расплатился за стакан минеральной и стопку хлебного. Подумал и заказал кофе. И ещё стопку.
- Может, закусишь чем? - спросил Тараканов.
- Закуска градус крадёт.
- Хлеб живит, а вино крепит, - не согласился Вова.
Среда/обстановка была приятной. Её слагали тьмы мелких деталек. Зачем их описывать? Достаточно сказать, что они были хороши.
- Не пиши никаких слов, - сказал Норушкин. - Позволяй своим бредням улетать в небеса безвозвратно.
- Это почему?
- Начни ты их записывать - ненароком станешь писателем, а писателя, в отличие от прочих смертных, черви едят дважды - сначала могильные, а потом библиотечные.
- Раз ты такой транжир, запусти что-нибудь в небеса сам.
Посетителей в "Либерии" покуда было мало: в углу за столиком сидели две девицы, пили "Букет Молдавии" и смеялись с привизгом чему-то своему, девичьему, да под окном, распустив из-под вязаного чепца лапшу/дрэды, тянул пиво и лущил фисташки растаман, похожий на чучело собаки пули из Зоологического музея.
Андрей предложил Вове присесть за пустой столик, где закурил и, в два приёма опорожнив стопку, вкратце рассказал историю Александра и Елизаветы. Благо Тараканова не отвлекали.
История произвела впечатление.
А могла бы и не произвести, потому что знамения, как известно, имеют место только в глазах смотрящего. Так или иначе, но следующую стопку Тараканов предложил Андрею уже за счёт заведения.
Растаман допил пиво и ушёл. К девицам присоединился богемного вида парень в кожаных байкерских штанах с наколенниками и пустыми карманами - у Вовы он попросил только чистый бокал, явно рассчитывая на халявный "Букет Молдавии".
- Я вот, Андрюша, про сына их, про Григория, не понял, - признался Тараканов. - Ну, ты сказал, что с ним - история известная. Что за история?
- Ты, Вова, Лермонтова читал? "Герой нашего времени"?
- Стебёшься?
- Нет, Вова, не стебусь. Я, Вова, серьёзно, я правду говорю. И даже не просто правду, а так, как было на самом деле. Печорин Григорий Александрович - это Норушкин и есть. Дневники его к Лермонтову попали, и тот только фамилии поменял. А в остальном - всё как есть. Даже денщика Митьку оставил. Умолчал только, что пока Норушкин по Персии странствовал, в Петербурге его жена ждала с карапузом. А может, и не знал этого. Лермонтов то есть...