Тетя Соня пусть ночует у нас. - Фуад, дорогой, где ты был? - по-старчески запричитала мать тут же, как услышала его голос в трубке, не вникая в то, что он говорит ей. - Я так волновалась. Вчера Маша звонила из Москвы, тебя спрашивала, а я и не знала, что ей сказать. - Ладно, ма, мне пора, вечером позвоню. Не забудь с тетей договориться, - и он повесил трубку.
"Бедная ма совсем плоха, - думал он, шагая по улице, -упорно зовет меня Фуадом... Скучает, видно, по нему... Впрочем, она и в детстве постоянно путала нас... Но Маша... Какого черта ей от меня нужно?.. Спрашивала меня, говорит... Странно, странно, весь мир свихнулся будто... Лучше б она за своим мужем ухаживала. Кажется, у них с Фуадом не очень-то ладится в последнее время... За три года ребенка даже не нажили..."
- Эй!
Окрик совпал с пронзившей его, как судорога, картинкой, вдруг вставшей перед глазами. Краешком сознания поняв, что окликнули именно его и окликнувший торопливо подходит, он неожиданно остановился, будто оглушенный, внезапно вспомнив стюардессу с подносом, себя в самолете, вонь от разутых ног, самолетный специфический холод, который сейчас достаточно явственно возник в его ноздрях. Что я там делал?
Что я там мог делать? Нет, ерунда какая, думал он растерянно. Не был я там и быть не мог, так, что-то застряло в памяти из прошлого, а будто вчера.
- Эй! - и, обгоняя свой крик, кричавший побежал к нему, будто боясь, что он исчезнет, растворится в толпе. Добежал, наконец. - Что? - коротко спросил он.
- Что?! И ты еще спрашиваешь - что? - с ходу рассвирепел кричавший. - Три месяца тебя ищу. За тобой должок, забыл, что ли?
- Почему же, помню, - спокойно ответил он.
- И что же? - Готов заплатить.
- Тогда гони два куска. И скажи спасибо, что беру без процентов.
- Спасибо, - он вытащил деньги, отсчитал двадцать сотенных зеленых купюр и протянул их неизвестному, но очень рассерженному мужчине, который при виде денег резко смягчился и подобрел.
- Я, честно говоря, вчера слышал в казино, что будто бы ты умер, Азад, чего только люди не напридумают, но когда сказали - от менингита, тут же понял - вранье... Такие, как ты, не умирают своей смертью... Если б сказали - от ножа, то еще можно было бы поверить...
Ты получил свои деньги? - остановил он разговорившегося приятеля. - Я больше тебе ничего не должен? - Нет, больше ничего, я с тобой в расчете, -довольным тоном ответил тот.
- Тогда и я с тобой рассчитаюсь, - и мгновенно развернувшись, ударил мужчину в челюсть, тот отлетел, упал, начал, кряхтя, подниматься, но он не стал ждать дальнейших событий, повернулся и пошел дальше, куда направлялся до окрика.
Он шагал по улицам и думал, поглядывая на прохожих, что облик его родного города, который он некогда обожал, резко изменился к худшему. Угрюмые, вырожденческие лица людей, приехавших из районов, из деревень, где все родственники женятся друг на друге, порождая кретинов, составляли теперь генофонд города, когда-то, в недалеком прошлом, на улицах которого почти нельзя было встретить ни одного такого плебейского лица. Харкающие на тротуары мужчины и женщины, перегруженные, как мулы, до отказа набитыми мешками; хамское отродье, чешущее себе зад на людях, отравляющее воздух города, распространяющее вокруг себя смрад и зловоние, паскудные людишки повылезли, понаехали, ковыряют в носу и разглядывают пальцы, прежде чем вытереть об штаны, воинствующие ублюдки, быстро разбогатевшие на торговле и ненавидящие интеллигентов. Короче, все это не прибавляло хорошего настроения человеку, любящему свой город и видящему, во что его превратили. Невольно он стал сравнивать свой город с Москвой, и тут в недоумении снова остановился: при чем здесь Москва? Сейчас, сейчас...
Он стоял, словно оцепенев посреди тротуара, уйдя в свои мысли, стараясь найти причину этого непонятного сравнения, стоял посреди тротуара на центральной улице, полной озабоченно спешащих и бесцельно гуляющих прохожих, и старался сосредоточиться. Ну... ну, просто он знает, что там теперь гораздо более высокий уровень жизни, да и ведь с недавних пор по статистике - самый дорогой город мира, не шутка. Он пошагал дальше, частенько машинально оглядываясь на хорошеньких девушек смотри ты, оказывается, еще не все повывелись, хватит на наш век. Тут, вроде ни к селу ни к городу, вспомнил он вдруг Фуада, как тот мог часами без дела лежать на диване и о чем-то непостижимом мечтать. Это было непонятно для него, хотя они были близнецами, в детстве одновременно болели, выздоравливали, просились на горшок, понимали друг друга с полуслова, лучше, чем мама их понимала, занимались онанизмом, любили одни и те же цвета - зеленый и желтый, все у них совпадало, как и должно было быть, но характерами они стали прямой противоположностью друг другу, и эту мечтательность, стремление уйти от реального мира, эту черту характера брата он просто не мог понять, он был слишком деятельным для бесполезных мечтаний, и то, что он не умел, раздражало, сердило его. Из телефона-автомата он позвонил матери. У мамы был охрипший, будто простуженный голос, севший от долгого плача.
- Ма, - сказал он, - я гуляю по городу. Здесь все как с цепи сорвались, торгуют, весь город занимается куплей-продажей.
- Фуад, - сказала она крайне встревоженным голосом, -что с тобой?! Что с тобой происходит? Скорее возвращайся домой. Сегодня три дня со смерти Азада. Послезавтра поминальный четверг. Собираются родные, спрашивают тебя, а тебя нет, я не знаю, что говорить, - она заплакала в трубку.
- Что с тобой случилось? Маша звонит по три раза в день... - А ей что еще надо?
- Как?! Как что?! - возмутилась мать.
- Жена она тебе или нет. Как же ей не беспокоиться... Я тут с ума схожу от торя, а тут еще "о тебе тревожиться... Возвращайся сейчас же, я прошу тебя... - Мам, не говори глупостей, - прервал он ее, не придавая значения ее словам.
- Со мной все в порядке. Просто у меня дела. Возьми себя в руки, соберись. Я знаю, тебе сейчас нелегко, я приду домой, ма, как только смогу, - и, не слушая ее возражений, он повесил трубку.
Несколько дней, позабыв обо всем на свете, почти сутками напролет он играл в казино, а когда оно закрывалось, у приятелей, у знакомых дома, и все время ему везло, он крупно выиграл, теперь на руках у него оказалась большая сумма, и невозможно было просто таскать ее повсюду с собой. И потому как-то, еле оторвавшись от интересной игры, он заскочил на минутку домой и, бесцеременно отмахнувшись от непонятных, странноватых причитаний и ворчаний матери, спрятал пачки денег в своем старом тайнике, о котором кроме него никто не знал: вынутые сбоку от печки два кирпича создавали идеальную нишу для тайника и плотно закрывались куском кафеля, который уж никак нельзя было заподозрить, что он время от времени превращается в своеобразную дверцу сейфа. Кончив укладывать деньга, он выскочил из дома - ребята ждали -услышав, как мать прокричала ему вслед:
- Маша собирается приехать!
Ночевал он в эти дни то у Кати, то у Лалы, но в основном засыпал от усталости, там же, где шла игра. Все партнеры по игре говорили, что ему везет, как обычно, и клялись в последний раз садиться с ним за карты, его невероятное везение устрашало и мало кто выигрывал или оставался при своих деньгах, когда играл с ним, но играл он искусно, играть с ним было интересно и потому, обычно, его не избегали, а напротив, были даже рады, когда он участвовал в общей игре.