Телефончик шуршит, щелкает и снова выжидательно гудит мне в ухо.
ДЖИЛИАН: Сегодня он ко мне прикоснулся. О Господи, не говорите мне, что уже началось. Неужели началось?
Мы и раньше прикасались друг к другу. Я брала его под руку, ерошила ему волосы, мы обнимались, целовали друг друга в щечку -- обычная вещь между друзьями. То, что было сегодня, гораздо меньше, чем все это, но и много больше.
Я сидела за мольбертом. Волосы у меня выбились на лицо. Я протянула было руку за гребенкой, она у меня лежит на табуретке. Он сказал, очень тихо:
-- Не шевелись.
Продолжаю работу. Он подходит сзади. Вынул заколку у меня из волос, они рассыпались, он зачесал их назад, за ухо, собрал в заколку, защелкнул, положил гребешок на место, отошел и снова сел. И все. Больше ничего.
Хорошо, что я работала над простым местом. И машинально продолжала работать еще минуты две. Потом он сказал:
-- Я люблю этот гребешок.
Это несправедливо. Несправедливо сравнивать, я знаю. Не надо делать никаких сравнений. Об этой гребенке я и не думала никогда. Она у меня была всегда. Как-то раз, вскоре после того как мы познакомились, Стюарт зашел ко мне в
5 БарнсД.
129
студию и увидел ее. Он сказал: "У тебя гребешок сломался", И назавтра или послезавтра принес мне новый. Видно было, что он постарался: гребешок был такой же величины, как старый, и тоже черепаховый. Но я им не пользовалась. Сохранила старый. У меня пальцы привыкли чувствовать щербинки от недостающих зубцов.
И вот теперь Оливер говорит: "Я люблю этот гребешок". Я потерялась. Потерялась и нашлась.
Это несправедливо по отношению к Стюарту. Я говорю , себе: "Это несправедливо по отношению к Стюарту*. Но слова не оказывают никакого действия.
ОЛИВЕР: Когда я был маленьким, Старый Подлец покупал "Тайме". Наверно, и теперь покупает. Он похвалялся умением решать кроссворды. А я, со своей стороны, проглядывал объявления о смерти и вычислял средний возраст умерших в тот день Старых Подлецов. И соображал, сколько еще статистически осталось Старому Решателю Кроссвордов.
Еще там был отдел "Письма в редакцию", отец внимательно их прочитывал, подбирая себе по вкусу самые развесистые глупости и дремучие предрассудки. Иногда он удовлетворенно крякал, чуть ли не рыгал из глубины души, если воззвание какого-то представителя отряда толстокожих, например: "Вернем всех травоядных на их исконную родину в Патагонию", чудесным образом deja pensee*, совпадало с его собственными идеями, а я думал: ну и ну, сколько же Старых Подлецов существует на свете.
Больше всего мне запомнилось из Отдела писем тех времен, как эти Старые Негодяи подписывались. Некоторые писали: "Сердечно Ваш", или "Искренне Ваш", или даже "Имею честь быть, сэр, Вашим покорным слугой". Но мне больше всего нравилась и больше всего, на мой взгляд,
* уже приходившее в голову (фр.).
подходила для Старых Подлецов подпись: "Ваш etc", да газета еще сокращала до "Ваш с".
"Ваш с". Я часто гадал: что бы это значило? Что это за знак? Откуда он взялся? Я воображал обруганного промышленного магната, диктующего секретарше письмо в газету, которую он фамильярно именует "Листок". Изложив в письме свои старо-подлые взгляды, он заключает: "Ваш et cetera", а уж секретарша машинально транскрибирует: "Имею честь быть, сэр, одним из выдающихся Старых Подлецов и могу прислать Вам этикетку с банки из-под сардин, каковую Вы напечатаете перед моим именем". Магнат распоряжается: "Отошлите это безотлагательно в "Листок", мисс Фолкс".
Но однажды мисс Фолкс или как там ее ни оказывается на службе, она занята с епископом Кентерберийским, делает ему массаж, и вместо нее присылают временную машинистку.
Временная записывает: "Ваш et cetera", как слышит, в газете расценивают эту подпись как чрезвычайно остроумную и еще добавляют изящный штрих от себя, укорачивая подпись до "Ваш с", и тогда все остальные Старые Подлецы начинают подписываться так же, следуя примеру магната, который, однако, честь изобретения приписывает себе одному. Вот откуда это "Ваш с".
После этого я, лопоухий шестнадцатилетний юнец, стал пародийно подписываться "С любовью с". Не все мои корреспонденты, должен с прискорбием признать, оценили шутку. Одна demoiselle убыстрила свое изгнание из музея моего сердца, высокомерно уведомив меня, что употреблять слово "etc" как в устной речи, так и в презренной прозе пошло и вульгарно. На что я ответил, что, во-первых, et cetera -- это не одно слово, а два, и во вторых, если в моем письме и есть что-то пошлое и вульгарное, то, учитывая адресата, это лишь слово, данному сокращению предшествующее. Увы, на такой выпад она не сумела ответить с буддийской безмятежностью, как хотелось бы.
130
5*
131
С любовью с. Тут все просто. Человечество делится на две категории: одни верят, что смысл, суть, басовая педаль и главная мелодия жизни -- это любовь, а все прочее -- абсолютно все прочее -- это лишь с; а другие, все несчастное множество людей, верят как раз прежде всего в это с, для них любовь, как она ни приятна, остается только мимолетным волнением юности, прелюдией к пеленкам и далеко не так важна, неизменна и основательна, как, скажем, домашний интерьер. Это-- единственное существенное. различие между людьми.
СТЮАРТ: Оливер. Старый друг Оливер. Власть слова. Власть вздора. Неудивительно, что он кончил уроками разговорного английского.
ОЛИВЕР: Я, кажется, не совсем ясно все изложил. Когда я в тот раз закрыл за собой дверь, уклонившись от упоительной щекотки ее притворного гнева, я сказал ей (О, я помню, помню -- у меня в черепе черный ящик, где хранятся все записи.): "Я тебя не люблю. Я не обожаю тебя. Не хочу быть с тобой всегда. Не хочу завести с тобой роман. Не хочу жениться на тебе. Не хочу всю жизнь слышать твой голос".
Найдите лишнее.
СТЮАРТ: Сигарету?
ОЛИВЕР: И еще я проверяюсь на СПИД. Это вас удивляет / это вас не удивляет? Ненужное зачеркнуть.
Только не торопитесь с выводами. По крайней мере с такими выводами, как заразные иглы, дикарские нравы, общие бани. Быть может, мое прошлое в некоторых отношениях и мрачнее, чем у других (а поскольку другие -- это прежде всего Стюарт Хьюз, эсквайр, банкир и домовладелец, то безусловно мрачнее), но у нас не исповедная теле
132
передача "Слушаем вместе с мамой" плюс боевик "Полицейская пятерка".
Я хочу положить мою жизнь к ее ногам, понимаете? Я начинаю жить заново, я совершенно чист, tabula rasa, я не валяюсь с кем ни попадя, черт подери, я даже не курю больше. Разве это не идеал? Или хотя бы один из двух идеалов? Первый идеал такой: вот он я весь, целиком, живу богатой, полной жизнью, зрелый и взрослый, найди во мне, что пожелаешь, бери все, все твое. А второй -- я пуст, распахнут, во мне нет ничего, только потенциальные возможности, делай из меня что хочешь, наполни меня чем пожелаешь. Большую часть жизни я потратил на то, что заливал сосуды сомнительными жидкостями. Теперь опорожняю их, промываю, выполаскиваю.
Вот и проверяюсь на СПИД. Ей я, может быть, даже и не скажу.
СТЮАРТ: Сигарету? Берите, закуривайте.
Смотрите на это так: если вы поможете мне прикончить пачку, значит, я выкурю меньше, и меньше вероятность, что умру от рака легких, может быть, даже, как заметила моя жена, доживу до болезни Альцгеймера. Так что возьмите сигарету, это будет знаком, что вы на моей стороне. Можете, если хотите, засунуть за ухо на потом. А вот если вы не возьмете, то...
Ну конечно, я пьян. А вы бы на моем месте не напились?
Нет, не то чтобы вдрызг пьян.
Просто пьян.
ДЖИЛИАН: Пусть никто не думает, что я вышла за Стюарта из жалости.
Так бывает. Я знаю, видела сама.