-- Какой штурм?!
-- Ну вот Лисин ваш приказ передал -- штурм начинать. Офицеры, мол, все убиты... он один спасся.
Я тут и онемел. Как... убиты? Что значит -- убиты?
-- Дайте-ка его мне!
Тот его найти не может, спустился с вышки и ушел.
Слушал я, холодея, и понял, что сейчас может случиться то, за что не придурку Лисину, раздающему такие команды, придется отвечать, а мне, захваченному генералу. Вне меня сейчас идет какая-то дурная игра, итоги которой припишут все равно мне -- старшему по званию.
Еле сдержался, чтобы телефонную трубку не разбить в ярости.
-- Так, понятно. Теперь слушайте меня, полковник. Значит, так... Успокойтесь!
ЗОНА. МЕДВЕДЕВ
Отчаянный генерал проявил в ту ночь максимум благоразумия, у него как бы открылось второе дыханье, и к рассвету, не спавший, но свежий и волевой, сумел добиться у зэков разрешения на обращение к Зоне через рупор.
-- Сегодня ночью чуть не стряслось непоправимое, -- сказал он. -- Из-за несогласованности чуть было не начался штурм... Мне удалось убедить командование, что тут все в порядке, ситуацию контролирую лично, и вы не хотите бойни. Крови сегодня ночью не случилось, хотя вполне могла быть. Войска стоят в готовности номер один. Чье-то неосторожное или провокационное действие, и это послужит сигналом к началу атаки, в Зону ворвутся танки и перемесят тут всё... Ясно?
Зона слушала молча.
-- Думайте! Пока еще можно и нужно остановиться. Больше говорить я не буду -- решайте. -- он положил рупор и ушел.
ЗОНА. ОРЛОВ
Зэки тоже в эту ночь не спали в ожидании стрельбы, носа не высовывали из бараков. Бузить уже и не хотелось, но и отступать вроде было нельзя. Идеологи восстания растерялись и покорно ждали развития событий, не снимая требований.
Великая же заслуга генерала в эту ночь была в том, что он не знал, живы офицеры или действительно убиты, -- они содержались в другом помещении, -но мудро не упомянул об этом в обращении к осужденным и не сделал это формальным поводом для начала штурма... Приказ этот зловещей, смертной тенью висел над притихшей Зоной всю ночь...
После его выступления зэки пришли к генералу с мировой. Но он встретил их жестким вопросом:
-- Правда, что мои офицеры убиты?
Парламентеры растерялись, кто-то побежал в штаб, и через минуту оттуда появились живые офицеры, прокричали через площадь:
-- Все в порядке, товарищ генерал!
У генерала задрожал голос:
-- Слава Богу!..
НЕБО. ВОРОН
Только я это видел, как уже потом, когда кончилось все, генерал вызвал Лисина. Явился он весело, ожидая похвалу за геройский побег от зэков. Генерал вышел молча из-за стола и со всего размаху ударил его, сбил с ног.
-- Мало тебе, козел... была бы моя воля...
Он сжимал большие крестьянские кулаки, привыкшие с детства к дракам. И Лисин с визгом рванул из кабинета и Зоны.
Боевой генерал... я видел, как он за сутки до этого смело вошел в Зону без сопровождения, в штатском, предъявив на вахте генеральское удостоверение.
Слонов пересел из камеры в кабинет начштаба, а приезжий генерал в отдельной комнате до ночи перебирал дела осужденных.
Отложенные им двадцать дел были отправлены на пересмотр срока и правильности судебного решения, стрелявшего в Ивана Воронцова отдали под суд, а у Лисина нашли другие серьезные грешки, вплоть до присвоения липовых заслуг партизана, посадили вскоре в такую же Зону... Там, на его счастье, не узнали о недавнем "подвиге" помощника прокурора...
ЗОНА. ОРЛОВ
Воронцов, отбросив кувалду, ловко и быстро смазал соляркой форму и ушел в будку, утепленную пенопластом, -- там в холод отогревались и сушили мокрые рукавицы на печке, летом же дверь туда не закрывалась.
К ней тихо подошел майор и услышал пару добрых слов в свой адрес:
-- Ну, Мамочка если застукает -- хана! За чифир отдерет, банку расколошматит, ну и в очередь на изолятор запишет.
Медведев утвердительно кивнул головой: безусловно. Насмехаются, черти лысые. Только никогда не разбивал он их банки, не опускался до этого, как Шакалов или Волков. Шагнул в будку, тесно сидящие работнички мгновенно и воровато встрепенулись. Банка с чифиром в мгновение ока исчезла. Приподнялись бритоголовые, сидевшие вокруг печки-чугунки.
-- Ну что ты, продолжай келешуй, -- вычислил Медведев самого испуганного, он верным делом и переливал чай в кружку и обратно -келешевал.
Но тот находчиво зачерпнул кружкой из ведра и, невинно моргая, крупными жадными глотками выпил ее до дна. Будто и вправду только что насилу добрался до теплой и прогорклой заводской воды. Чай пить в Зоне не запрещается, но вот только не на работе.
На завод драгоценные пачки чая провозили водители самосвалов и панелевозов, а отсюда он проносился в Зону. Ну, коль есть чай, значит, есть и связи с вольными, а это водка, наркотики -- да все, что угодно...
Когда промерзнешь до костей, еще куда ни шло согреться стаканом чая. Но этот густющий чифир вязок, как деготь, от него сворачивает язык. Тонизирует, на мгновения вливает силу, а человека высушивает необратимо.
-- Перекур? -- спросил усмехнувшийся майор.
-- Д-да, -- слегка заикаясь, ответил за всех звеньевой.
ВОЛЯ. МЕДВЕДЕВ
"Старый знакомый", -- угадал Медведев. Вот он, былой Ваня Воронцов, а теперь уже Иван бывалый... Равнодушно оглядывает печную трубу и вряд ли узнает меня. Да и сколько лет прошло... А может, все мы, менты, для него стали на одно лицо...
Да, время его не пожалело -- вон шрамище какой, сутулый, матерый, злой... непросто будет с ним заговорить по душам... Да и стоит ли напоминать ему тот эпизод... он его уж и забыл, наверное, а я тут ему ворохни юность...
-- Почему не откликнулись, когда я вас звал? -- строго обратился к нему.
Все напряглись. Воронцов поднял глаза, смерил меня невидящим взором, холодно бросил:
-- Не слыхал такого.
-- Что в свертке было?
-- Это мое дело, -- поднялся он, как бы давая понять: разговор окончен.
-- Может, водку несли? -- не отстаю. -- Фамилия?
-- Воронцов. Водку, начальник, не употребляю, -- ответил как равный равному и наконец внимательно меня осмотрел.
Выдержал я его тяжелый взгляд.
-- Это что за фамильярность, осужденный Воронцов? -- вскипел наконец я. -- Положить вот сюда сверток! -- показал на их столик из ящиков.
Смотрю, проняло...
-- В свертке... -- замялся, почуял, что не на того нарвался, затем нагло ухмыльнулся и похлопал себя по животу. -- Что было -- сплыло и уже здесь, гражданин начальник.
-- На наказание напрашиваетесь?
Ага, взор-то орлиный как негодованием праведным полыхнул... и наткнулся на теперь уже мой тяжелый взгляд. Дерзость стала гаснуть. Накинул телогрейку, пробурчав:
-- Это ваше личное дело. А мне работать пора. -- отвернулся и смолк.
Фрукт. Но чувство собственного достоинства все же сохранил, с таким несладко, но если уж его пробьешь, он не подведет, разобьется, но сделает, не обманет. Трудная задачка всегда приятней; посмотрим, Ваня Воронцов, кто кого... Ты же, видать, -- авторитет. Ну и я тоже. Поборемся.
-- Хорошо, Воронцов. Зайдете ко мне после работы, поговорим. Ведь мы давние знакомые...
Никакой реакции... Ну ничего, вспомнит. А и не вспомнит... что мне с ним -- детей крестить? Гуляй, Ваня, со всеми своими принципами воровскими. Проходили, надоело.
ВОЛЯ. ВОРОНЦОВ
Работа после обеда стала посноровистее -- спешили залить оставшийся бетон. Тяжелые дождевые капли дробно ударили по спине, потекли пузырящимися лужами. зэки с радостным гиком скрылись в спасительной будке: есть повод сачкануть...
Но я любил под дождичком работать: струи воды приятно щекотали горячее тело, успокаивали меня.