Выстрелов со стороны ущелья не слышно. Чувствовалось, что там темнота еще гуще.
- Я, во всяком случае, не намерен рисковать своей частью! - гаркнул полковник, как будто скомандовал. - На мне моральная ответственность за жизнь, здоровье, судьбу вверенных мне людей.
- Совершенно верно, - сказал бригадный, выделяясь своей фигурой, уверенностью, привычкой отдавать приказания.
Он был офицер армии и теперь чувствовал - настал, наконец, момент проявить всю силу, все заложенное в нем дарование, которое так неразумно, нерасчетливо держали под спудом заправилы царской армии...
- ...совершенно верно. К тому же план похода совершенно не разработан. Расположение частей должно быть совсем иное, - нас каждую минуту могут перерезать.
- Да приведись до меня, - запальчиво подхватил стройно и тонко перетянутый в черкеске, с серебряным кинжалом наискосок у пояса, в лихо заломленной папахе командир кубанской сотни, - приведись до меня, будь я от козаков, зараз налетел бы з ущелья, черк! - и орудия нэма, поминай как звали.
- Наконец, ни диспозиций, ни приказов, - что же мы - орда или банда?
Кожух медленно сказал:
- Чи я командующий, чи вы?
И это нестираемо отпечаталось в громадной комнате, - маленькие тонко-колючие глазки Кожуха ждали, - только нет, не ответа ждали.
И опять зашевелились тени, меняя лица, выражения.
И опять заветренные, излишне громкие в комнате, голоса:
- На нас, командирах, тоже лежит ответственность - и не меньшая.
- Даже в царское время с офицерами совещались в трудные моменты, а теперь революция.
А за словами стояло:
"Ты прост, приземист, нескладно скроен, земляной человек, не понимаешь, да и не можешь понять всей сложности положения. Дослужился до чина на фронте. А на фронте, за убылью настоящих офицеров, хоть мерина произведут. Массы поставили тебя, но массы ведь слепы..."
Так говорили глазами, выражением лица, всей своей фигурой бывшие офицеры армии. А командиры - бондари, столяры, лудильщики, парикмахеры говорили:
"Ты из нашего же брата, а чем ты лучше нас? Почему ты, а не мы? Мы еще лучше тебя управимся с делом..."
Кожух слушал и тот и другой разговор, и словами и за словами, и все так же сощуренными глазками прислушивался к темноте за окнами - ждал.
И дождался.
Среди ночи где-то далеко родился слабый глухой звук. Больше и больше, яснее и яснее; медленно, все нарастая, глухо, тяжело и неуклюже наполнилась ночь отдававшимся шагом шедших во мраке. Вот шаги докатились до ступеней, на минуту потеряли ритм, расстроились и стали вразбивку, как попало, подыматься на веранду, залили ее, и в смутно озаренную столовую через широко распахнутые, черно глядевшие двери непрерывным потоком полились солдаты. Они все больше и больше наполняли столовую, пока не залили ее всю. Их с трудом можно было разглядеть, чувствовалось только было их много и все одинаковы. Командиры сгрудились у того конца стола, где разостлана карта. С трудом мерцает огарок.
Солдаты в полумгле откашливаются, сморкаются, сплевывают на пол, затирают ногой, курят цигарки, вонючий дым невидимо расползается над смутной толпой.
- Товарищи!..
Громадная комната, полная людей и полутьмы, налилась тишиной.
- Товарищи!..
Кожух с усилием протискивал сквозь зубы слова:
- Вы, товарищи представители рот, и вы, товарищи командиры, щоб вы знали, в яком мы положении. Сзади город и порт заняты козаками. Красных солдат там оставалось раненых и больных двадцать тысяч, и все двадцать тысяч истреблены козаками по приказанию офицеров; то же готовят и нам. Козаки наседают на наш арьергард в третьей колонне. С правой стороны у нас море, с левой - горы. Промежду ними - дира, мы в дире. Козаки бегут за горами, в ущельях прорываются до нас, а нам отбиваться кажную минуту.
Так и будут наседать, пока не уйдем до того миста, где хребет поворачивает от моря, - там горы высоко и широко разляглысь, козакам до нас не добраться. Так дойтить нам коло моря до Туапсе, от сего миста триста верст. Там через горы проведено шоссе, по нем и перевалим опять на Кубань, а там - наши главные силы, наше спасение. Надо иттить з усией силы. Провианту у нас тильки на пять дней, вси подохнем с голоду. Иттить, иттить, иттить, бежать, бегом бежать, ни спаты, ни питы, ни исты, тильки бежать з усией силы - в этом спасение, и пробивать дорогу, колы хтось загородить!..
Он замолчал, не обращая ни на кого внимания.
Стояла тишина в комнате, наполненной людьми и последними тенями догорающего огарка; стояла такая же тишина в громаде ночи за черными окнами и над громадой невидимого и неслышимого моря.
Сотня глаз невидимым, но чувствуемым блеском освещала Кожуха. И опять сквозь стиснутые зубы белела у него слегка пузырившаяся слюна.
- Хлеба и фуража по дороге нэмае, треба бигты бегом до выхода на равнину.
Он опять замолчал, опустив глаза, потом сказал, протискивая:
- Выбирайте соби другого командующего, я слагаю командование.
Огарок догорел, и покрыла ровная темь. Осталась только неподвижная тишина.
- Нету, что ли, больше свечки?
- Есть, - сказал адъютант, чиркая спички, которые то вспыхивали, и тогда выступала сотня глаз, так же неподвижно, не отрываясь, смотревших на Кожуха, то гасли - и все мгновенно тонуло. Наконец, тоненькая восковая свечка затеплилась, и это как будто развязало: заговорили, задвигались, опять стали откашливаться, сморкаться, харкать, растирать ногой, оглядываясь друг на друга.
- Товарищ Кожух, - заговорил бригадный голосом, которым как будто никогда не командовал, - мы все понимаем, какие трудности, огромные препятствия у нас на пути. Сзади - гибель, но и спереди гибель, если мы задержимся. Необходимо идти с наивозможной быстротой. И только вы вашей энергией и находчивостью сможете вывести армию. Это, надеюсь, и мнение всех моих товарищей.
- Верно!.. правильно!.. просим!.. - поспешно откликнулись все командиры.
Сотня блестящих в полутьме солдатских глаз так же упорно смотрела на Кожуха.
- Як же ж вам отказуваться, - сказал командир конного отряда, убедительно сдвигая папаху на самый затылок, так что она почти сваливалась, - як вас выбрала громада.
Блестящими глазами, молча, смотрели солдаты.
Кожух глянул непримиримо из-под все так же насунутого черепа.
- Добре, товарищи. Ставлю одно непременное условие, подпишитесь: хочь трошки неисполнение приказания - расстрел. Подпишитесь.
- Так что ж, мы...
- Да зачем?..
- Да отчего не подписаться...
- Мы и так всегда... - на разные голоса замялись командиры.
- Хлопцы! - железно стискивая челюсти, сказал Кожух. - Хлопцы, як вы мозгуете?
- Смерть! - грянула сотня голосов и не поместилась в столовой, гаркнуло за распахнутыми черными окнами, только никто там не слыхал.
- К расстрелу!.. Мать его так... Хиба ж ему у зубы смотреть, як вин не сполняе приказания... Бей их!
Солдаты, точно обруч расскочился, опять зашевелились, поворачиваясь друг к другу, размахивая руками, сморкаясь, толкая один другого, торопливо докуривая и задавливая ногами цигарки.
Кожух, сжимая челюсти, сказал, втискивая в мозги:
- Кажный, хтось нарушит дисциплину, хочь командир, хочь рядовой, подлежит расстрелу.
- К расстрелу!.. расстрелять сукиных сынов, хочь командир, хочь солдат, однаково!.. - опять с азартом гаркнула громадная столовая, и опять тесно, - не поместились голоса и вырвались в темноту.
- Добре. Товарищ Иванько, пишите бумажку, нехай подписуются командиры: за самое малое неисполнение приказа али за рассуждение - к расстрелу без суда.