Ошеломленные потоком пропагандистской лжи, вы не можете или не хотите взять себе в голову, что, если мы не прибегнем к самозащите, если не станем бороться, джихад победит. Победит, да-да, и разрушит мир, который, так или иначе, мы сумели построить, изменить, улучшить, сделать более разумным, то есть менее ханжеским или не ханжеским вовсе. Перечеркнет нашу культуру, наше искусство, нашу науку, нашу индивидуальность, нашу мораль, наши ценности, наши удовольствия… Господи! Неужели вы не видите, что все эти усамы бен ладены считают себя вправе убивать вас и ваших детей, потому что вы пьете алкоголь, потому что вы не отращиваете длинную бороду и отказываетесь от чадры и паранджи, потому что вы ходите в театр и в кино, потому что вы любите музыку и поете песни? Танцуете и смотрите телевизор? Носите мини-юбки или шорты, на пляже и около плавательного бассейна вы загораете почти обнаженными или обнаженными, занимаетесь любовью, когда хотите и с кем хотите? Или потому что вы верите в Бога? Я, слава Богу, атеистка. И не имею ни малейшего желания быть за это наказанной реакционными фанатиками, которые, вместо того чтобы вносить свою ленту в прогресс, по пять раз на дню задирают задницы и молятся».
В течение двадцати лет я повторяю это. Двадцать лет. Двадцать лет назад я написала передовицу в более мягкой форме, чем нынешняя, полная ярости и гордости. Тогда это была передовица журналиста, привыкшего уживаться со всеми расами, привычками и верованиями, женщины, привыкшей оказывать сопротивление любым формам фашизма и нетерпимости, человека вне церкви и вне каких бы то ни было табу. И одновременно это был крик представителя Запада, полный негодования по отношению к идиотам, не чующим вони грядущей святой войны, терпящим оскорбления, наносимые Европе сыновьями Аллаха — террористами… Вот как примерно звучали мои размышления двадцать лет назад: "Какой смысл уважать тех, кто не уважает нас? Достойно ли защищать или поддерживать их культуру или так называемую культуру, когда они выражают презрение к нашей? Я хочу защищать мою, но не их культуру и сообщаю вам, что люблю Данте Алигьери и Шекспира, и Гете, и Верле-на, и Уолта Уитмена, и Леопарди гораздо больше, чем Омара Хайяма. Ну что ж, меня за это распяли. «Расистка, грязная расистка!» «Стрекозы» клеймили меня словом «расист». И так же клеймили снова во время советского вторжения в Афганистан. Они поступали так потому, что каждый раз, когда бородатые воины приговаривали «Аллах акбар» перед выстрелом из миномета, я, полная предчувствий, обращалась к миру: «Поддержим эту войну. Известно, что такое Советский Союз, но в данном случае давайте скажем ему спасибо». Но меня распинали, особенно после того, как я рассказала о том, что они обычно делали с советскими пленными. Как они отпиливали советским руки и ноги. Такое же зверство, не забывайте, они проделали в конце XIX века с английскими дипломатами, послами королевы Виктории, и с другими европейскими дипломатами, находившимися в Кабуле. Жертвы не умирали сразу. Лишь через некоторое время жертву наконец обезглавливали и отрубленной головой играли в бускачи — афганскую разновидность поло. Что касается рук и ног, их продавали в качестве трофеев на базаре… Тогда меня тоже распяли, да. Им не понравился даже тот факт, что я плакала над безрукими и безногими украинскими солдатами, которых варвары бросили не убив, которых подобрали товарищи. Они валялись в полевых госпиталях, умоляя о смерти. Но меня обзывали расисткой и за это тоже, помнишь? Они называли меня расисткой и в то же время одобряли американцев, обезумевших от страха перед Советским Союзом и поэтому дававших варварам поддержку и оружие, тренировавших юного суданца по имени Усама бен Ладен и кричавших: «Ура героическому афганскому народу! Долой Советский Союз! Советский Союз вон из Афганиста-а-ана!» Ну что ж… Советский Союз ушел.
Усама бен Ладен остался и послал своих камикадзе в Америку. Кто должен этому радоваться?
Многие не радуются, но и не печалятся. Они просто об этом не думают. Что мне за дело, возражают они, Америка очень далеко. Между Европой и Америкой — океан. Э нет, господа. Нет океана — есть полоска воды. Потому что, когда судьба Запада под вопросом, когда выживание нашей цивилизации в опасности, Нью-Йорк — это мы. Америка — это мы. Мы итальянцы, французы, англичане, немцы, швейцарцы, австрийцы, датчане, венгры, словаки, поляки, бельгийцы, испанцы, греки, португальцы, скандинавы, русские… Да, даже русские, поскольку у Москвы те же проблемы, связанные с терроризмом, — теракты, которые устраивают мусульмане из Чечни. Америка — это мы, говорю я вам. Если Америка потерпит крах, Европа тоже погибнет. Весь Запад потерпит крах. Мы все потерпим крах. И не только в финансовом плане — единственное, чего многие боятся. (Однажды, будучи молодой и наивной, я сказала сценаристу Артуру Миллеру: «Вы, американцы, мерите все деньгами, вы только и беспокоитесь что о дурацких деньгах». Артур Миллер засмеялся и парировал: «А вы нет?») Мы погибнем во всех отношениях, друзья мои. Потому что наша цивилизация умрет, и дело кончится минаретами вместо колоколен, паранджами вместо мини-юбок, верблюжьим молоком вместо наших коктейлей…
Неужели вы не способны это понять, черт побери?! Блэр понял. Вскоре после трагедии он приехал сюда и выразил свою солидарность Бушу. Солидарность, которая основывалась не на болтовне и жалобах, а на фактах. Предложил военный альянс. Ширак не предложил. Как знаешь, он тоже приехал сюда. С визитом, согласованным заранее, а не спонтанно, как следовало бы при подобных обстоятельствах. Приехал, увидел руины башен-близнецов, осознал, что мертвых — непроизносимое число, но не пошел на компромисс с самим собой. Во время интервью на CNN Кристиан Аманпур четыре раза задавал ему вопрос о том, каким образом и до какой степени французы намереваются выступить против джихада. И четырежды он уходил от ответа, ускользал, как угорь, я имею в виду, он отвечал так неискренне и нерешительно-робко, что мне хотелось крикнуть: «Месье президент, разве вы не помните высадку десанта в Нормандии? Разве вы не знаете, сколько американцев погибло в Нормандии, чтобы изгнать из Франции нацистов?!»
Беда, наверное, в том, что я не вижу Ричарда Львиное Сердце ни в одном из европейских лидеров. И того меньше Ричардов я нахожу в моей стране, где, когда я пишу это письмо, а именно в конце сентября 2001 года, ни один сообщник или подозреваемый сообщник бен Ладена до сих пор не был пойман и арестован. Ну что же вы, господин премьер-министр Италии? Мечети Милана, Турина и Рима просто переполнены террористами или кандидатами в террористы, мечтающими взорвать наши колокольни, наши купола! Неужели ваши полицейские настолько недееспособны, а ваши люди из секретной службы так дурно осведомлены, так пугливы? Неужели ваши чиновники настолько бездарны? Или все ваши бородатые гости совсем невинны, совсем не связаны с тем, что случилось в Америке? Может быть, страх не дает вам опознать и арестовать этих людей? Боже! Я не отрицаю ничье право на страх. Тысячу раз я писала: тот, кто заявляет, что не испытывает страха, либо лжец, либо идиот, либо и то и другое. Но в Жизни и в Истории есть моменты, когда страх недопустим. Моменты, когда страх безнравственен и дик. Те, кто по слабости, по глупости или по привычке сидеть на двух стульях уходит от обязательств, наложенных этой войной, являются не только трусами, но и мазохистами.
* * *
Это мазохисты, да-да, мазохисты. В связи с этим давайте, наконец, поговорим о том, что вы называете контрастом-между-двумя-культурами.