– Конечно! – кивнула я. – Эта блузка тебе тоже идет!
Ее глаза снова сверкнули. Она покосилась на зеркало.
– А ты? Свои юношеские амбиции ты любила больше, чем вашу семейную жизнь.
– Неправда! – возмутилась я.
– Правда-правда, – кивнула мама. – Ты считала, что чахнешь у детской кроватки, вместо того чтобы реализовываться как личность. Было такое?
Я промолчала.
Мама снова надела розовый свитер.
– И что в итоге? – спросила мама. – Реализовалась?
– Реализовалась, между прочим, – обиженно ответила я.
– Так что же вы друг другу названиваете? Сидели бы счастливо, ты со своей славой, он со своими деньгами…
– Денег у него, кстати, больше нет.
– Как? – Мама, кажется, даже забыла о нарядах. – У вас же дом в ипотеке?
Я пожала плечами.
– Он говорит, что за дом будет выплачивать. И мы друг другу, кстати, не названиваем.
– Ну, тем более. – Она пошла к выходу. – Просто простить! – крикнула она из-за двери. – И сделать вид, что вы теперь друзья!
– Бабуля! – закричал Антошка из своей комнаты. – Когда я вырасту, я стану официантом!
– Почему? – почти пропела бабуля. В розовом свитере с серым атласным воротником.
– Потому что официантов называют полным именем. У них так на табличках написано. Ну, например, Александр…
Хороший пример. Александр. Может быть, мне позвонить ему самой? Даже можно ничего не говорить. Как он. Просто послушать голос.
– Нет, Антошка, – строго сказала мама, – ты будешь бизнесменом. Или финансовым гением Как папа.
Достала из сумки рукопись со стихами той старушки, что помогает бездомным животным.
Понятно.
Правило № 4. Если вам хочется записывать собственные мысли, постарайтесь прежде убедиться в том, что их захочется записывать другим.
…Катин стриптизер плакал в трубку.
Умер водитель машины, попавшей в аварию по вине Кати.
Стриптизер плакал так громко и мокро, что я даже хотела спросить, не были ли они родственниками. Чтобы выразить соболезнования.
На Катю заведено уголовное дело.
– Ты где? – спросила я. Ненавижу, когда мужчины плачут. В этот момент перестаешь чувствовать себя женщиной.
– Дома… – Он всхлипывал. – У Кати… дома.
Так бы и говорил: у Кати.
– Я сейчас приеду. Дождешься?
– Да!!! – И снова рыдания в трубку. Хорошо, что Катя этого не слышит.
– Только давай ты успокоишься. Ладно?
– Л-л-ладно.
Когда я приехала, он уже не плакал. Он растерянно ходил по Катиной квартире, дотрагиваясь руками до всех ее безделушек, подушечек, шкатулочек.
– Нужны деньги, – говорил он. – Надо закрыть дело. Надо поговорить с родными погибшего, сколько они хотят?..
Стриптизер остановился перед зеркалом, и я почему-то не увидела его отражения. Или мне показалось?
Он подошел к старинному, как и все вокруг, трюмо, выдвинул ящичек и достал длинную – Катя ее очень редко носила – жемчужную нить.
– Надо продать какие-то вещи, – он посмотрел на жемчуг в своей руке. – Я не знаю, сколько это может стоить? – И повернулся ко мне.
Я молчала.
– Как ты думаешь? – настаивал он. – Жемчуг – это, наверное, дорого? А Катя вроде эти бусы не особенно любила.
Это были бусы ее бабушки. Катя надевала их только один раз •– на собственную свадьбу. Берегла.
– Я вообще думаю, что здесь много ценных вещей, да? – Он с надеждой заглядывал мне в глаза, кружил по комнате, трогал все рукой, и рука его была похожа на волшебную палочку – стоило ей коснуться какого-либо предмета, этот предмет сразу переставал быть Катиным.
– Посоветуй мне! – почти завизжал он. – Что ты молчишь?
Кате ведь надо будет куда-то вернуться. Из больницы. Сюда. В свой дом. К своим шкатулочкам, этому зеркалу и бабушкиным фотографиям.
Не к стриптизеру же.
– А где Морковка? – спросила я. Зачем называть дочь Морковкой? Лучше уж ягодкой.
– А? – Он как будто не понял. – А! У папы.
– Хорошо. – Я встала. – Ты тут, пожалуйста, ничего не трогай. Ничего, понял?
– Понял. – Он подавленно кивнул
– Поговори там со всеми. С кем надо, И позвони, скажи – сколько нужно денег. Я буду ждать.
– Ты понимаешь, – он снова всхлипнул, – я ведь столько не зарабатываю… даже если я сейчас сильно начну пахать…
Я посмотрела на него с интересом. Что он подразумевает под словом «пахать»? В стриптиз-клубе?
– Не надо, – попросила я, подумав о Кате.
Он понимающе кивнул.
– Ну, я жду, – повторила я.
И закрыла за собой дверь.
Алик плыл в Танжер на яхте друзей Черновых.
Я позвонила мужу. Бывшему.
– Поздравляю тебя с наступающим Новым годом! – сказала я. – И от всей души желаю тебе счастья! И чтобы ты снова влюбился! И чтобы все-все твои желания исполнялись! И чтобы те трудности, которые у тебя сейчас, может быть, есть, оказались временными! И мы с Антошкой тебя очень любим! И всегда тебя поддержим!
– Спасибо, – сказал он, помолчав. – Я тебя тоже люблю. И поздравляю. Как думаешь встречать Новый год? – спросил он.
– Не знаю, с подружками… А ты?
– С друзьями.
– Ну, ладно. Пока? – Я улыбалась сама себе.
– Пока.
Скинула на пол несколько журналов и нашла свой листок. Сверху фиолетовой ручкой было красиво написано: «Как развестись с мужем и остаться друзьями?»
Фиолетовая ручка оказалась рядом.
Okay. Поехали.
«Первым делом мы простили друг друга. Ну не то чтобы первым…»
Телефон зазвонил чем-то похожим на марш Мендельсона. Как раз в тот момент, когда я задумалась над последней строчкой моей колонки Что-нибудь вычурное и со стебом. Нельзя же слишком уж серьезно, про бывшего-то мужа.
– Минуточку! – крикнула я в трубку и дописала:
«Печаль, распустив паруса, кинулась в бездну моих воспоминаний. И сия пучина поглотила ее».
Хи-хи.
– Алло. Это Регина.
– Привет, моя дорогая. Как ты?
– Нормально. Написала колонку. Нажала кнопку на пульте, включила телевизор. Развалилась на диване.
– – О! Молодец! Вот они обрадуются! – По крайней мере, Регина точно обрадовалась.
По телевизору шла передача про яды. Грибы, от которых удушье начинается через секунду.
– А вы как? – интересуюсь я.
– Нормально тоже. В номере валяемся. Я сейчас в туалете закрылась, чтобы тебе позвонить. Пока он там футбол смотрит.
– Не разрешает? – сочувствую я.
– Тебе звонить? Не, не разрешает. Говорит, я должна отдохнуть…
– = Регин, подождешь, у меня вторая линия?
– Давай. Только быстро.
– Алло?
– Ну, что, грибочков скоро наешься, сука? – прошипели в трубку.
Не попадая пальцем на красную кнопку, я стала нажимать на все подряд, судорожно, телефон плясал в моих руках так, словно его снизу поджаривали.
Я выронила его из рук. Просто выпустила. Он снова звонил, но больше я не в силах была это слушать.
Сорвала с вешалки старый пуховик Антошкиной няни и выбежала на улицу.
Звезды подмигивали не то заговорщицки, не то издевательски.
Я не понимала их.
Но хотелось плакать оттого, что они не понимали меня.
Нет, не плакать. Рычать, стиснув зубы.
А потом тихонечко повыть.
Моя машина пискнула и мигнула. Я села за руль.
Полный бак бензина.
Я решила ехать в Питер.
Просто так. Просто потому, что решила.
Нажала на газ. Включила музыку. Саундтрек из Альмодовара «Высокие каблуки».
Свобода делать что хочешь – это распущенность. Свобода говорить что думаешь – это хамство (не путать с эпатажем – когда делаешь вид, будто говоришь что думаешь.)
Настоящая свобода – это свобода передвижения.
И, как всякой свободой, совсем не обязательно ею пользоваться. Просто знать – что можешь, когда захочешь.
На кольцевой дороге я развернулась обратно Дома аккуратно повесила нянин пуховик на вешалку.
Все-таки прокатилась, вместо того чтобы выть. На луну.
Утром охранники принесли огромную коробку. Перевязанную лентами и изысканно украшенную чайными розами.
– Что это? – спросила я.
Мы все столпились в прихожей, Антошка опаздывал в детский сад.
Мама зевала, видимо, вчерашняя презентация закончилась не рано.
Охранник освободил коробку от украшений, но, прежде чем открыть ее, попросил нас отойти подальше.
– Еще дальше! – сказал он. – Мало ли что…
Мы выглядывали из-за двери, а Антон из-за наших ног.
– Крокодил! – закричал мой сын.
Это был торт.
– Ничего себе глазки! – одобрительно хмыкнул Антон и засунул палец в выпученный левый глаз.
– Антон, не порть такую красоту! – попросила мама и спросила меня: – Что это?
– Крокодил. – Я пожала плечами. – С выпученными глазами.
И радостно улыбнулась.
– Обыкновенный крокодил, – повторила я.
– Судя по твоему довольному виду, не такой уж и обыкновенный, – сказала мама и потерла глаза, отчего вчерашняя тушь размазалась по всему лицу.