Со стороны это было похоже на то, что тебе многое не по душе из материнских методов, но ты не готов с ней спорить. Или просто не хочешь. Не знаю, не берусь судить.
— Прости меня, котенок.
— За что?
— Я действительно виноват перед тобой. Если бы я вовремя понял, что за игру затеяла Ирина, вашей ссоры с Лешей можно было бы избежать. И ты не сбежала бы к деду, не ударилась в пьянство…
— Ты и об этом знаешь? — Мои щеки запунцовели от стыда.
— Я был на даче вчера днем, — ответил отец. — Как раз встретились с Лешкой, пока ты спала, и очень многое обсудили с ним и дедом. Знаешь, ты выбрала себе замечательного мужа. Держись за него, котенок! Твой Леша — достойный парень. Он мне очень понравился. Чем-то напомнил меня в молодости…
— Я так понимаю, что с матерью ты тоже эту ситуацию обговорил? — вновь вернула я отца к своему больному вопросу.
— Да. Но ничем порадовать тебя не могу. Она закусила удила и во что бы то ни стало собирается навязать тебе в мужья своего коллегу.
— Он сегодня должен подойти сюда к трем. Слушай, отец, ты в курсе, что там затеяли мои друзья насчет Версальски? Лешка ничего не успел мне толком объяснить, сказал лишь, что собирается убить одним махом сразу двух зайцев. И меня из лап Версальски вытащить, и матушке нашей на него глаза открыть.
— Да, конечно. Собственно, я тоже принимал участие в разработке этого плана. Так что слушай…
Когда папа закончил свой рассказ, я была поражена, тронута и опрокинута! Боже мой, какую бурную деятельность развили Тема, Машка и Лешка, лишь бы вернуть в нашу семью мир и спокойствие! Правда, предложенный ими сценарий вызывал у меня изрядное сомнение в его эффективности.
— А кто сказал, что Версальски ради какой-то непроверенной талантливой девушки без гроша в кармане откажется от матери? Он что, настолько дурак? И даже если он действительно предложит вашей актрисе покровительство и проживание в Америке, разве это подразумевает непременный разрыв отношений с нами? Ведь чисто теоретически можно предположить, что он только будет рад иметь мать в роли донора номер один, меня в роли жены и гаранта хороших отношений с первым донором и актрису в роли донора номер два и любовницы. Этот парень непременно захочет все и сразу, вот попомни мои слова! А в итоге получится: и волки сыты, и овцы целы, и пастуху вечная память!
— Честно говоря, я опасаюсь того же самого. Но у нас действительно нет больше никаких вариантов. Ситуация безвыходная.
— Из каждой безвыходной ситуации существуют как минимум два выхода: один похуже, другой получше. Не ты ли этому меня учил?
— И что нам делать?
— Всеми возможными способами компрометировать Версальски в глазах матери. Пусть он покажет перед ней свое истинное лицо. Он же подхалим, подлиза и паразит! Вот на это и надо бить. Кстати, ты вполне можешь понервировать его во время обеда, причем безнаказанно!
— Это каким же образом?
— Ну, например, поинтересуйся, отчего это все его работы выполнены в соавторстве? И поддерживает ли он отношения со своими бывшими пассиями, пардон, соавторами? Вроде как вопрос безобидный, но на больную и неприятную для Версальски тему.
— Хорошо. Но, думаю, этого будет недостаточно.
— Ну, со своей стороны я ему такую райскую жизнь устрою, что мужик волком взвоет от счастья! Хотя, честно говоря, мне уже хочется наплевать на Лешкину просьбу и поступить ровно так, как я планировала: взять в руки что-нибудь потяжелее и с порога засветить ему по черепушке. И плевать на маменькины вопли. В конце концов, я не обязана плясать под ее дудку и изображать из себя невесть чего! Да и ты, думаю, в случае чего мне поможешь. Или нет?
— Видишь ли, котенок, тут еще одна сложность образовалась. Ну, прогонишь ты Версальски с криками и битьем посуды об его голову. А мать в ответ сорвет твою свадьбу.
Ты же знаешь, для нее нет ничего невозможного. Нейтрализовать ее практически нереально, мы уже думали на эту тему, поверь!
Папуль, а тебе не кажется, что на момент свадьбы маменька уже будет знать, что я не собираюсь выходить замуж за Версальски? И раз так, свадьбу она попытается мне угробить в любом случае. Так чего же я теряю, если вместо радушного приема Версальски сегодня нарвется на хороший скандал?
— Не забывай и о том, что затеянный ребятами спектакль рассчитан еще и на то, что мать сама откажется от Версальски и он исчезнет из нашей семьи навсегда.
— Ты так это произнес, словно и не надеешься на удачный исход, — осторожно заметила я отцу.
— Просто… я только что разговаривал с Ириной. Боюсь, выгонит ли она Пола или оставит его подле себя, для нас это не имеет уже никакого значения. Мы с ней стали друг другу совершенно чужими людьми. Она сегодня впервые упомянула про развод. И судя по тому, как она об этом сказала, для нее это уже решенное дело.
— Э, батя, не будь таким пессимистом!
— Да будет тебе известно, пессимист — это всего лишь хорошо информированный оптимист. Слышала бы ты все то, что сегодня наговорила мне твоя мать…
— А по-моему, еще не поздно вернуть все на круги своя! Ведь ты же еще любишь ее! И не надо качать головой, я же вижу, что любишь! А раз так, нечего позволять всяким там Версальски крутиться вокруг нее! Пусть ищет себе доноров в другом месте, прихлебатель несчастный.
— Любишь, не любишь… Котенок, это ведь не по ромашке гадать! Когда за плечами столько совместно прожитых лет, все видится несколько по-иному, чем в юности. Люди меняются, и вполне может оказаться, что через тридцать лет в одной постели оказываются два незнакомых человека, которые даже не знают, о чем поговорить друг с другом! Боюсь, мы с Ириной уже вплотную подошли к этой точке. То, что раньше нас объединяло, теперь работает против нас. Вместо коллег мы превратились в конкурентов, вместо супругов — в противников. Любое воспоминание о прошлом и о том, как нам было раньше хорошо, вызывает в твоей матери агрессию. Ей неприятно слышать о моих чувствах. Так зачем я буду ранить ее своим присутствием, если, кроме общего прошлого, нас уже ничего не связывает?
Неясно, сколь еще долго мы с отцом переливали бы из пустого в порожнее, обсуждая их с матерью отношения, но тут благим матом заорал мой мобильник. Ага, это Лешка хочет мне что-то сказать!
— Привет, малыш! Слушай, я только что разговаривал с Машкой, дела обстоят так, что крутись как хочешь, но Версальски не должен покинуть твой дом раньше семи вечера!
— Ты что, обалдел?! И чем я буду его занимать целых четыре часа? Я же об стенку головой биться начну!
— Не надо ни обо что биться, просто сделай то, о чем я тебя прошу! Да, и еще одно: на всякий случай отыщи диктофон. Ну, тот, который ты обычно в кармане таскаешь на все мозговые штурмы.
— А что его искать, он в столе лежит. Только зачем нужен? У тебя же свой такой же есть!
— Мой мне сегодня самому понадобится.
— Ничего не понимаю. А зачем?
— Лизка, сама подумай: если ты скажешь матери, что он ведет себя с тобой крайне некорректно, позволяет себе всякие вольности и откровенно хамит, она тебе поверит?
— Нет. Скажет, что это я на него поклеп возвожу.
— Вот именно! А если ей предъявить аудиозапись твоего разговора с Версальски и она собственными ушами услышит, как он склоняет тебя и ее направо-налево, что тогда.
— Наверное, как минимум удивится.
— Это действительно «как минимум»! Я бы на ее месте такому баклану, как Версальски, мигом ускорение под пятую точку придал.
— Ладно, я тебя поняла.