— И между нами, девочками, почему бы этому господину вместо того, чтобы докучать нам своим присутствием, не отправиться куда-нибудь на экскурсию, если ему уж так невмоготу торчать на вашей конференции, ради которой он, собственно говоря, сюда и прибыл? Или хочешь сказать, что человеку, впервые попавшему в Москву, здесь и посмотреть не на что?
— Вот ты этим и займешься! К сожалению, я уже подзабыла многое об этом городе да и вряд ли узнаю некоторые места — ваш мэр все время что-нибудь перестраивает, — так что, увы, не смогу рассказать о Москве так хорошо, как это получится у тебя!
— Ну, мать, ты и наглая! — восхитилась я, когда ко мне вернулся дар речи. — Мало того, что ты за моей спиной кого-то там наприглашала, так мне еще и носись с этими гостями как с писаной торбой! Будто своих дел мало!
— Лайза, я настаиваю! В конце концов, это твой долг гостеприимства! Неужели ты потеряла всякое понятие об этикете? — насупила брови маменька.
Бесполезно. Когда-то это на меня еще действовало. В далеком розовом детстве. Чего я боялась на свете сильнее всего, так это материнского порицания. Только вот матушка никак не возьмет в толк, что ее дочурка уже давно твердо стоит на собственных ногах и имеет собственное мнение, которое запросто может не совпадать с родительским.
— Лайза?!
— Я не Лайза, а Лиза. Это во-первых. Если забыла, как собственную дочь назвала, могу тебе паспорт показать, там все четко записано. Со своими гостями разбирайся самостоятельно. Это во-вторых. Я хочу спать — это в-третьих и в-главных. Поэтому будь добра, оставь меня в покое.
Ух, лучше бы я этого не говорила. Мать перешла на ультразвук и закатила мне такой качественный разнос, что волей-неволей пришлось выползать из кровати, тащиться в ванную и изображать из себя невесть чего. Правда, льняной сарафанчик я забраковала из принципа, оставшись в своих любимых шортах и футболке, что вызвало у мамани новый приступ бешенства. Но тут уж я стояла твердо: или так, или никак. В конце концов светские приемы в такую несусветную рань не устраивают. А раз так, нечего тут свои порядки наводить.
Батя в нашу баталию не ввязывался, предпочитая отсиживаться в своей комнате. Честно говоря, я на него даже слегка обиделась. Между прочим, мог бы урезонить свою половину. Обещал же вчера! Так нет, ему тоже с маменькой связываться неохота. Эх, подозреваю, что последние дни перед свадьбой при таком раскладе будет мне дюже кисло. Лешку за порог выставили, из меня пытаются гида для какого-то заморского мозгляка вылепить… Когда затренькал дверной звонок, я кое-как успела накрасить левый глаз и только-только взялась за правый. Матушка, узрев сие безобразие, сердито рявкнула на меня и со всех ног бросилась открывать, а я подчеркнуто неторопливо продолжила накладывать макияж перед большим зеркалом в прихожей. Ну что поделать, мне тут краситься нравится гораздо больше, чем в ванной. В спальне, правда, мне нравится еще сильнее, но если я окажусь там, то вновь нырну в постель и, чтобы достать меня оттуда, одним кувшином холодной воды уже не обойтись.
Маменька поздоровалась с гостем и повела его знакомиться. Отразившаяся в зеркале за моей спиной физиономия с неприлично редкими и зализанными назад волосенками оптимизма мне не добавила. Поскольку глаз все еще был недокрашен, поворачиваться к этому товарищу лицом я не стала, сочтя, что потерпит полминуты, не барин.
— Пол, это моя дочь Лайза, о которой я так много тебе рассказывала. Лайза, это Пол Версальски…
Ешкин кот! Так вот кого она ко мне приволокла! Тот самый Пол, о котором мне вчера рассказывал отец! Боже мой, променять папу на эту линялую крысу…
От избытка чувств я как-то неловко взмахнула кисточкой и засветила тушью прямо в глаз. Глаз тут же защипало, и я, взвыв белугой, ринулась в ванную комнату спасать зрение. Этот кретин Пол было двинулся за мной, но я недипломатично захлопнула дверь ногой прямо перед его носом.
Нашел где и когда продолжать знакомство! У меня тут полный форс-мажор, а он ко мне лезет! Извините, а если бы у меня внезапно расстройство желудка случилось, он что — тоже бы за мной следом поперся?
Минут через пять, когда последствия неудачного макияжа были ликвидированы, я, мокрая и взъерошенная, проследовала на кухню, где уже чинно заседали маменька и Пол. Отца на горизонте заметно не было, из чего я сделала неутешительный для себя вывод, что он полностью устранился от происходящего.
— Позвольте заметить, Лайза, что вы ослепительно хороши, — словно катая во рту горячую картошку, произнес Пол, по-рыбьи уставившись на меня.
Я едва не застонала. Боже мой, это же полный клинический идиот! Говорить женщине, что она ослепительно хороша, когда один глаз у нее красный и натертый, а второй просто зареванный за компанию с первым, — это уже ни в какие ворота не лезет! Я, конечно, понимаю, что он всего-навсего хочет сделать приятное матушке, похвалив ее дочь, но, черт побери, надо же было думать, прежде чем рот открывать! И вот только не надо мне рассказывать, что комплимент был искренним и бесхитростным! У этого истукана ну ничегошеньки в выражении лица не поменялось! Если бы это происходило на съемочной площадке, режиссер такого нерадивого актера мигом бы взгрел и отправил штудировать устав, сиречь систему Станиславского.
— Да, Пол, вы совершенно правы! Теперь вы видите, что я нисколько не обманула вас, сказав, что моя дочь — красавица…
Оба-на, куда это матушку понесло? И вообще, с каких это пирожков она расхваливает меня своему протеже, хотелось бы знать? Если ее на молоденьких потянуло, так при чем здесь я? У меня, между прочим, Лешка есть. И в субботу свадьба, если она, конечно, еще об этом не забыла.
— Я слышал, Лайза, вы экономист?
— Я сценарист.
— Лайза шутит! — вновь насупила брови матушка, сердито сверкнув глазами в мою сторону.
— Я не знаю, с кем ты говоришь, — изобразив из себя пай-девочку, пропела я. — Здесь нет никакой Лайзы. Лиза есть, а Лайзы нет.
— Ох, какая веселая девушка! — скорчил подобие улыбки Пол.
Я ответила ему тем же самым, едва удержавшись от того, чтобы не показать язык.
— Пол, Лайза хотела предложить тебе прогуляться по Москве…
— …но, к великому сожалению, вынуждена отказаться от этой идеи, — перебила я матушку, за что тут же чувствительно схлопотала под столом каблуком по голени и едва не взвыла от боли.
— У вас что-то произошло? — проникновенно спросил меня Пол.
— Да. Я сильно ушибла ногу, — при этих словах я мстительно посмотрела на маменьку, — и теперь мне больно ходить пешком.
— Какая жалость! — отозвался Пол, но никакого сочувствия в его голосе я не услышала.
— Думаю, это поправимо! — тут же нашлась маменька. — Лайза настолько хорошо знает историю Москвы, что ей не составит труда рассказать ее прямо здесь, а альбомы с видами русской столицы я сейчас принесу!
— Мне кажется, это не лучший выход из положения, — остановила я вскочившую матушку. — Рассказчик из меня неважный, кроме того, я не испытываю ни малейшего желания заниматься этим сейчас. Прошу прощения, Пол, — тут я улыбнулась этому крысенку самой лучезарной из своего ассортимента улыбок, — но у меня на этой неделе свадьба, и голова забита исключительно подготовкой к данному мероприятию.
— Подумаешь, свадьба! — фыркнула маменька. — Это не то событие, ради которого стоит так переживать… Матушка трещала и трещала, но я ее не слушала, поскольку мне стало нехорошо. Ой-ей, а если мы с отцом заблуждались? И если она этого самого Версальски не для себя, а персонально для меня холит и лелеет?..
Видите ли, в свое время, когда родители намылились эмигрировать в Штаты, матушка перепробовала буквально все доступные ей методы, дабы убедить меня поехать туда же. Я же уперлась рогом и осталась тут. Пусть это звучит пафосно, но патриотизм для меня не пустой звук. Родину свою я люблю и за-ради плесневелых американских рублей ее не променяю. Тем более что их и здесь заработать можно, было бы желание.