– Вы, – сказал он, – учили историю давно, в школе, а я неспеша листал учебники все последние годы – у меня в хижине их полный набор. Знаете, так и не закончил школу. Мои родители сбежали, когда я был еще очень молод, мне пришлось пойти работать. До последнего времени учеба была для меня непозволительной роскошью. Она тут же откликнулась:
– Ваши родители… а что значит – сбежали?
– Именно это и значит. Сначала от нас ушел отец, а потом, года через полтора, однажды ночью мать сбежала со знакомым моряком. Когда я проснулся на следующее утро, нашел на подушке ее носовой платок – от него все еще пахло ее духами, а там сорок пять долларов.
У Руфи перехватило дыхание. Джек Эвелл внимательно посмотрел на нее – в его серых глазах таилась грусть; он как-то неловко передернул плечами.
– Так что пришлось бросить школу, – подытожил он уже спокойно, будто речь шла о ком-то другом.
– Сколько же вам тогда было?
– Двенадцать. Нет, на самом деле это хороший возраст. В двенадцать дети – как хамелеоны. Приспосабливаются ко всему гораздо быстрее взрослых. Я даже не стал дожидаться, пока закончатся деньги – устроился мойщиком посуды в портовую забегаловку. Мне дали комнату, кормили меня, потом я попросился на корабль.
– В двенадцать-то лет? – переспросила она недоверчиво. – А что двенадцатилетнему ребенку делать на морском корабле?
– А вы знаете, – ответил он, – некоторые дети к двенадцати годам успевают вымахать ого-го-го.
Почти как взрослые. Где-то даже читал об этом. Как раз мой случай. Я устроился на немецкий корабль, соврав, что мне шестнадцать. На следующий год я заявил, что мне восемнадцать, и меня приняли на канадское судно. Вот тогда-то я впервые увидел Сан-Франциско и полюбил его.
– Джек, а она вернулась?
– Нет.
– А ваш отец?
– Нет. Правда, слухи о нем доходили. Он был судовым инженером. Они неплохо зарабатывают – если, конечно, работают. После того, как ему стукнуло пятьдесят, с работой было не ахти, только возраст тут не при чем – он слыл горьким пьяницей. Я услышал о нем за шесть месяцев до его смерти. К этому времени он уже окончательно спился, никого не узнавал.
– Вы с ним виделись?
Она почувствовала, ему не хочется отвечать; помолчав секунду, Эвелл все же переборол себя:
– Я не поехал. С тех пор не раз думал, что поступил тогда не правильно, хотя… Он умер несколько месяцев спустя; я даже не сразу узнал об этом.
Они замолчали. Руфь не ожидала такого поворота в их непринужденной беседе. И теперь не знала, что сказать. Откровенность его была несколько неожиданной; кроме того, ей не приходило в голову, что юность такого спокойного, уверенного в себе человека могла так разительно отличаться от ее собственной. Ведь сама она выросла в достатке и благополучии, огражденная от жизненных тревог родительской заботой.
Она первой нарушила затянувшееся молчание:
– Не знаю, что вам и сказать. Он улыбнулся.
– Все в порядке – благодарите Бога, что это случилось не с вами.
– Все-таки… это так грустно, так нелепо; как она могла так поступить?
– Не думаю, что моя мать легко на это решилась. Женщин вообще бывает трудно понять, они мыслят совсем по-иному, нежели мужчины. Мне трудно объяснить, но, со временем, я нашел ей какое-то оправдание; и часто думал – долго ли она прожила с тем моряком или он бросил ее, как только она начала стареть. Надеюсь, она нашла то, что искала, неважно, что именно.
Руфь чувствовала, как слезы подступили к глазам, только не знала, кого она готова оплакивать – двенадцатилетнего мальчишку с разбитым сердцем, разглядывающего завернутые в платок деньги, или женщину, не сумевшую смириться с тем, что у нее есть в жизни, и бросившуюся в погоню за призрачной новизной.
За любовью? За счастьем? Кто знает…
Они свернули с автострады и двинулись на запад. Дорога стала все круче забирать в гору, скоро они оказались на краю обширного плато, покрытого желтой прошлогодней травой, сквозь нее местами уже пробивалась молодая свежая зелень, поодаль небольшими рощицами росли деревья.
– Раньше тут было огромное скотоводческое ранчо. Потом, из-за высоких налогов, хозяева разорились и стали распродавать землю, – пояснил он.
Они въехали в заржавевшие ворота; по проселку, тянувшемуся вдоль проволочной изгороди, добрались до места, где стоял приземистый дом с длинной верандой, опоясывающей его с трех сторон. Завернули за угол дома и остановились в тени мощною, очень длинного старого дуба. Он помог ей выбраться из машины и подвел поближе к дереву. Отсюда открывался удивительный вид на море.
На океанском просторе стального цвета выделялись белые пятнышки кораблей.
– Тут проходит главная магистраль; вон те суда идут на север, а эти, чуть левее – в Лос-Анджелес. Он там, на юге, прямо за изгибом побережья.
– Потрясающе красиво! – воскликнула Руфь.
Джек Эвелл был доволен ее реакцией, но ничего не сказал, просто дождался, пока она повернется к нему и направился вместе с ней к дому.
– Это ваш? – догадалась она.
Он кивнул.
– Я его построил.
Руфь была удивлена.
– Вы хотите сказать, что сами его построили?
Собственными руками? – изумленно переспросила она.
Эвелла, казалось, задело ее недоверие.
– А что тут такого? Главное – делать все по порядку. Сначала роете канавы, потом кладете фундамент, ставите стены, делаете перекрытия и так далее.
Они подошли ближе. Через окно Руфь увидела просторную гостиную с большим камином. Комната была обставлена просто, но со вкусом. Чувствовалось, что мебель подбирал мужчина. Она медленно обернулась.
– Собираетесь сюда переселиться, когда покинете корабль?
Он кивнул, отперев наружную дверь, пропустил ее внутрь.
– По моим расчетам, смогу лет пять прожить здесь без всяких хлопот. Если надоест – займусь чем-нибудь еще. Пусть другие плавают по морям, а я буду отсюда смотреть на них. Слишком долго я этим занимался, ходил на кораблях.
– Чем же вы собираетесь зарабатывать на жизнь? – поинтересовалась Руфь.
– А ничем, – Эвелл закрыл дверь, прислонился к ней спиной. – Компания принесла мне немалый доход за последние годы. Продажа кораблей эту сумму удвоит, Я подсчитал, этого хватит на пять лет беззаботной жизни и еще останется. При случае смогу открыть какое-нибудь дело.
Руфь обошла камин, взглянула в огромное, в полстены, окно, выходившее на мощеный плитами двор.
– Я вас не пойму. Ведь вы еще молоды – зачем запирать себя в четырех стенах?
Он наблюдал за ней, по-прежнему прислонясь к дверному косяку.
– Послушайте. Я надрывался с тех пор, как мне стукнуло четырнадцать. Без передышки. Теперь я хочу взять отпуск за все это время. Получается как раз около пяти лет. И вовсе не собираюсь запираться в четырех стенах.
Она обернулась и окинула его пристальным взглядом.
– Вы не сможете, Джек. Вы не похожи на человека, который станет бездельничать целых пять лет.
– Да? А на кого же я похож, в таком случае?
– Ну, вы совсем другой – энергичный, решительный… – она присела на длинный, низкий диван у окна. – Когда вы собираетесь продавать свои корабли?
Он удивил ее своим ответом.
– Я уже веду переговоры. Кстати, Фил был занят сегодня именно из-за меня, он пытается перехватить мои контракты. Весь шум прошлым вечером за вашим столиком в ресторане произошел как раз по этому поводу.
Она замерла на месте, не осмеливаясь поднять на него глаза. Он подошел и присел рядом на край дивана.
– Умные ребята вроде Фила Харлоу часто умудряются перехитрить самих себя, Она хотела спросить, что он имеет в виду, но промолчала.