– Как долго я здесь нахожусь?
– Погодите, сейчас, – сказал бородач, целиком сосредоточиваясь на часах.
Розмари подумалось, что доктор лишь ненамного старше нее – очевидно, ему лет тридцать пять.
С шеи у него свисал, словно хромовый галстук, какой‑то ультрамодерновый стетоскоп. Напевом лацкане халата был прямоугольник с надписью «Д‑р Аткинсон», а на правом – знакомый кружок «Я люблю Энди».
Кто этот Энди, в которого они тут повально влюблены? Врач? Пациент‑любимчик? До выписки надо бы раздобыть и себе такой же значок.
Тем временем доктор Аткинсон отпустил ее руку и ясноглазо улыбнулся.
– Замечательно, – сказал он. – Пока что нахожу все в порядке. Можно только диву даваться… Позвольте мне еще минутку‑другую потерзать вас осмотром. Хочу окончательно убедиться, что вы не покинете нас опять. А затем я поведаю вам все то, что нам известно. Ощущаете где‑нибудь боль?
– Нет, – коротко отозвалась Розмари.
– Отлично. Расслабьтесь, пожалуйста. Я знаю, это непросто, но вы постарайтесь.
Да, расслабиться сейчас – совсем непросто… Он сказал: все то, что нам известно. Стало быть, есть то, что им неведомо… Достаточно того, что он обратился к ней так странно – мисс Фаунтин.
Покуда Аткинсон деловито осматривал ее – выслушивал сердце, заглядывал в зрачки и в уши и измерял кровяное давление, у Розмари где‑то под ложечкой разрастался ледяной ком ужаса.
Так значит, она тут больше двух дней. Теперь она в этом не сомневалась.
Тогда сколько? Две недели? Они заколдовали ее – Минни, и Роман, и прочие ведьмы. Их нудное пение на самом деле было заклинанием, направленным против нее! Они проведали о том, что она собирается увезти Энди за три тысячи миль от них и что даже куплены билеты на самолет.
Розмари помнила: во время ее беременности эта шайка точно так же расправилась с ее давним другом Хатчем. Они наложили на него страшное заклятие, потому что опасались его эрудиции в области ведовства и серьезного отношения к любой чертовщине: он вполне мог разгадать, что именно они сотворили с Розмари и чьего ребенка она носит под сердцем.
Бедняжка Хатч по совершенно необъяснимой причине внезапно впал в кому на три или четыре месяца – и умер, так и не придя в сознание. Стало быть, ей еще здорово повезло, что она вообще пробудилась.
Но что с Энди?
Ведь все то время, что она в больнице, мальчик пребывает в их безраздельной власти.
И они спокойно вскармливают и растят в его душе именно то, о чем Розмари и думать не хотелось!
– Будь они прокляты! – вырвалось из груди. К счастью, Розмари произнесла это сквозь зубы, и доктор не разобрал слов.
– Простите, что вы сказали? – спросил Аткинсон.
Закончив осмотр, он придвинул стул поближе к кровати и сел, так что его рыжая голова оказалась совсем близко от ее лица.
– Так сколько же я здесь нахожусь? – упрямо повторила Розмари. – Несколько недель? Или несколько месяцев?
– Мисс Фаунтин…
– Моя фамилия Рейли. Розмари Рейли! Рыжая голова отодвинулась. Аткинсон заглядывал в свою черную кожаную папку.
– Не тяните, скажите мне все! – в меру своих слабых сил воскликнула Розмари. – У меня шестилетний сын. Он остался с людьми, которым я… ну, не слишком‑то доверяю.
Справляясь с каким‑то документом в папке, Аткинсон сказал:
– Вас привезли сюда мистер и миссис Кларенс Фаунтин. С их слов вы записаны как Розмари Фаунтин, их внучка.
– Фаунтины как раз и относятся к тем людям, которым я категорически не доверяю, – сказала Розмари. – Скажу больше: я здесь именно из‑за них! Это как раз они ввели меня в состояние комы! Наверняка я лежу здесь с диагнозом «неизвестно чем мотивированная кома».
С их слов вы записаны как Розмари Фаунтин, их внучка.
– Фаунтины как раз и относятся к тем людям, которым я категорически не доверяю, – сказала Розмари. – Скажу больше: я здесь именно из‑за них! Это как раз они ввели меня в состояние комы! Наверняка я лежу здесь с диагнозом «неизвестно чем мотивированная кома».
– Да, что‑то в этом роде. Однако любая кома, в сущности…
– Мне отлично известно, что именно со мной сделали! – взволнованно перебила врача Розмари. Она даже попыталась приподняться на локте – и тут же упала обратно на подушку. Невзирая на быструю просьбу не двигаться и руки Аткинсона, которые норовили вернуть ее в горизонтальное положение, она возобновила попытку приподняться. На сей раз у нее получилось. Опираясь на оба локтя и глядя рыжему доктору прямо в глаза, она повторила:
– Мне отлично известно, что именно со мной сделали! Но я не стану вам рассказывать – по опыту я знаю, что вы сочтете меня сумасшедшей! А я в своем уме. И буду вам весьма признательна, если вы наконец скажете мне, как долго я пролежала у вас, где находится ваше заведение и когда я смогу покинуть его и вернуться домой!
Доктор Аткинсон откинулся на спинку стула. Вперив в пациентку задумчиво‑серьезный, почти угрюмый взгляд, он произнес с расстановкой:
– Это частная лечебница. Вы в Аппер‑Монклер, штат Нью‑Джерси.
– Частная лечебница? – ошарашенно переспросила она.
Аткинсон солидно кивнул:
– Лечебница Халси‑Бодейн. Мы специализируемся на пациентах, за которыми нужен долговременный уход.
Розмари не сводила с него пытливого взгляда:
– Какой сегодня день?
– Вторник. Девятое ноября.
– Ноября? Вы шутите! Вчера вечером был май… Ах ты Господи…
Она рухнула обратно на подушку и в бессильном отчаянии уставилась в потолок, прикрывая ладонями трясущиеся губы. Из глаз полились слезы. Май, июнь, июль, август, сентябрь, октябрь – шесть месяцев! Целых шесть месяцев украдено из ее жизни! И Энди находится в непотребных руках на протяжении ста восьмидесяти дней!
Смигивая слезы, боковым зрением она видела, что рыжий Аткинсон сидит все в той же позе и насупленно взирает на нее – далекий, сосредоточенный, чужой.
Розмари отняла руки от губ и внезапно заинтересовалась ими.
Ее поразило состояние кожи – сухая, лишенная упругости, какая‑то старческая… А вот буроватое пятнышко, еще одно и еще…
Она ошалело вертела запястьями совсем близко от глаз, испуганно щупала одну руку другой.
– Вы пробыли здесь долго, очень долго, – сказал Аткинсон.
Теперь он придвинулся ближе, взял ее правую руку, чуть сжал ее – и оставил в своей ладони.
Кларис, стоявшая с другой стороны кровати, ласково завладела ее левой рукой.
А Розмари молча, с искаженным лицом и дрожащим подбородком, истерично водила широко открытыми глазами направо‑налево. Ее стремительный взгляд, казалось, снова и снова упруго отскакивал от двух непроницаемых лиц – одного белого, холеного, в рамке рыжей бороды, и другого, морщинистого, черного.
– Дать вам успокоительного? – спросил доктор. – Чтобы вы заснули.
Розмари содрогнулась и замотала головой:
– Спать? Я наспалась на всю оставшуюся жизнь. Мне теперь впору вообще никогда не спать! Сколько мне лет? Какой сейчас год?
Доктор Аткинсон тяжело сглотнул. Несмотря на то что ей он казался далеким и чужим, в его глазах внезапно блеснули слезы.
– Сейчас 1999 год.
Она молча тупо смотрела на него.
Он подкрепил свое сообщение печальным нырком бороды.
Кларис, закусив верхнюю губу и борясь с комом в горле, подтвердила слова доктора длинной серией мелких кивков.